— Что? — опять спросил Эрик.
Клэр снова не ответила, и он терпеливо стал ждать. Наконец она попросила Майрона подождать минутку.
— Майрон говорит, что был возле Эрин, когда та общалась с Эйми, и попросил задать вопрос. Она ответила так… Это была точно Эйми, и она попала в беду.
— Что она сказала?
— Сейчас нет времени на подробности, все — потом. — Клэр снова приложила трубку к уху и обратилась к Майрону — опять к Майрону!
— Надо что-то делать!
Что-то делать.
Если честно, то в Эрике Биле не было стержня. Он понял это давно. В четырнадцать лет он испугался драки. На глазах у всей школы. К нему привязался один задира, и Эрик отступил. Его мать назвала это благоразумным. В газетах пишут, что так поступают только «смелые» люди. Но все это — чушь! Никакие побои, никакая больница, никакие сотрясения мозга или переломы не могли нанести ему большую травму, чем отказ от столкновения. Он никогда этого не забывал и жил с этим всю жизнь. Он струсил тогда и продолжал оставаться трусом. Он бросил своих товарищей, когда на одной вечеринке завязалась драка. На одном футбольном матче «Нью-Йорк джетс» он ничего не сделал, когда какой-то парень облил пивом его спутницу. Если Эрик Биль встречал на себе недобрый взгляд, то отводил глаза первым.
Можно утешать себя разными новомодными веяниями современной цивилизации и всякой чепухой насчет внутренней силы и что насилие никогда ничего не решает, но все это пустые слова ради оправдания собственной трусости. Но с этим какое-то время вполне можно жить. Только однажды наступает момент, как, например, сейчас, и человек вдруг осознает, кем он на самом деле является, и что элегантные костюмы, шикарные машины и глаженые брюки являются простой мишурой, за которой ничего не стоит.
Ты не Мужчина!
Но даже для таких слабодушных людей, как Эрик, есть черта, которую нельзя переступать, потому что назад пути уже никогда не будет. Эта черта — дети. Мужчина защищает свою семью любыми средствами. И не важно, чем за это придется заплатить. Ты примешь на себя любой удар. Ты не остановишься ни перед чем и пойдешь на все, лишь бы твоя семья была в безопасности. Здесь нет места отступлению. Никогда. До самого последнего вздоха.
Кто-то забрал его маленькую девочку.
С этим смириться нельзя!
Эрик Биль достал пистолет.
«Ругер-22», принадлежавший его отцу. Он был старым, и за последние три десятка лет из него никто не стрелял. Эрик утром отнес его в оружейный магазин, где купил патроны и все, что может понадобиться. По его просьбе продавец почистил и смазал пистолет и заодно проверил, как тот работает, не скрывая презрительной ухмылки при виде жалкого человека, который даже не знает, как зарядить собственное оружие.
Но теперь пистолет был заряжен.
Эрик Биль слушал, как его жена разговаривала с Майроном. Они обсуждали, что делать дальше. Из разговора он понял, что Дрю Ван Дайна не было дома, а про Гарри Дэвиса они не знали. Эрик улыбнулся. Здесь он их опередил. Он подключил функцию блокировки номера и позвонил Дэвису, которому представился ипотечным брокером. Трубку взял сам Дэвис и сказал, что не нуждается в услугах брокера.
Это было полчаса назад.
Эрик направился к машине, чувствуя, как пистолет оттягивает карман.
— Эрик? Ты куда?
Он не ответил. Майрон Болитар пытался расколоть Гарри Дэвиса в школе, но у него ничего не вышло. Так или иначе, но с Эриком Билем тот заговорит обязательно!
Майрон слышал, как Клэр крикнула:
— Эрик? Ты куда?
Его мобильник подал сигнал, что ему звонят по другой линии.
— Клэр, мне кто-то звонит, я свяжусь с тобой позже, — сказал Майрон и соединился с абонентом.
— Это Майрон Болитар?
Голос был знакомым.
— Да.
— Вас беспокоит детектив Лэнс Баннер из полицейского управления Ливингстона. Мы встречались вчера.
Неужели это было только вчера?
— Конечно, детектив. Чем могу помочь?
— Вы далеко от медицинского центра Святого Варнавы?
— Минут пятнадцать — двадцать, а что?
— Джоан Рочестер только что доставили в операционную.
Майрон гнал машину на предельной скорости и оказался в больнице через десять минут. Лэнс Баннер уже ждал его.
— Джоан Рочестер все еще в операционной.
— Что случилось?
— Вас интересует его версия или ее?
— Обе.
— Доминик Рочестер заявил, что она упала с лестницы. Они уже бывали здесь и раньше. Она довольно часто падает с лестницы, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Понимаю. Но вы сказали, что версий две?
— Да. Раньше она всегда подтверждала его слова.
— А теперь?
— Сказала, что он ее избил, — сообщил Баннер. — И что она хочет подать на него в суд.
— Он, должно быть, сильно удивился. Что с ней?
— Плохо, — ответил Баннер. — Несколько сломанных ребер, сломана рука, и он, должно быть, отбил ей почки, потому что доктор не исключает, что одну придется удалить.
— Господи!
— И конечно, ни царапины на лице. Парень знает свое дело.
— Это приходит с практикой, — сказал Майрон. — Он здесь?
— Муж? Да. Мы взяли его под стражу.
— Надолго?
Лэнс Баннер пожал плечами:
— Вы сами знаете ответ.
Другими словами, ненадолго.
— Почему вы мне позвонили?
— Джоан Рочестер была в сознании, когда мы приехали. Она хотела предупредить вас. Сказала, чтобы вы были осторожны.
— Что-нибудь еще?
— Нет, это все. То, что она вообще смогла это произнести, — настоящее чудо.
Майрон почувствовал одновременно злость и стыд. Он полагал, что она знает, как утихомирить мужа: они прожили вместе много лет, и она сама сделала свой выбор. И что теперь придумать в свое оправдание, раз уж он не помог ей, — что она сама напросилась?
— Не хотите рассказать, какое отношение вы имеете к Рочестерам? — спросил Баннер.
— Эйми Биль не сбежала из дома. Она попала в беду.
Майрон быстро ввел Баннера в курс дела. Когда он закончил, Лэнс произнес:
— Мы выпишем ордер на арест Дрю Ван Дайна.
— А на Джейка Вулфа?
— Не понимаю, какое он имеет отношение ко всему этому.
— Вы знаете его сына?
— Вы имеете в виду Рэнди? — Лэнс Баннер пожал плечами, но слишком уж нарочито. — Он капитан школьной команды.
— У Рэнди были неприятности?
— А почему вы спрашиваете?
— Потому что я слышал, что его отец кое-кого подкупил, чтобы парня не обвинили в торговле наркотиками, — ответил Майрон. — Вы ничего не хотите сказать по этому поводу?
Глаза Баннера потемнели.
— На что это вы намекаете, черт возьми?
— Приберегите свое возмущение для другого случая, Лэнс. Двое ваших коллег задержали меня по приказу Вулфа в лучшем виде. Они не дали мне поговорить с Рэнди. А один ударил меня под дых, когда я был в наручниках.
— Это полная чушь!
Майрон молча смотрел на него.
— Какие полицейские? — с вызовом спросил Баннер. — Вы знаете их имена?
— Один примерно моего роста, худой; у другого — пышные усы, и он похож на Джона Оутса из дуэта «Холл энд Оутс».
По лицу Баннера пробежала тень, и он отвернулся.
— Вы знаете, о ком я говорю!
Лэнс с трудом держал себя в руках.
— Расскажите мне подробно, что произошло, — произнес он, стиснув зубы.
— Сейчас на это нет времени. Так что там случилось с отпрыском Вулфа?
— Никаких взяток не было.
Майрон ждал и вытер лоб тыльной стороной ладони. К ним приближалась женщина в инвалидной коляске, и он сделал шаг в сторону, чтобы пропустить ее.
— Полгода назад один учитель сообщил, что застал Рэнди за торговлей травкой. Он обыскал его и нашел две сигареты с марихуаной. То есть сущую мелочь.
— Как зовут этого учителя? — поинтересовался Майрон.
— Он просил нас не называть его имя.
— Это был Гарри Дэвис?
Лэнс Баннер не стал кивать, но подтвердил это взглядом.
— И что было дальше?
— Учитель позвонил нам. Я направил туда двух ребят — Хильдебранда и Петерсона. Они, хм, похожи на тех, кого вы описали. Рэнди Вулф заявил, что его подставили.
Майрон нахмурился.
— И ваши ребята на это купились?
— Нет. Но предъявить особо было нечего. Законность обыска была сомнительной. Количество травки очень небольшое. И сам Рэнди Вулф. Хороший парень, до этого никаких проблем с полицией.
— Вы не хотели портить ему жизнь.
— Никто этого не хотел.
— Скажите-ка мне вот что, Лэнс. А если бы вы застали за торговлей марихуаной в Ливингстонской старшей школе черного парня из Ньюарка, то поступили бы так же?
— Не надо грузить меня сослагательным наклонением! Прежде всего перспектив у дела было очень мало. А на следующий день Гарри Дэвис сообщил моим людям, что не станет давать показаний. Вот и все. Он пошел на попятный, и у нас не было выбора.
