— Что ж, я составлю вам компанию.
Миссис Джонс щедро разлила виски по стаканам и протянула их гостям.
— Скажу вам, здесь ужасно трудно найти с кем распить приличный напиток, — сказала она, усаживаясь в третье кресло. — Знаете, уэльсцы такие темные.
— Но по говору вы сами отсюда, миссис Джей.
— Так и есть. «Сделано в Кардигане». Каждый год я говорю себе, что уеду отсюда. Здесь все поголовно мрачные да угрюмые. Они не умеют наслаждаться жизнью. У вас есть знакомые в Ливерпуле?
— Не припомню, по-моему, нет, — ответил Ноэль.
— У меня сестра уехала в Ливерпуль. Зовет меня переехать к ней.
— А почему вы не едете?
— Что я буду делать в Ливерпуле? Я занимаюсь этим пансионом так давно, что не помню, когда начала. У меня есть постояльцы, которые приезжают каждое лето. Я бы не хотела их подводить. Я, конечно, могла бы его продать, но это будет уже не то. Мое сердце здесь, понимаете?
— Вы одна ведете хозяйство?
— Да, с тех пор, как умер мой Дики. Бог успокоил его душу. Две мои дочки помогают мне летом, когда пансион переполнен. Но зимой здесь ужасно одиноко. Не понимаю, почему я по-прежнему не закрываю его на зиму. Наверное, случайные постояльцы для меня — лекарство от одиночества. Это как-то заполняет пустоту, понимаете? Лучик света в непроглядной тьме.
— Нам и вправду уютно, как дома, — сказал Ноэль. — За вас.
Все трое задумчиво потянули свои напитки.
Так они просидели, болтая, около часа, пока миссис Джонс не заснула в кресле и не принялась громко храпеть.
— Знаешь, — начал Ноэль, заново наполняя стакан, — есть же добрые люди на свете. Иногда об этом забываешь, особенно когда ведешь такую жизнь, как у меня. Начинаешь думать, что все вокруг жадные и корыстные. Думаешь, что каждый представитель рода человеческого — продажный и испорченный. Но есть ведь другой мир, верно? Мы иногда можем увидеть проблеск этого мира. Например, когда прилетаешь в Хитроу и смотришь с высоты на эти маленькие забавные домики, словно из детского конструктора. Это мир, в котором люди добры и гостеприимны, они не хотят сделать тебе больно или умыкнуть твой бумажник. Они предлагают тебе чашку чая, предлагают свою машину в виде поддержки, если ты разорился. Но я не могу осесть в этом мире. Я пытался, но так или иначе мои ошибки преследуют меня всю жизнь.
— Это не ошибки, — сказал Пайк. — Это Чес.
— Да, возможно.
— Нам не позволено попасть в этот мир, Ноэль. Мы изгои. Когда мы убили Уильямса и Грина, мы были изгнаны из него навсегда.
— Ты опять заладил своё, да? Вечно возвращаешься к той же теме. Почему ты не можешь все это забыть, выбросить из головы? Ладно, ты совершил ужасный поступок, из-за которого чувствуешь себя последним гадом. Но люди делают вещи похуже. Я смотрю на это иначе: не обязательно мой ботинок прикончил его, он бы откинул копыта и без моего участия.
— Все не так, Ноэль. Ты не понимаешь.
— Не понимаю чего?
— Когда я понял, что мы сделали, что я сделал. Когда я осознал, что убил два человеческих существа…
— Я знаю, ты чувствовал себя ужасно.
— Нет, в том-то и дело. Я чувствовал себя превосходно. В том-то и проблема. Мне понравилось это ощущение. Внутри меня разлилось приятное тепло. Мне было приятно, что я убил их. Я хотел, чтобы это был мой ботинок.
— Господи Иисусе!
— Вот от этого мне и стало хреново. Именно это вычеркнуло из моей жизни десять лет и превратило ночи в кошмар. Я боялся самого себя, того, на что я способен. Понимаешь? Я мог попытаться вновь совершить убийство. Потому что это не трудно. Если ты хоть раз кого-то убил, все остальное для тебя, что плюнуть.
— Что за хрень, Пайк!
— Я доказал сам себе, что я — мужчина. Я наконец стал тем, кем хотел стать всегда — реально крутым. Никакого притворства. Никакого вранья. Но все оказалось иначе. Это как скорчить рожу, а лицо таким и останется. Как загадать желание и осознать, что назад дороги нет. Я зациклился на этом. На мысли, что я — чудовище.
— Но ты же нормальный парень, Пайк… Я имею в виду. Я не знаю, что имею в виду. — Ноэль сделал глоток виски и подтолкнул кончиком ноги полено в камине. — И что ты собираешься делать всю оставшуюся жизнь? Просто прятаться?
— Не знаю. Я много передумал об этом за последние два дня, и я больше не знаю, что делать. Может, я обманываю самого себя.
— Ты слишком много беспокоишься, слишком много думаешь обо всем. Это все от того, что живешь один. Знаешь, что тебе следует сделать, Пайк? Рискнуть. Господи, да что ты теряешь?
Прежде чем Пайк успел подумать, что сказать в ответ, в дверь позвонили. Раздалось два музыкальных напева. Миссис Джонс не проснулась, и Ноэль выбрался из кресла.
— Я посмотрю, кто это, — сказал он. — Жалко ее будить.
Он бесшумно прошел по толстому ковру в прихожей к застекленной входной двери. Нащупав включатель, он включил свет и открыл дверь.
В дверях стоял мужчина, одетый во все черное и в солнечных очках.
— Привет, Ноэль, — сказал он. Ноэль попытался вспомнить, кто это. Он никак не ожидал увидеть здесь кого-то из знакомых.
Наконец он вспомнил.
— Красавчик? Какого черта ты здесь делаешь?
— Именно это я собирался спросить у тебя, Ноэль.
— Ищу кое-кого.
— Это я знаю, — ответил Красавчик.
Ноэль услышал за спиной какой-то звук и, обернувшись, увидел, что Пайк стоит в холле и смотрит на них.
— Мистер Пайк, я полагаю, — сказал Красавчик.
— Что происходит? — спросил Пайк.
Красавчик кивнул через плечо, предлагая им выйти на улицу. Ноэль повернулся к Пайку и пожал плечами. Они вышли.
На парковке рядом с их «мерседесом» стоял «лэндровер», и Ноэль узнал парня, прислонившегося к машине, руки в карманах. Это был Нодди, в длинном кожаном пальто. Бишоп кивнул парню, правда, без приветливой улыбки.
— Теперь к делу, Ноэль, — сказал Красавчик, закуривая. — Это дело не про тебя. — Он выбросил спичку в цветочную клумбу. — Мы хотим, чтобы ты исчез, понятно?
— Непонятно, — ответил Ноэль. — Причем тут вы?
— Просто слушай, Ноэль. Не пытайся выдрючиваться. Просто слушай.
— Кто эти люди? — спросил Пайк. Ноэль сказал ему.
— Слушайте, — продолжал Красавчик, театрально выпуская дым. — Мы здесь проворачиваем одно щекотливое дельце. Солдатик и я — охрана, и мы не хотим, чтобы какие-то пришлые ребята путали нам карты, ясно?
Нодди подошел к ним и встал рядом: ноги расставлены, руки по-прежнему в карманах. Он был шести футов ростом, крепкого сложения и выглядел так, словно примерялся для роли в дешевом вестерне.
— Нам не нужны неприятности, — сказал Красавчик. — Эти дела вас не касаются. Просто уезжайте, ладно?
— Слушайте, — вступил Пайк. — Здесь холодно. Может, перестанете строить из себя недоумков или как?
— Нет смысла подливать масла в огонь, — ответил Красавчик и подмигнул Нодди. Нодди приоткрыл пальто, показывая, что вдоль ноги у него болтается ружье.
— Я скажу вам, что вы должны сделать, — продолжал Красавчик, улыбаясь. — Это ваша машина?
— Да, — ответил Ноэль.
— Чудненько. Вы пойдете, соберете свои шмотки, расплатитесь или что там еще, сядете в машину и вернетесь обратно в Лондон. Здешние дела не про вас. Мы хотим, чтобы вы свалили. Мы хотим, чтобы вы забыли, что приезжали сюда. Иначе у вас будут неприятности.
— Сейчас поздно, — сказал Ноэль.
— Хорошо. Просто из великодушия. Отправляйтесь в кровать, выспитесь и уезжайте утром. Вот так. Это справедливо, верно?
— Вы заодно с Паттерсоном? — спросил Пайк.
— Не знаю никакого Паттерсона. А с этой минуты и вас не знаю.
— Вы прикрываете Паттерсона?
— Я же сказал, что не знаю никакого Паттерсона. Теперь идите спать, и чтобы я вас больше не видел.
— Скажи Паттерсону, что он напрасно тратит свое время, — сказал Пайк. — Есть только один способ покончить с этим. Всегда был только один способ.
Красавчик сделал шаг вперед, одной рукой зажал Пайку рот, а другой сжал его щеки.
— Послушай ты, дряхлая развалина, я сказал тебе, — он покачал голову Пайка из стороны в сторону, — я не знаю никакого Паттерсона. Comprende, жопа?
Красавчик отпустил Пайка и слегка похлопал его по щеке.
— Comprende? Что такое comprende? — спросил Пайк.
— Ты — жопа.
— Я знаю, что такое жопа, но что такое comprende?
— Заткнись, Клоун.
Пайк вздохнул и, глядя в сторону, пробормотал:
— Все строят из себя крутых.
— Ни о чем не беспокойся, старичок, — сказал Красавчик и еще раз покровительственно похлопал Пайка по щеке.
— Спокойной ночи, туристы, — сказал Нодди. Потом они, смеясь, забрались в машину и с шумом уехали в ночь.
— Ну, что ты об этом думаешь? — спросил Ноэль, наблюдая, как свет фар постепенно исчезает во тьме. В ночном воздухе повис запах машинных выхлопов.
— Я думаю, что наш друг Герман-Херман мог с тем же успехом наврать нам, Ноэль.
