— Не суй нос не в свои дела! — зашипела она злобно.
Он попятился, почтительно приподняв кепку:
— Я-то что! Это ваша задница…
Она продолжала свой путь, больше волнуясь, что у нее промокнет прическа, чем стесняясь выставленного напоказ зада.
На углу Лексингтон-авеню пожилой старьевщик, из тех, что шастают по ночным улицам, подбирая макулатуру и прочий хлам, пытался погрузить в свою тележку кипу хлопка. Дождь потоками стекал с его мятой шляпы, превратив его потрепанный голубой комбинезон в темно-синий. Маленькое высушенное личико окаймляли густые вьющиеся седые волосы, придавая ему весьма добродушный вид. Кроме него, на улице никого не было, ни души. Все остальные столпились вокруг убитого. Поэтому, увидев стремительно приближающуюся к нему крупную женщину, он вежливо спросил:
— Мэм, если вам не трудно, не могли бы вы помочь мне погрузить этот хлопок в тележку?
Он не видел ее задней части и потому был удивлен весьма враждебной реакцией.
— Что за пакость ты затеял? — спросила она, злобно глядя на старьевщика.
— Никакую не пакость. Просто я хочу погрузить кипу хлопка на тележку.
— Хлопок! — негодующе фыркнула женщина, подозрительно уставившись на кипу. — Как тебе не стыдно — старый человек, а хочешь обмануть меня и завладеть моим кошельком. Неужели я выгляжу такой дурочкой, что готова на это клюнуть?
— Нет, мэм. Но если бы вы были настоящей христианкой, то не говорили бы так лишь потому, что старый человек допросил вас помочь ему с хлопком.
— Я-то и есть настоящая христианка, сукин ты сын, — отрезала женщина. — А вы, мерзавцы, только и думаете, как бы меня обокрасть. Но я не столь наивна! Я знаю, что кипы хлопка не валяются в Нью-Йорке на каждом шагу. Если бы не прическа, я бы тебе показала, старый жулик!
Да, тяжелым выдался сегодняшний вечер для старьевщика. Сперва он с приятелем обнаружил бутылку, как им показалось, наполовину наполненную виски, и не успели они присесть на крылечке, чтобы воздать должное напитку, его приятель воскликнул: «Нет, дружище, это не виски, это моча!» А после того как он на последние деньги купил бутылку вина, чтобы привести в порядок желудок, полил дождь. А теперь вот эта стерва называет его жуликом.
— Только дотронься до меня, я тебя всего разукрашу, — пообещал он, сунув руку в карман.
Женщина отпрянула, а он повернулся к ней спиной, что-то бормоча себе под нос. Он не видел ее промокшие теперь алые трусики и черные ляжки, когда она побежала дальше и скрылась в одном из домов.
Вскоре рядом с ним притормозила патрульная машина, и полицейские стали задавать негру обычные вопросы:
— Послушай, дед, ты тут не видел никаких подозрительных личностей?
— Да нет, только безумная баба пробегала — злилась, что намочила прическу.
Шофер только ухмыльнулся, но его напарник рядом подозрительно покосился на плотно набитый джутовый мешок.
— А что там у тебя внутри, дед, не покойник? — спросил он.
— Это хлопок, сэр.
— Хлопок? — Это заинтересовало полицейских.
— Да, сэр. Хлопок.
— Где же ты раздобыл кипу хлопка в этом городе?
— Нашел, сэр.
— Нашел? Что ты нам морочишь голову? Где нашел? Отвечай!
— Прямо здесь!
— Прямо здесь? — недоверчиво повторил полицейский. Он медленно вылез из машины. Вид у него был угрожающий. Он пристально посмотрел на мешок, потом нагнулся и пощупал его, сунув пальцы в прорехи джутовой упаковки. — Черт, и правда хлопок, — сказал он, выпрямляясь. — Кипа хлопка. Как она тут оказалась?
— Не знаю, босс. Я ее нашел тут — и все дела.
— Наверно, свалилась с грузовика, — предположил водитель из машины. — Ладно, это не наше дело, пусть сами разбираются.
Полицейский, стоявший у машины, сказал:
— Значит, так, дед. Тащи этот хлопок в участок и там его сдай. Владелец может его искать.
— Слушаюсь, босс, только я не могу погрузить его. Больно уж он тяжелый, этот мешок.
— Сейчас я тебе помогу, — сказан полицейский, и вдвоем они забросили мешок на тележку.
Старьевщик покатил ее в сторону участка, а полицейский сел в машину, и они поехали туда, где лежал труп.
Когда Гробовщик и Могильщик прибыли на пустырь, где проходило собрание участников движения «Назад в Африку», место было уже оцеплено полицией. Угрюмые чернокожие толпились под дождем в окружении блюстителей порядка. Патрульная машина все еще дымилась в яме, а у полицейских в черных непромокаемых плащах был зловещий вид. Обожженное кислотой лицо Гробовщика исказилось тиком, у Могильщика на шее набухли вены.
Труп молодого вербовщика лежал лицом вверх в ожидании судмедэксперта. Он должен был констатировать смерть, после чего за дело принялись бы сотрудники отдела по расследованию убийств. Но они еще не приехали, и работа стояла.
Гробовщик и Могильщик подошли к убитому и коротко глянули на останки того, кто еще недавно был жив и полон надежды. Детективы почувствовали себя также беспомощно, как и остальные чернокожие, стоявшие под дождем.
— Жать, на его месте не оказался О'Мэлли, — буркнул Могильщик. Дождь падал на его шляпу и с широких опущенных полей стекал на мятый черный костюм.
— Вот что бывает, когда полиция миндальничает с бандитами, — отозвался Гробовщик.
— Да. Мы-то знаем, что за всем этим стоит О'Мэлли, но наше дело отыскать того, кто нажал на спуск.
Они подошли к толпе, и Могильщик спросил:
— Кто тут у вас главный?
Вперед вышел второй вербовщик. Он был без шляпы, его мрачное черное лицо сверкало под дождем.
— Наверное, я, — сказал он. — Остальные разбежались.
Детективы отвели его в сторону и попросили рассказать, что же произошло. Толку от него было не много.
— Наша организация состояла из О'Мэлли, двух секретарш, меня и Джона Хилла, которого убили. Нам помогали и добровольцы, но только мы были в штате.
— А охрана?
— Те двое, что были в бронемашине? Их прислали с ней из банка.
— Из какого?
— Африканский банк из Вашингтона.
Детективы переглянулись, но воздержались от комментариев.
— Как тебя зовут, сын? — осведомился Могильщик.
— Билл Девис.
— Сколько классов окончил?
— Я учился в колледже — в Гринсборо, штат Северная Каролина.
— И все еще веришь в дьявола? — спросил Гробовщик.
— Оставь его, — сказал Могильщик. — Он рассказывает, что знает. — Обернувшись к Биллу, он спросил: — А эти цветные детективы из прокуратуры, ты их знаешь?
— Первый раз увидел сегодня. Я сразу заподозрил неладное. Но преподобный О'Мэлли спокойно к ним отнесся, а все решения принимает он.
— Спокойно к этому отнесся, — повторил Могильщик. — Думаешь, это все подстроено?
— Тебе не пришло в голову, что они были в сговоре с О'Мэлли, чтобы помочь ему удрать с денежками?
Сначала молодой человек не понял, о чем речь. Потом ужаснулся:
— Как вы можете даже предполагать такое, сэр? Преподобный О'Мэлли — человек кристальной честности. Он фанатично предан своему делу.
Гробовщик вздохнул, а Могильщик спросил:
— Ты видел корабли, на которых твои собратья должны были отплыть в Африку?
— Нет, но мы все видели переписку с пароходной компанией. Афро-Азиатская линия, с подтверждением годового фрахта, о котором просил О'Мэлли.
— Сколько он заплатил?
— Общая сумма определялась количеством пассажиров. Сто долларов за человека. Не думаю, что корабли были такие большие, как показано на плакатах, но мы должны были нагрузить их целиком и полностью.
— Сколько денег вы собрали?
— Восемьдесят семь тысяч от желающих уехать, но, кроме того, мы кое-что получили и от других мероприятий — церковных собраний, продажи жареной свинины…
— И эти четверо из мясного фургона забрали все?
— Только те восемьдесят семь тысяч, которые были внесены подписчиками сегодня. Но только их было пятеро. Один сидел в фургоне за баррикадой.
Детективы навострили уши.
— За какой баррикадой? — спросил Могильщик.
— Точно не могу сказать. Было плохо видно, что там, в фургоне. Какой-то ящик, покрытый мешковиной.
— Какая фирма поставляла вам мясо? — спросил Гробовщик.
— Не знаю, сэр. Это не входило в круг моих обязанностей. Лучше спросите повара.
Послали за поваром, и он возник, промокший насквозь и взъерошенный. Белый колпак сполз на ухо. Его бесило все: бандиты, ливень и патрульная машина, свалившаяся в его яму. Глаза его были красными, и вопрос о фирме он воспринял как личное оскорбление.
— Не знаю, где гуляли эти ребрышки после того, как их отрубили от свиной туши, — сказал он сердито. — Меня наняли, чтобы я их пожарил. К этим белым я не имею никакого отношения и не знаю, сколько их было, — на мой взгляд, слишком много.
— Отпустим нашего собрата, — сказал Гробовщик. — Ему пора.
