…С Можайского шоссе он съехал на скучную пустую дорогу, закрытую рогаткой и табличкой «Ремонт». В прошлый раз здесь висел знак объезда. Километра через три дорога кончилась и уперлась в высокий забор, спрятанный в густой еловой поросли. Едва затормозил, из неприметной калитки вышел охранник и взял ключи от волги.
— Генерал в вольере, — доложил коротко. — Минутку, вас проводят…
Седлецкий был на даче неоднократно, но каждый раз — зимой. Обычно генерал принимал в небольшой угловой комнате двухэтажного кирпичного дома, устроенного по-спартански. А теперь Седлецкого повели в глубь территории, по стриженной лужайке, мимо крохотного, чуть больше ванны, бассейна и капитальной теплицы с поднятыми фрамугами, открывающими заросли плетистых томатов.
Начальник Управления в мешковатом спортивном костюме с эмблемой знаменитой фирмы на могучей груди, кормил в вольере с рук диковинных птиц — куры, не куры… Серые, куцехвостые, с крохотными алыми гребешками.
— Цесарки! — с гордостью объяснил генерал, передавая ведро с зерновой сечкой расторопному молодцеватому придурку. — Отменные у меня цесарки. Жаль, никто в завод не берет. Народ такую птицу, понимаешь, боится. Не привык. А цесарка к народу не привыкла — дохнет от простоты общения. Но ведь где-то и крокодил — домашнее животное, вроде овцы. И ничего! Верно?
Седлецкий приготовился терпеливо ждать, пока генерал нагуляется в разговоре по большому эволюционному пути от земноводных к птицам, ибо начальник Управления даже серьезные беседы начинал с легкого пристрелочного трепа, как и учили когда-то в разведшколе на занятиях по основам общения. Однако на сей раз генерал изменил привычке.
— Чай в беседку! — гаркнул он невидимой вышколенной прислуге и первым, чуть прихрамывая, пошел к ротонде, белеющей в густозеленых джунглях хмеля.
Начальник Управления, в отличие от многих подчиненных, не мимикрировал под научного работника, инвалида умственного труда, пенсионера оборонной промышленности или штурмана дальнего плавания на вольных хлебах. Да и не с руки было этому пятидесятилетнему здоровяку, пробегающему каждое утро, несмотря на хромоту, по десять километров, записываться в пенсионеры. А для непосвященных, круг которых, впрочем, был предельно узок и ограничивался близкими родственниками, начальник Управления легендировался просто: генерал, выслуживший на пыльной периферии непыльную должностенку в столице. Вот, мол, даже дачу отхватил…
В белоколонной ротонде стоял грубый деревянный стол и несколько плетеных кресел, тоненько поскрипывающих при малейшем движении. На столе уже красовался самовар, блюдо с косхалвой и печеньем.
— Как съездил? — спросил начальник, пододвигая к Седлецкому дымящуюся чашку. — Мирзоев жив-здоров?
— Что с ним сделается, — пожал плечами Седлецкий. — Служит… А я плохо съездил. Суеты и нервотрепки было много, но результатов мало.
— Не прибедняйся! — сказал генерал. — Это ведь с твоей подачи я посоветовал бросить в Шаону дивизию Кулика.
— А генерал Федосеев полагает, что ввод дивизии — исключительно его заслуга.
— На здоровье! — засмеялся начальник. — Сочтемся славою, думаю… Кстати, о Федосееве. Не видел вчерашнюю «вечерку»? Впрочем, конечно же, не видел. Так вот, заметочка там маленькая. Генерала нашли на платформе Киевского вокзала пьяного в стельку, с ушибом головы. Народного депутата поместили в клинику, а он, очухавшись, сделал заявление, что его ударили и похитили папку с очень ценными документами.
— Не понял, — поднял брови Седлецкий. — Что понадобилось генералу на вокзале, хоть и Киевском? Разве он сдал свою персональную волгу?
— Ну, нет — этого этапного шага в борьбе с депутатскими привилегиями от него не дождешься, — подмигнул начальник Управления. — Оказывается, депутат, как мелкий шпик, дожидался важного контакта. Свидетеля… А тут — стукнули, накачали среди бела дня водкой и папку увели. Причем в папке находились документы, раскрывающие звериное лицо спецслужб. Которые не угомонились, которые по-прежнему гадят трудовому народу. В частности, в Шаоне…
— Старенький, что с него взять, — сочувственно покивал Седлецкий. — И выпивки не чурается, сам с ним выпивал.
— Ладно, пусть отдыхает, — благодушно сказал начальник Управления. — Хочу лишь выразить сожаление, что мы с тобой дожили до такого времени, когда строевой генерал, работник Минобороны, начинает разоблачать спецслужбы. Это все равно, как если бы ворона, питающаяся отбросами, начала критиковать воробьев, пирующих на помойке, за неэтичное поведение…
Прихлебывая терпкий чай, они несколько минут молчали.
— Вернемся к Шаоне, — нарушил молчание генерал. — Из твоей справки я понял, что премьер потерял контроль над ситуацией.
— Так точно, — кивнул Седлецкий. — Пустой мешок. Его же разведка работает автономно, гребет под себя. Снюхались с партизанами. Протокол допроса эсаула Реджебова я привез с собой, не доверил даже спецсвязи. Вот, прошу…
Начальник Управления щелкнул пальцами. Из зарослей хмеля высунулась почтительная рука и подала кожаный очешник. Генерал неумело и конфузливо оседлал нос очками:
— Темновато, понимаешь…
На память о давней контузии у генерала осталась хромота и резко ухудшившееся зрение. Поэтому и согласился уйти с оперативной работы на бумаги. Читал он медленно, изредка шевеля губами, все больше мрачнея. Потом по привычке положил листочки машинописью вниз.
— О том, что в главкомате есть люди оттуда, я знаю. Но только в общих чертах. А теперь вот… детализируются. Однако докладывать главкому бесполезно. Он, как кот Леопольд, хочет жить дружно со всеми мышами… Придется выходить на других людей. А премьера Шаоны жалко — с ним можно было нормально договориться. Может, Кулик его как-то поддержит?
— Вряд ли, — покачал головой Седлецкий. — Наоборот, упал престиж. Сам не справился, не навел порядок, пригласил оккупантов. Милли меджлис готовится заслушать премьера на своем заседании.
— Так… А что с Ткачевым?
— Зарылся по самые брови. Информацию по Отдельной армии я вчерне подготовил. Мотострелковая дивизия Лопатина собирается самовольно сниматься и уходить в Россию. Ткачев ее фактически разоружил. Так что командарма надо убирать.
— Для этого надо свалить пару тузов в Минобороны… Операцию только начали. К сожалению, мы почему-то везде стали опаздывать. Не ощущаешь?
— Ощущаю. И даже догадываюсь с некоторых пор, почему. Именно в этой связи я и рискнул побеспокоить вас, не дожидаясь, пока прочтете полный отчет.
— Н-ну, беспокой! — откинулся на спинку кресла начальник. — С некоторых пор — это я понимаю так: с тех пор, как увиделся с Толмачевым?
— Увиделся, — усмехнулся Седлецкий. — И не жалею.
— Научился бегать… — сердито сказал генерал. — Я про Толмачева! Такой, вроде, рохля, ногами загребает… Его сначала внаглую повели, а он и явил прыть. Что к тебе пробивается — засекли. А момент выхода прозевали. Так о чем вы говорили?
Седлецкий пересказал разговор с Толмачевым. Генерал сморщился, словно от зубной боли:
— Наша профессия вырождается лишь потому, что одолевают дилетанты… Разжижается профессия, как спирт водой. До определенной концентрации это еще водка, а потом — зубной эликсир. То есть, смесь меняется качественно.
И вновь Седлецкий приготовился терпеливо выслушать лекцию начальника по диалектике. И снова ошибся в ожиданиях.
— Понимаешь, эти деятели… Толмачев с его непосредственным начальником просекли утечку и самостоятельно высчитали водопроводчика. Вместо того, чтобы доложить по команде, они сидели и считали! В результате насторожили подлецов и затруднили оперативную работу службы безопасности. Мало того, Толмачев добрался до крайнего. Я тут, понимаешь, одного прячу в больничку от греха подальше, другому подписываю командировку на месяц… А командированный болтается по Москве, ховается от нашей крыши и строит из себя Шерлока Холмса!
— Кто же убрал Самарина?
— Не знаю, — развел руками генерал. — После того, как Толмачев прижал Самарина, мы свернули операцию и сейчас вся банда сидит у нас в подвале. Самарина оставили вместо привады, а тут… Думаю, информация о нем ушла по другим каналам. Значит, пресекая самодеятельность Толмачева, мы в спешке кого-то пропустили. И теперь недобитки залегли на дно…
— Толмачев связывает свою засветку с провалом группы, направленной в Сурханабад.
— Никакого провала не было, — поднял палец генерал. — Наш человек сработал артистически, хоть его сдали еще по дороге туда. Операцию провел на пять с плюсом. Но почему-то задерживается, контрольные сроки прошли. Может, никак не оторвется?
— Если вы говорите про Акопова… — прищурился Седлецкий.
— Вот видишь! — пристукнул по столу генерал, — Откуда ветер надул?
