Выждав, пока этот североафриканец удалится, я представился родственником Коломера, горько опечаленным его внезапной и совершенно необъяснимой кончиной. Нас разлучила война, и только я приехал в Лион, как вдруг... И все в том же духе — кустарная болтовня, оркестрируемая в нужных местах горестными всхлипываниями.
Из всего мною сказанного хозяин поверил лишь в то, во что счел нужным поверить. Он принялся возносить хвалу покойному. Во всех отношениях приличный, вежливый и чистоплотный молодой человек, регулярно вносивший плату за квартиру. Не то что эти проклятые сеиды, собаки их задери.
— Сыщик? Очень может быть, раз об этом пишут в газетах. Но внешне он совсем на него не походил. Тихо обделывал свои делишки. В конечном счете это входит в прейскурант профессии. Ха-ха-ха!
Он залился смехом, но затем внезапно оборвал его, почувствовав всю неуместность своего веселья в присутствии безутешного родственника.
— А его невеста? Вы давно ее видели?
— Невеста? Разве он был помолвлен?
— Ну, разумеется, и с замечательной девушкой, которая с ума сойдет от горя, когда узнает... если ей уже не сказали. Она жила в Марселе, потом уехала. Я думал, она с Робером. Постойте-ка, вот ее фотография. Вам не приходилось ее видеть?
— Нет, никогда... Красивая девушка, черт возьми!
— Вы правы. Бедняга Робер.
Я завел речь о его сестре. Она ведь недавно заходила к нему, не так ли? Ах, нет? По-видимому, я ошибся. Значит, она навещала другого своего брата. О, да, это очень большая семья. Я задал еще несколько несущественных вопросов. Полученные на них ответы были того же качества, и я так ничего и не узнал. «После этой... этого... происшествия (всхлипывание) на имя Коломера не приходили какие-нибудь письма?» — «Нет, месье. У господина Коломера была очень скромная переписка. Одна-две межзональные открытки от родителей».
Я расстался с хозяином гостиницы и отправился на противоположный берег Соны. Во Дворце правосудия спросил, где можно найти комиссара Бернье. Он оказался у себя и принял меня в полутемном кабинете.
— Здравствуйте, — весело приветствовал он меня. — Вот вы и на ногах! Что нового? Ба, да вы просто франт. Осторожно жму вашу руку, чтобы не причинить боли.
— Жмите смело, — разрешил я. — Я вполне оправился. Есть еще порох в пороховницах. Как идет расследование?
Он указал мне на колченогий стул, предназначавшийся, должно быть, для особо трудных допросов, протянул пачку «Голуаз», от которых я отказался (предпочитая свою трубку), закурил сам и помог мне разжечь мой дымоход с помощью видавшей виды зажигалки.
— Могу я быть с вами предельно откровенным? — спросил oн, явно держа меня за дурака. — Так вот, пока что ничего не ясно. Простите, что не вводил вас в курс дела, по чертовски много работы. Ваш сотрудник был на редкость скрытным человеком. Нам мало что удалось узнать о нем. Что касается потрошителя банковских сейфов Виллебрюна, то он действительно освобожден из Нимской тюрьмы в указанное вами время, однако след его потерян. Тем не менее мы выследили здесь одного его сообщника. Правда, Коломера убил не он. У него алиби.
— Ох уж эти алиби...
— Его — более чем надежно. За десять часов до убийства он был задержан с поличным в момент совершения карманной кражи.
— Это выглядит убедительно.
— Разумеется, мы его допросили. Он уверяет, что не получал никаких вестей от своего шефа с тех пор, как тот сел в тюрьму. Проводится расследование.
Он бросил окурок в сторону печки.
— Между прочим, — обронил он после продолжительной паузы, — мы выяснили, с какой целью ваш Коломер оказался на вокзале, где с ним случилось несчастье.
— Вот как!..
— Он намеревался переправиться в оккупационную зону.
— Переправиться? Что за терминология? Чтобы, как вы выражаетесь, переправиться, достаточно...
— Я настаиваю на этом слове, — перебил он. — Оно здесь вполне уместно. Все подтверждает, что он торопился. Что его гнало? Может быть, страх? Он не предупредил хозяина о своем отъезде, не взял с собой багажа. Ведь он был без чемодана?
— Да, действительно.
— Итак, багажа не было, пропуска тоже, зато был туго набитый бумажник. Ведь я сказал вам при первой встрече, что при нем было найдено несколько тысяч франков. Точнее — девять тысяч... Жилищный кризис, усугубившийся в результате притока эвакуированных, вынудил Коломера снять комнату в третьеразрядном отеле, расположенном на улице, славящейся своей дурной репутацией, где небезопасно разгуливать с большими деньгами. Поэтому он и передал их на хранение в сейф человеку, который, как только ему стало известно о трагедии, дал о себе знать. Я говорю о мэтре Монбризоне...
— Вы имеете в виду адвоката? Мэтра Жюльена Монбризона?
— Вот именно. Вы с ним знакомы?
— Немного. Но я не знал, что он в Лионе.
— Плохой же вы детектив, — оживился он. — Вот уже несколько лет, как он обосновался в этом городе.
— В мои обязанности не входит следить за перемещениями адвокатов, — возразил я. — Не могли бы вы дать мне его адрес?
— Охотно.
Он полистал свидетельские показания.
— Улица Альфреда-Жарри, 26.
— Благодарю. Мне бывает порой одиноко в этом городе. Нагряну к нему. Надеюсь, у него все такой же славный винный погребок?
— Вы слишком многого от меня хотите, месье Бюрма, — проворчал он тоном оскорбленной невинности.
— Простите, — усмехнулся я. — Итак, вы говорили... — О чем?
— ...О свидетельских показаниях мэтра Монбризона.
— Ах, да... Так вот, они весьма содержательны. Этот адвокат поведал нам, что ваш Боб явился к нему поздно вечером накануне трагедии и забрал все деньги. В одиннадцать часов.
— Не слишком-то урочный час для снятия наличности.
— Вот именно. Это доказывает, что Коломер торопился и ему позарез нужны были деньги. Чтобы пересечь демаркационную линию... Сейчас я вам это докажу. Мэтр Монбризон был на вечеринке. Вернувшись, он застал у себя Коломера. Накануне жертва, как мы уже установили, обошла все места, где только мог быть адвокат. Все, кроме, как водится, того единственного, где тот в действительности находился в этот вечер. Выбившись из сил, он решил дождаться его дома. По свидетельству мэтра Монбризона, он был крайне взволнован. Некоторые вопросы адвоката, обеспокоенного его состоянием, он попросту оставил без ответа. Будучи охвачен единственным желанием: забрать вклад до последнего сантима без каких-либо объяснений. Ни словом не обмолвился о предполагаемой поездке. И все же явно намеревался покинуть Лион. Я бы сказал, принимая во внимание экстравагантность его поведения, — бежать из города. Его подстерегала опасность, о которой он узнал лишь к концу дня, — в первый раз он пришел к Монбризону около семи вечера. Причем бежать не просто из города, а из зоны. Вот почему он снял свой вклад: нужен был ему, чтобы оплатить незаконный переход через демаркационную линию. Вы недавно возвратились из концлагеря и, вероятно, не знаете, что подобная операция стоит немалых денег. Предположения, скажете вы? Нет. Доказательство мы обнаружили в подкладке его пальто, куда оно проскользнуло через дырку в кармане. Оно состояло из двух билетов до поселка Сен-Деньо, местечка неподалеку от Паре-ле-Мониаль. Его называют еще Сито. Догадываетесь, почему?
— Догадываюсь. Вы сказали: два билета?
— Да. Это вам о чем-то говорит?
— Нет, но это странно.
— Прочь сомнения. Два билета, из которых компостером пробит только один, были куплены с интервалом в несколько минут. Весьма вероятно, что свой первый билет Коломер, направляясь к выходу на платформу, положил в карман, не подозревая о его изъяне: дырка невелика и находится сбоку. Выйдя на перрон, он принялся тщетно искать его. Решив, что билет потерян, а отдавая себе отчет в своем нервозном состоянии, он не исключал такой возможности, вернулся к кассе, купил второй билет и, не расставаясь с ним до тех пор, пока не прокомпостировал, положил в тот же дырявый карман, откуда он устремился вослед своему предшественнику. Таково единственно возможное объяснение... если только вы не склоняетесь к предположению, что у Коломера был попутчик, который и произвел этот выстрел?
