– В тот-то раз пропустил, – обиделся я намекая глазом, что пропустил он меня далеко не за «спасибо».
– Да? – удивился он. – Тогда проходи. Корпус два, комната три.
…За дверью комнаты три в корпусе два слышалось интимное женское хихиканье на фоне довольного мужского баска.
Я отворил дверь. На коленях доктора сидела полуголая куколка, и он щекотал ей пышными усами обнаженную грудь.
Куколка вскинула голову, лупнула фарфоровыми глазками, вспорхнула и скрылась за ширмой. Доктор застегнул халат и встал.
– Пациентка, – пояснил он. С досадой добавил: – Как вы всегда не вовремя.
– Сеанс сексотерапии прервал?
Пшеченков развел руками – что ж поделаешь, работа такая, сеанс.
Я кивнул в сторону ширмы.
– Лапочка, – проворковал доктор, – одевайся, зайдешь попозже – мы продолжим курс, попробуем с вами нечто новенькое, из опыта восточных психотерапевтов. – И с сожалением посмотрел ей вслед, «кусая длинный ус».
Повернулся ко мне:
– Ну-с, батенька, что привело вас в сей дом скорби? На что жалуетесь?
– Мещерские у вас? – осадил я его.
– Да. Все в порядке, – подтянулся доктор.
– Как вы их устроили?
– Хорошо.
– Подробнее.
– У нас есть отдельный коттедж, для особых пациентов…
Все у жуликов схвачено. Не то что у нас.
– …Сигнализация, охрана…
– Охрану вашу я знаю – дружинники застойных времен.
– Нет, нет. Там спецконтингент, надежные люди.
Двусмысленно как-то.
– Хорошо. Если за Мещерским приедут, вы сделаете большие глаза, это понятно?
Он кивнул.
– Никому, кроме меня, их не отдавайте. В крайнем случае пришлю своего человека. Он спросит: почем у вас мирмульки?
– А что это такое?
– Вот так и ответите. – Я встал. – И никаких записок, передач и посылок для Мещерских не принимать, их здесь нету. В крайнем случае, если кто-то будет очень круто настаивать: да, были, но уехали в черном японском джипе. Охрана коттеджа вооружена?
– Весьма обильно.
– Все, спасибо. Расходы – на счет Князя.
Я вышел в коридор. Очередная лапочка, торопливо сделав мне глазки, сорвалась с диванчика и, расстегивая на ходу кофточку, порхнула в дверь.
Хихиканье и басовитое бормотание. В надежное место попал Мещерский, стало быть…
…Мы поехали домой. Анчар опять молчал всю дорогу, только вздыхал, и, когда мы уже спускались к вилле, проронил:
– Метко стреляли. Трудно нам будет.
А ты думал?
Но сейчас тебе, пожалуй, труднее будет. Когда ты Женечке на ее стройную шейку бусы из крабов накинешь. Куда бы мне на этот момент спрятаться?
Остаток дня и ночи прошли в обычных развлечениях: купание в море, застолье с тостами и песнями, немного тепла, света, воздуха и любви.
До выхода на Бакса мне нужно было вытянуть из колоды козырного туза. Если он, конечно, в ней есть. Должен быть. Больше ему быть негде.
Поэтому незадолго до рассвета я натянул плавки, сунул в полиэтиленовый пакет полотенце.
Традиционный вопрос сквозь сон:
– Ты куда?
– Туда.
– Еще одну завел? – Женька приподняла голову, посмотрела в темное окно. – И где ты их только находишь? В горах, что ли? Или в море?
Интуиция. Женская, стало быть, безупречная.
– Когда вернусь, – строго сказал я, – чтоб не спала и приняла меня в горячие объятия.
Отвел ревнивое подозрение.
Я вылез в окно и пошел к колодцу. Ночь была темная, ущербная луна пряталась где-то за горами. Звенели цикады, не слыша и потому не пугаясь моих шагов. Мучилась бессонницей какая-то нервная птаха.
Сев на край колодца, я долго набирался мужества – у меня уже сейчас перехватывало дыхание. Ничего, успокаивал я себя, Женька меня отогреет – у нее это славно получается. Особенно, когда она…
И в этот горячий момент воображения я нырнул. Тихонько, без всплесков и без нестерпимо рвущегося визга из пережатого ледяной водой горла.
Опустившись на дно колодца, я нащупал дыру и так же тихо вынырнул уже в монастыре. Огляделся (в темноте-то!), положил на верхнюю ступеньку полотенце. Снова нырнул и стал шарить около ступеней по гладким камням.
Вот он – однобаллонный акваланг. То ли черной Монашки (любительницы заглядывать по ночам в окна и пугать нежных обитателей виллы зажимом на носу и подводными очками), то ли стройной Русалки с ружьем, то ли заботливого капитана Немо, а может, просто – Светки, невесты Леши Чуни. Разберись-ка здесь, в темноте окружающей. Иванова, она же Петрова, она же Сидорова и Николаева, стало быть.
Ну гадать-то я не стал, завернул до отказа вентиль баллона (Серый никому обиды не прощает, даже женщинам, осознавшим свою вину), вынырнул и, дрожа, как брошенная собака под осенним дождем, выбрался из воды, с остервенением растерся полотенцем…
Теперь опять ждать, бесшумно стуча зубами в темной нише. Впрочем, тут все темное: галерея, вода, делишки…
Подумаю-ка я лучше о чем-нибудь хорошем, теплом. Вот, например, разделаюсь я с этими конвертами, баксами, боксерами, получу (если успею) гарантированное вознаграждение от моего клиента Мещерского. Построим мы с Женькой на эти деньги дом: много тепла, света и воздуха. Соберу я в этом доме всех своих любимых женщин: бывшую жену Яну, верную соратницу и любовницу Лариску, секретаршу-малолетку Ляльку. Женьку, само собой. Вот будет шуму в том доме, из-за единственного тостера… Или нет, лучше так: подниму затонувшую яхту, отремонтирую ее, соберу на ней всех своих любимых женщин (и Светку-русалку туда же) и отправлю их на самый край самого далекого океана. И швырну им вслед тостер, чтобы булькнуло и брызги полетели, до облаков. А вслед же заброшу и кепку Анчарову, надоела – сил нет. А Светке на прощание скажу…
Впрочем, можно и сейчас сказать – идет легким шагом по галерее, со свиданки. Ну-ну.
Светка (не видно, но догадаться по слуху можно) спустилась к воде, тихонько нырнула (я тоже скользнул в воду) и довольно скоро с шумом, хрипом и кашлем вылетела на поверхность, забилась в воде – нахлебалась, видать, немного. Так и надо, не замай Серого! Который, кстати, тебя от позора и унижения спас в свое время.
Я обхватил ее, потискал немного ее юную русалочью грудь, и она быстро пришла в себя – то ли от возмущения, то ли от удовольствия.
Мы выбрались из воды, отдышались.
– Серый, ты, что ли? – спросила Светка. – Дурак!
На шум уже поспешал Монах с фонариком и пистолетом.
– Кто дурак? – спросил он. С искренним интересом. Наверное, надеялся от меня подтверждение получить.
Мы пошли в келью. Монах засветил свечи: на столе остатки ужина на двоих, изголовье на лежанке – тоже на две персоны. Блудливые мои.
Сели вокруг стола. Светка распахнула свой гидрокостюм. Монах накинул мне на плечи свою куртку и очень кстати полстакана водки поднес. И сигарету.
– Так ты все-таки за кого? – спросил я Светку. – За большевиков или за коммунистов?
…Хотя в наше крутое время вопрос должен звучать: не за кого, а против кого?
Некоторое время назад, в маленьком городке, покоренном какими-то вампирами и некрофилами, довелось мне вступить с ними в борьбу, в процессе которой я вышел на хорошо законспирированный Творческий центр, готовящий наших девушек для специфического обслуживания клиентов в Европе и Азии.
Девушки, естественно, до определенной поры об этом не догадывались: их обучали профессиям секретарей-референтов, секретарей-водителей, фотомоделей, манекенщиц, языкам и манерам, макияжу и специфическим гимнастикам. В центре постоянно проводились липовые конкурсы на всяких «мисок».
По согласованию с Москвой я сделал попытку (удачную, кстати) развалить его без шансов на возрождение (тоже, кстати: и без согласования я сделал бы то же самое).
Центром руководил некий престарелый, но стойкий извращенец под кличкой Граф (за глаза его звали точнее и определеннее – Анкл Пенис). Мне удалось получить от него предложение организовать профессиональную охрану центра от конкурентов, рэкетиров и правоохранительных органов. За что я и взялся. Со свойственным мне умением. Нахальством и энергией.
Первое, что я сделал, – на глазах директора центра раскидал и отметелил его охрану. Добавил и тем посетителям, которые попытались вмешаться и призвать к порядку хулигана Серого. Директору моя демонстрация понравилась, и я получил право формировать новый состав по своему усмотрению, то бишь бесконтрольно. Что и требовалось. Потому что мне был нужен отряд хороших, надежных, дисциплинированных ребят, профессионально подготовленных и честных, чтобы с их помощью довести задуманное черное дело развала центра до закономерного конца.
Второе, что я сделал (сразу после своего показательного выступления), – собрал в отведенном мне кабинете на «производственное совещание» группу охраны.
