Потом молча поманил его рукой, и они прошли в дом.
— Ты чего так промёрз-то, кореш? — спросил Гриб, глядя на то, как Василий пытается скрюченными от холода пальцами расстегнуть дублёнку.
— Так это ж, бля, твои внезапные задачи меня до туберкулёза доведут! Машины ему неприметные среди ночи добывай.… Только выехал — в этой вонючей «восьмаке» через пять минут печка вырубилась. Вот и прокатился от самого Киева с ветерком!
Он начал дуть на озябшие руки. Дед Гриб, несмотря на дурное настроение, не мог не улыбнуться:
— Ну, пошли, что ли чаем напою, Мересьев хренов…
Красноносое лицо Василия расплылось в блаженной улыбке:
— Ча-е-е-м…. Горячим-прегорячим, и с вареньем…нет — лучше с мёдом… — Васька, поднимаясь за Ломакиным по ступенькам наверх, рисовал себе вслух желанные картины, — и чтоб камин жарко так горел… Поленца трещат.…И коньячок.…А потом в ванну.… С пеной…. А там Афродита такая уже ждёт… Сисястая… Долларов за сто, не больше…
— Будет тебе — раскатал губу, охальник, — оборвал его Василий Иванович. — Камин разжечь можно. И чайковского похлебать. А всё остальное — у себя в Каретном дворе устраивай. Вторая-то машина где?
— Будет тебе и вторая машина часам к восьми. «Опель Астра». Не очень пошарпанная, но с виду совсем потерянная. Где у тебя тут чайник, а, леший?
Ломакин, не обращая внимания на несколько панибратский тон промёрзшего насквозь Каретного, кивнул Василию на крепкий дубовый кухонный шкаф:
— Там всё найдёшь. Тащи с буфета самовар и пошустри с чайком! Только мяты добавь! А я пока каминчик растоплю — люблю я это дело…
Через полчаса оба сидели в высоких креслах возле пылающего камина и молча пили чай из толстых стаканов в серебряных подстаканниках со сталинской символикой. Через пять минут глаза у отогревшегося Каретника стали слипаться. Он как кот жмурился на огонь и с наслаждением подливал себе в чашку душистый, на травах, чай. Ломакин же был хмур и совершенно погружён в свои мысли. Ему очень хотелось налить себе полный стакан коньяка и выпить, чтобы согнать мутную пену с души, которую принесло с собой известие о смерти Цыгана. Он с завистью посмотрел на безмятежно разомлевшего Василия:
— Ты чегой-то? Спишь уже, что ли? Не время, Василёк, сны смотреть! Надо, к примеру, печку в твоей машине починить. Моим хлопцам в ней весь день на морозе сидеть придётся…
Василий громким шёпотом, не открывая глаз, успокоил:
— Починю, Иваныч, починю.… Дай побалдеть немного.… И так всю ночь глаз не сомкнул
— «опель» для тебя тонировал. Да и «восьмаку» только под утро пацаны притянули.… Да не переживай ты — там работы на пять минут. Предохранитель заменю — и будет эта печурка шпарить вовсю!
Опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием берёзовых сухих полешек да тихим посапыванием Каретника. Ломакин посмотрел на часы, достал мобильный и набрал Санька:
— Ну что, ты где? Ну, я думаю, с восьми у них занятия.… Не проворонь только её, ради бога! До связи…
Дверь отворилась, и в охотничью комнату тёмной тенью неслышно скользнула Лидия Петровна с неизменной дымящейся папироской. Выглядела она сегодня как-то не очень.
Под запавшими вглубь лица глазами обозначились тёмные круги. И всё лицо пожилой женщины немного потускнело за последние сутки, резко обозначив высокие скулы. Однако, её взгляд был по-прежнему остёр, и она сразу сверкнула глазами в сторону незнакомца, сладко дремавшего возле Гриба.
— Утро доброе, господа-товарищи, — осипшим голосом поздоровалась она. — Погодка, однако…
Скинув мохнатые тапки, Леди с ногами забралась на диван и плотно укуталась полюбившимся пледом.
— Чаем напоите?
Ломакин встал и пошёл к шкафу за чистым стаканом. Вернувшись, налил свежего чая и осторожно, стараясь не расплескать, отнёс к дивану.
Афанасьева приняла горячий напиток в обе руки, благодарно кивнула и внимательно посмотрела на Каретного:
— А это кто там у тебя у камина дохает? Что-то не припомню я его…
— Хлопец верный мой. Старшой по машинам. Слышь, Василий — поздоровайся с дамой, и дуй в биллиардную — буди молодёжь!
— Только пригрелся… — проворчал Каретный, с неудовольствием сползая со стула. Потом поклонился в сторону Лиды — Здравствуйте, простите уж — не знаю, как вас звать-величать…
Ломакин грубовато, по-медвежьи, стал подталкивать его к выходу:
— Да и ни к чему оно тебе. Иди — печурку в машине поковыряй. И хлопцам скажи, пусть попросят Веру Николавну, чтоб она им с собой какой-нибудь снеди собрала. Да термосы охотничьи пусть захватят из «уазика» на заднем дворе! Давай — дуй, родимый!
Лидия Петровна посмотрела на часы. Потом на Ломакина, который взял стул, и подсел к ней поближе.
— Ну, что там у тебя случилось? — сделав из стакана маленький глоток, спросила она. — Я уже с полчаса внизу слушаю, как ты зубами скрипишь.
Ломакин снова поразился проницательности Железной Леди, но виду не показал.
— Парня моего завалили сегодня ночью. Хорошего бойца.… На сегодня ему замену надо искать. А это не так просто. Придётся, наверное, твоего помощника подключать по-полной…
Лида невидящим взглядом смотрела прямо перед собой на пол и осторожно помешивала серебряной ложечкой чай. Затем подняла глаза на компаньона:
— Бориску? Можно, конечно, да он вообще-то кабинетный червячок. В рукоприкладстве от него толку никакого не будет, только помеха одна, — она снова прихлебнула немного остывший чай. — Завалили, говоришь? И именно сегодня? Нехорошо.… А что конкретно известно?
— Сейчас его дивчину привезут. Ты поспрашай её, Лидушка, как ты умеешь, — слегка улыбнувшись, попросил Гриб. — А то я с бабами не очень… Мне страсть как охота за гриву этого мокрушника трепануть! Чтобы одни копыта остались!
Лидия Петровна молча кивнула, и, привстав с дивана, подошла к окну. Раздвинув жалюзи, она посмотрела на укрытый снегом двор, в котором стояла бежевая «восьмёрка» с открытым капотом.
Возле флигеля сонно курили трое парней, и, что-то обсуждая между собой, кидали взгляды на копошащегося в машине Каретника. Дверь флигеля приоткрылась, и оттуда вышел Борис в отутюженных брюках и в длинном кашемировом пальто. С минуту он что-то объяснял бойцам, держа в руках листок бумаги. Они с пониманием кивали и что-то спрашивали, тыкая пальцами в нарисованный план. Потом он показал на «восьмёрку», и видно, пошутил над нелепым видом стоящего на карачках Василия. Мужчины рассмеялись, и один из них слепил крепкий снежок и точным броском заехал в неуклюже оттопыренную задницу Каретного. Тот не остался в долгу, и через пять минут вся братва весело перекидывалась снежками и сосульками, отламывая их с низко свисающей крыши навеса. Борис не стал принимать участие в детской забаве разыгравшихся охранников и быстро скрылся во флигеле. Каретный же после двух метких попаданий в голову, спрятался в салоне «восьмёрки» от превосходящих сил противника. Тут за воротами раздались четыре автомобильных гудка. Прибыл «опель».
Афанасьева прикрыла жалюзи.
— А что там у тебя в том небольшом домике, а, Иваныч? Гарем?
Ломакин удивлённо посмотрел на Лидию Петровну, но потом сообразил, и хмыкнул:
— Гарем — скажешь тоже! Да нет… как бы, комната отдыха для охраны. Ну, бильярд там ещё… Видио с телевизором. Компьютер с этими…стрелялками всякими… Принтер. Другая всякая новомодная техника. Не разбираюсь я в ней, холера её побери! А что?
— Ничего. Пошли-ка на машины твои посмотрим. И заодно воздухом свежим зарядимся.…
Да и ребят твоих уже надо отправлять — времени- то уже полдевятого.
Они стали спускаться вниз. На лестнице Ломакин повернулся и спросил:
— А зачем так рано их посылать, а, Лидунь? Известно же, что тусняк у этого клоуна в посольстве в два часа дня. Может, хотя бы к двенадцати сети расставим?
Лидия Петровна спускалась очень осторожно, поглядывая себе под ноги.
— Не дури, дед… Понастроил лестниц — шею свернуть можно! А ума не нажил… Да заварись такая каша у меня, в Крыму, так я бы на всю ночь дежурство определила бы. Сама бы в дозор пошла! Помни, Грибушка — десятки лимонов…Десятки! — с трудом спустившись с крутой лестницы, она отдышалась и добавила:
— Ты вот что, Иваныч.… Одну машинку туда поставь уже сейчас. А к часу дня — чтоб все на стрёме были!
Потом, задержавшись у двери, подмигнула Ломакину:
— И мы с тобой туда подтянемся.… Чтобы поглядеть, что и как… Когда там девку эту привезут?
Василий Иванович, вспомнив про Цыгана, снова расстроился и, ничего не ответив, пропустил вперёд Лидию Петровну и вышел на улицу, в сердцах хлопнув дверью. Афанасьева удивлённо посмотрела вслед, но промолчала.
Во дворе было людно. Бойцы примеряли разношёрстную одежду, в которой ездили на охоту. Проходя мимо, Ломакин на ходу строго распорядился:
