— Вы скажете Энжи?
— Лучше будет, если вы скажете ей сами.
Похоже, Салли была из тех людей, которые вечно за всех отдуваются. Что ж, это была её проблема.
Даффи выпрямился. Когда он повернулся, чтобы уйти, Дамиан сказал:
— Коль скоро я не окажусь в заточении, вы не забудете о нашей давно намеченной схватке?
— Коль скоро, — ответил Даффи. Он подумал, что большинство людей не способны правильно расставить приоритеты.
— И я изо всех сил постараюсь не прибегать к имеющему столь дурную репутацию тонизирующему порошочку.
— Не понимаю, зачем вы его употребляете, — проговорил Даффи.
— А я не понимаю, почему вы этого не делаете, учитывая, что вы тычете кием, как слепой своей палкой. Кокс прибавляет плавности движений, он прибавляет плавности.
Даффи был согласен, что его игре не помешало бы немного плавности, равно как и кое-чего другого — мастерства, точности, стабильности, выдержки — но ему ничего не оставалось, как добиваться всего этого старым дедовским способом. Когда он затормозил перед Уинтертон-Хаусом, гравий издал тот же шикарный снобский звук — словно залили молоком пшеничные хлопья. Генри, чей костюм, по обыкновению, являл комбинацию пиджака в крупную клетку, огромного носового платка, и яркого шейного, а также саржевых кавалерийских брюк, приветственно хлопнул его по плечу.
— Кто это там разгуливал по лесу с моей девочкой, а?
— Я же говорил вам… — Даффи надеялся, что Анжела не проболталась Генри, пока он ходил проверять зелёный ларь.
— Говорили, говорили, — Генри приблизил своё большое лицо к лицу Даффи, — говорили, что искали там под деревьями собачку, да?
— Вот именно.
— В половине пятого мама ждёт нас к чаю, так что, почему бы нам не приступить?
И снова они прошли через весь дом в комнаты, отведённые для джентльменов, в пахнущую старой кожей и вчерашним сигарным дымком сумрачную бильярдную. На буфете Даффи заметил викторианский графин с замочком — чтобы слуги не воровали спиртное; если Браунскомб-Холл в чём-то и опережал Уинтертон-Хаус, так это в том, что слуги там не стали бы размениваться на пол-графина виски. Они просто выгрузили бы ящик прямо из фургона виноторговца и поставили у себя на кухне. «Старый британский обычай в больших домах», как назвала это миссис Колин.
— Составьте шары, — сказал Генри, выбирая себе кий.
Даффи сгрёб шары и принялся укладывать их в тяжёлый треугольник из красного дерева. Показалось ему, или они и в самом деле, сталкиваясь, издавали такой звук, будто были немного плотнее, твёрже? И, пожалуй, некоторые из них имели иной оттенок, чем те, что в Браунскомб-Холле.
Синий шар казался немного темнее, коричневый имел красноватый оттенок. Ну конечно: у Генри были настоящие шары из слоновой кости, а у Вика — современные, из кристаллита. В последние несколько лет цвета подменили более яркими, чтоб лучше смотрелись по телевизору. Даффи не был уверен, что одобряет это нововведение. Он не был традиционалистом, но старые шары ему нравились больше. Точно так же, как безукоризненный бильярдный стол фирмы «Терстон» тысяча восемьсот шестьдесят шестого года выпуска нравился ему больше, чем стол Вика, на котором сукно морщило как измятая простыня.
В бильярдной было прохладно и тихо, как в старой часовне, негромко постукивали костяные шары, в сумрачной, пропитанной застарелыми запахами дымке вспыхивали яркие краски, и Генри неуловимо преображался. Даффи приходилось видеть становившихся на коньки толстяков, в чьих движениях появлялась неожиданная грация, стоило стальному лезвию коснуться льда, — что-то в этом роде происходило и с Генри. Огромный неповоротливый мужчина, который не мог усидеть на велосипеде без того, чтобы растопырить колени и локти, становился изящнее и гибче, и даже, казалось, уменьшался в размерах. У него было то, что Дамиан называл плавностью. Он не мельтешил, не рвался за следующим ударом, прежде чем шары на столе совершенно не успокаивались — но он всё время видел перед собой цель. Он играл легко и свободно.
Даффи был куда более напряжён. Уверенное поведение Генри раздражало его, а игра Генри раздражала его ещё больше. Сначала он пытался достать рискованные дальние, затем оказался безжалостно зажатым в «доме», а в конце концов был позорно пригвождён безнадёжными «мазками». К концу партии он неплохо отстрелялся по цветным, но всё же был вынужден довольствоваться горьким счётом 28:72.
Потом начался собственно урок: Генри с большим рвением показывал Даффи, как надо стоять. Он велел ему встать в позицию и принялся лепить нужный ракурс, как фотограф при работе с моделью. Он колдовал над поставленными «мостиком» пальцами. Он пригибал голову Даффи поближе к столу. Он опускался на колени и разворачивал его голени так, чтоб ступни были чуть более параллельны. Он опускал его держащую кий кисть чуть ниже и старался сделать так, чтобы рука от локтя шла вертикально. Наконец, он отрабатывал с Даффи смычку бёдер. Выполняя это упражнение, Генри взял Даффи за талию, затем его руки скользнули чуть ниже, и он мягко развернул его по часовой стрелке.
Бёдра Даффи сомкнулись, и он принял то самое положение, что наилучшим образом подходило для удара по шару; однако что-то, казалось, удерживало его от того, чтобы это проверить. Сначала Генри оперся на его поясницу, его большие ладони словно прижались к бёдрам, а потом вдруг непонятным образом оказались у Даффи в карманах брюк. Даффи не двигался. Он дал Генри немного пошарить, потом слегка кашлянул и нацелился на коричневый.
Генри убрал руки.
— Это я проверял, все ли шарики на месте, — весело проговорил он.
Урок продолжался. Ладони Генри то и дело оказывались на разных частях тела Даффи; Даффи их не убирал, но ответного расположения не выказывал. Они сыграли ещё партию, где победа далась Генри труднее, хотя было ли это оттого, что Даффи стал лучше играть, или оттого, что Генри стал думать о чём-то другом, сказать не мог бы никто.
Когда до чая с матушкой оставалось минут двадцать, Генри предложил ещё один урок. Даффи сказал, что на сегодня уже достаточно, и они уселись на скрипучую обитую кожей скамью, с которой мужчины с большими сигарами, стаканами портвейна и бараньей отбивной следили за послеобеденным бильярдом.
— Как чувствует себя Анжела?
— Превосходно. Она у нас прямо героиня.
— Вы, наверное, ждёте не дождётесь свадьбы? — Даффи не мог отказать себе в удовольствии задать этот вопрос, хотя, принимая во внимание пристрастие Генри к чужим брючным карманам, это было, пожалуй что, жестоко.
— Вроде того.
— Ужасный случай с ней произошёл, да ещё перед самой свадьбой.
— Чудак Джимми оказался психом, — Генри печально покачал головой.
— Никогда бы не подумали, что он способен на такое, верно?
— В том-то всё и дело, никогда не знаешь, чего ждать от психа.
— Ладно, — сказал Даффи, — в любом случае скоро станет ясно, он это или нет.
— Вы о чём?
— Ну, есть же всякие там тесты…
— Отпечатки пальцев?
— Вроде того… — Даффи намеренно говорил словно нехотя, — это не совсем то…
— Послушайте, просто расскажите мне всё. Она моя невеста, я должен знать.
— Простите, Генри, но это и вправду… немного неловко, — каждое слово из Даффи словно клещами вытягивали, — я говорил об этом с сержантом Вайном. Он любитель всяких там технологических новинок. Ну, вы же знаете, что случилось с Анжелой после того, как её связали? — Генри отвернулся и кивнул. — Вайн говорит, что теперь это самое можно исследовать. Под микроскопом. Сперму, — резко сказал он, — это как отпечатки пальцев. Исследуют, и будут знать, чья она.
— Никогда о таком не слыхал, — проговорил Генри.
— Я тоже, — сказал Даффи. — Похоже, это какая-то совсем новая технология, и очень дорогостоящая, так что они её применяют только в особых случаях. Ну, допустим, кого-то изнасиловали на улице, в Лондоне, — не могут же они брать образцы у всех прохожих. Но в данном случае… Джимми вину отрицает. Хоть это и случилось в его лагере, никто его там не видел. Анжела его не узнала. Так что они, скорее всего, возьмут у него образец, и что-нибудь да выяснится.
Даффи помедлил. Подождал, пока Генри задаст напрашивающийся сам собой вопрос. Вопроса не последовало.
— И если результаты анализа не совпадут, значит, Джимми тут, скорее всего, ни при чём.
Снова молчание.
— А поскольку в Браунскомб-Холле и окрестностях мужчин не так много, то они, вероятно, решат поездить по округе и собрать ещё пару-тройку образчиков. Обычно сначала идёт отсев наиболее вероятных подозреваемых. Я, впрочем, не знаю. Решать будет сержант Вайн.
Генри кивнул и ничего не сказал.
Матушка Генри восседала в оранжерее, в окружении ботанических изысков. На ногах у неё снова были розовые кроссовки, но одета на этот раз она была в полотняный костюм кремового оттенка; ворот был обильно расшит бисером, вот только с бисером у него было так же мало общего, как у слоновой кости с кристаллитом.
