8
– Вот и все, – довольно произнес он, вновь беря пистолет в правую руку. – Можем начинать движение. Девочки, я понимаю, что у вас слегка затекли ноги, но идти придется быстро.
«Девочки» не откликнулись. Они вообще выглядели весьма подавленными.
– Полковник, – сказал я в рацию, – мы уже у дверей. Сначала выйду я, потом – остальные. Уберите свет и постарайтесь не делать резких движений. Олег настроен очень решительно и...
– Скажи, что у меня один палец на спусковом крючке, а другой на кнопке взрывателя, – попросил Олег. – Так он лучше поймет.
Но полковник и так все понял. Разве что мне следовало сказать ему о бронежилете... Но мысли у меня в голове прыгали как сумасшедшие на батуте, и выстроить их в стройный логический столбик было невозможно. Я не сказал про бронежилет. Возможно – напрасно.
Я толкнул стальную дверь и удивился встретившей меня тишине. Я слышал дыхание женщин позади, но я не слышал ни единого слова от тех, кто тесной толпой стоял в двадцати-тридцати метрах от крыльца. Фары автомобилей были переключены на ближний свет, как я и просил, и даже в этом полумраке было ясно, что количество желающих поглазеть на шоу у обменного пункта значительно увеличилось. Ну и черт с ними. В жизни некоторых людей так мало ярких событий, так почему бы не посмотреть на игры взрослых мужчин, где победителем будет именно тот, кто смотрит за бойней со стороны?
Поначалу все шло хорошо. Поначалу – то есть в первые несколько секунд. Потом я ступил на первую ступеньку, женщины и Олег появились на крыльце... Тут и началось.
Вспышки фотоаппаратов иногда трудно отличить от вспышек выстрелов. Особенно, когда каждая клетка твоего тела находится в ожидании этих самых выстрелов.
Вероятно, милиционеры, стоявшие цепью в пятнадцати метрах от крыльца, и сами ничего не поняли, когда вдруг обе женщины с испуганными воплями попадали на колени, а Олег стал размахивать зажатым в пятерне пультом и орать, что сейчас всех взорвет. Зеваки также ничего не поняли и стали громкими воплями выражать свое недоумение. А стволы милицейских автоматов по-прежнему следили за нами.
И я понял, что еще несколько секунд такого безумия, и у кого-нибудь наверняка не выдержат нервы.
Я достал из кармана рацию и прокричал туда:
– Уберите фотографов! Свет! Я же говорил – уберите свет!
Полковник стоял сразу за линией оцепления, я видел его лицо, видел, как он отнял рацию от щеки и кинулся отдавать приказания.
Потом я вернулся назад, на крыльцо, и заорал на Олега:
– Успокойся! Это фотовспышки! Никто не стреляет!
Он поверил мне только тогда, когда вокруг нас снова наступил полумрак, рассеиваемый слабым светом милицейских машин.
И мы продолжили путь.
Сумка стояла в положенном месте. Я присел на корточки, открыл замок и показал содержимое Олегу.
– Разорви пачку, – хрипло велел он. Я сделал это и показал ему, что в пачке были настоящие банкноты, а не резаная бумага. Правда, я не был уверен, что это настоящие доллары. Но об этих своих сомнениях я Олегу говорить не стал.
– Бери сумку, – сказал Олег.
Я закрыл сумку, подхватил ее левой рукой и зашагал вперед. Нам сделали импровизированный коридор: справа и слева машины, милиция, врачи, люди в штатском. Много оружия, внимательных глаз и средств связи.
– Вперед, вперед, – бубнил мне в спину Олег. – Не останавливаться.
Я не видел его лица, но, судя по голосу, он изрядно нервничал среди такой массы людей, каждый из которых с большим удовольствием надавал бы ему по морде. Чувствовать себя героем гораздо безопаснее за тремя стальными дверями. Надо будет сказать об этом Олегу, когда мы останемся в машине вдвоем.
А вообще все было довольно просто и обыденно. В какой-то момент у меня даже появилось чувство, словно я провожаю старого знакомого на вокзал, помогаю поднести ему вещи, а позади идут другие провожающие...
Это чувство моментально исчезло, когда с крыши здания грохнул выстрел. Он не был слишком громким, но до этой секунды все было так тихо, что звук выстрела из снайперской винтовки послышался раскатом грома среди безоблачного дня.
И я подумал, что меня убили. Что снайпер – кретин! – промазал и угодил не в Олега, а в мою спину, прямо между лопаток. Я потерял равновесие, уронил сумку и стал падать лицом вниз на асфальт.
В процессе падения я понял, что та штука, саданувшая мне в спину, не была пулей. Это был Олег. Он упал на меня. И вот его-то как раз ударила в спину пуля снайпера.
«Бронежилет», – подумал я. И упал на выставленные вперед ладони. Олег скатился по мне в сторону.
Вдруг стало очень шумно, и я почувствовал себя в центре урагана: что-то двигалось справа, слева, сверху от меня. Что-то стремительно перемещалось и менялось вокруг.
Что именно – это я уже понял тогда, когда оттолкнулся ладонями от асфальта, сел и уставился на Олега.
Тот стоял на коленях, изогнувшись всем телом, но удерживая и пистолет, и пульт. Женщин рядом с ним уже не было, как будто они провалились сквозь землю.
Все менялось с немыслимой скоростью – только что мы шли по коридору, и все отступали, чтобы дать нам дорогу. А теперь никакого коридора не было, были одни только люди, тяжело дышащие, совершающие резкие движения, кричащие...
И между прочим, наступающие мне на руки. Я вскрикнул и попытался отползти куда-нибудь в безопасное место.
Но тут стало греметь прямо у меня над ухом – Олег стрелял из пистолета, стрелял в упор, поворачиваясь вместе с пистолетом на триста шестьдесят градусов.
Я упал на асфальт и накрыл ладонями затылок, потом кто-то упал рядом со мной. Упал и не двигался.
Несколько мгновений стояла мертвая тишина, которую затем разорвал истошный вопль Олега:
– А теперь все назад! Я сказал – назад! Со мной такие штуки не пройдут, сволочи!
Я повернул голову, приподнялся, осмотрелся и был вынужден признать, что Олег прав – с ним такие штуки не прошли.
Все менялось настолько быстро, что напоминало заранее отрепетированную смену мизансцен в спектакле. Сначала коридор, и мы в нем. Потом смыкающееся вокруг Олега кольцо. И столь же быстрый откат, сопровождаемый пистолетным тявканьем. В итоге Олег отвоевал себе жизненное пространство, но не коридор, а круг радиусом метра в четыре.
Внутри этого круга лежали два тела, третье поспешно оттащили милиционеры. Еще в этом круге был я. Ну и Олег.
Он обвел столпившихся бешеным взглядом и сказал:
– Не забыли про это? – и поднял над головой руку с пультом. – Куда вы утащили этих баб? Да какая разница... Они все равно у меня на крючке. И вы все на крючке. Потому что если я отпущу кнопку, то мины взорвутся. Взорвутся среди вас.
Его слова взорвали окружающих нас людей не хуже тротила. Прошло не больше десяти секунд, и обе женщины уже были видны. Девушку в брючном костюме быстро уводили двое мужчин в камуфляже. Я подумал, что им придется уводить ее очень далеко – Олег говорил про полкилометра...
А вторая женщина – с ней было хуже. Ее тоже пытались оттащить в сторону, но ноги у нее подгибались, и в конце концов она упала на колени, ухватилась руками за свой ошейник и стала пронзительно вопить:
– Снимите! Снимите с меня ЭТО!
– Не надо так делать, – сказал Олег. – Может сработать.
И тут люди стали разбегаться в стороны. Женщина увидела, что рядом с ней никого нет, и завизжала еще громче. А потом поползла на коленях к Олегу.
– Убери руки, дура! – сказал Олег, и голос его едва заметно дрожал. Потом он заметил меня: – А ты чего расселся? Хватай сумку, и пошли. Подними эту истеричку...
Женщина перестала визжать, но с колен не встала. Милиционеры оставили ее, и теперь она смотрела на того единственного человека, который мог решить ее судьбу. Она смотрела на Олега снизу вверх, как будто молилась. Как будто молилась жестокому и властолюбивому Богу. А Олег держал над головой пульт как символ своей власти. Власти даровать и отнимать жизнь. Вокруг нас, на площадке перед зданием коммерческого колледжа, собралось уже не меньше сотни людей, и абсолютное большинство из них, затаив дыхание, смотрели на Олега и на распростертую у его ног женщину с миной на шее.
Смотрел на них и снайпер с крыши. Своим особенным взглядом – сквозь прицел. Олег стоял к нему спиной. Я – лицом.
Я также видел лицо стоящей на коленях женщины. Она уже молчала, но это молчание было исполнено страдания не меньше, чем самый громкий плач. Она неотрывно смотрела на Олега, ожидая команды, ожидая приказа, ожидая решения. В ее глазах была боль, было унижение. Там была обида, словно у ребенка, не понимающего, за что его наказывают. И там не было ни капли надежды.
Мне был так знаком этот взгляд. Так знаком. Я видел его в сотый или в тысячный раз.
Все это становилось слишком долгим. Слишком тягостным. И мне в конце концов пришлось помочь своему знакомому. Я не мог поступить иначе.
– Ну давай скорее! – крикнул мне в лицо Олег. – Хватай эту дуру, и побежали! Видишь, никто не посмеет рыпнуться!
