Я растрогался, узнав проспект Республики и небольшие пассажи высотой со статую Карно, особенно один из них со знаменитым Гиньоль. Где-то здесь, в одном из уголков, образуемых пересечением крытых улочек, находилось маленькое кафе, откуда я был однажды с позором изгнан, не набрав нескольких франков, чтобы расплатиться за рюмку порто-флип.
Посасывая трубку, я высматривал это бистро — если, конечно, оно сохранилось.
Внезапно меня охватило волнующее предчувствие удачи. Поначалу, увидев в витрине газетного киоска «Крепюскюль», я понял, что эта парижская газета эвакуировалась в Лион. Я купил экземпляр с намерением узнать, не последовал ли за своим листком и Марк Кове. В самом деле, на второй полосе под статьей, написанной в присущей ему пространной манере, красовалась фамилия моего друга. Вскоре я разыскал и кафе. С той же вывеской, тем же интерьером и тем же хозяином. Неужто в нем обновилась только пыль? Впрочем, она казалась вековой. За стойкой бара я увидал и самого Марка Кове, красноносого, с водянистыми глазами. Взгромоздившись на табурет, он разыгрывал с каким-то журналистом партию в покер дайс.
Я положил ему руку на плечо. Он обернулся и вскрикнул от удивления. Не давая ему прийти в себя, я спросил с самым серьезным видом:
— Ты что же, не узнаешь старину Пьера?
— Пье... Пьера! — повторил он. — Ах, да... Пьера Кируля?
Он прыснул.
— Вот именно, Пьера Кируля, — подтвердил я.
Оп бросил игральные кости в рожок и положил его па стойку.
— Я — пас, — сказал он своему партнеру. — Мне нужно поговорить со старым приятелем. Считайте себя в выигрыше.
Он взял меня под руку и увлек в глубину зала. Мы расположились за дальним столиком.
— Что будем пить? — спросил он.
— Сок, — ответил я.
— А мне кружку пива.
Когда флегматичный официант (нет, не тот, что много лет назад изгнал меня отсюда) принес напитки, репортер ткнул пальцем в мой стакан с ананасовым соком:
— Похоже, смерть Коломера здорово на вас повлияла.
— Просто иссяк кислород, — ответил я. — Но в общем-то вы правы, это меня сильно задело. Знаете, ведь он говорил со мной, когда его подстрелили.
Он ударил по столу и выругался.
— Так это вы...
— Да, и это — тоже я. Исполнил цирковой трюк. Только я попросил бы вас держать эти сведения при себе.
— Разумеется. Неужели вы думаете, что я уступлю их конкуренту.
— Не валяйте дурака, Марк. Никто, будь то типы из «Пари-Суар» или «Крепю», ничего не должен знать, это сугубо между нами. Понимаете? А там видно будет...
Репортерский зуд явно не давал ему покоя. Тем не менее он почти добровольно пообещал мне не прикасаться к авторучке. Покончив с этим, я завел речь о другом:
— Как часто вы виделись с Коломером?
— Довольно редко.
— Чем он занимался?
— Трудно сказать. Во всяком случае, он не производил впечатления преуспевающего человека.
— Он брал у вас взаймы?
— Нет, но он проживал...
— ...На Монетной улице, я знаю. Квартал не слишком-то фешенебельный, но это ни о чем не говорит. Вел ли он какое-нибудь расследование?
— Я же сказал вам: не знаю. Мы были едва знакомы и за эти полгода виделись не более четырех раз.
— И ничего не можете сказать о его связях?
— Ничего. Когда мы встречались с ним, он был один.
— У него была женщина?
— Женщина... Послушайте-ка. Нет, у него не было женщины. Но в отношении женщин...
— Что?
— Вам лучше знать своего помощника. Он никогда не казался вам немного того?
— Что вы имеете в виду?
— Не так давно он зашел ко мне в редакцию. И попросил, чтобы я представил ему по возможности полный список авторов, занимавшихся маркизом де Садом, каталог произведений этого либертена и еще кучу аналогичных вещей, включая биографию. Я не знал, что де Сад вообще что-то такое написал. Не смотрите на меня так, Бюрма. Я здесь не исключение. Культура...
— Ладно, ладно. О культуре вы расскажете мне в другой раз. Вы достали ему то, о чем он вас просил?
— Да. Когда я со смехом поинтересовался у него, что же он собирается со всем этим делать, он ответил, что эти сведения нужны ему для работы в библиотеке. Это меня еще больше раззадорило...
— Я так и думал. Дальше?
— Я обратился к одному критику с просьбой подготовить весь необходимый материал. Он сказал, что мой приятель... Он демонстративно подчеркнул это: «ваш приятель», — будучи уверен, что вся эта галиматья нужна мне самому. Так вот, он сказал, что мой приятель не найдет этих произведений де Сада в библиотеке, очищенной от всего инфернального, но сможет с пользой для себя полистать три-четыре книжки, названия которых он мне указал. Можете себе представить, каким чудовищем прослыл я в глазах наших машинисток, поскольку критик не преминул...
—- Избавьте меня от речей в защиту вашей репутации, — перебил я его. — Опа всегда была настолько сомнительной, что вряд ли этот случай смог нанести ей дополнительный ущерб. Вы помните названия этих книг?
— Как, Нестор, и вы туда же?
— Вы помните названия этих книг? — повторил я. — Нет. Я...
— Послушайте, Марк. По окончании этой истории вас ожидает сенсационный газетный материал. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Названия этих книг и имена их авторов могут мне пригодиться. Итак...
— Плакала моя репутация, — простонал он, изображая обморочное состояние. — Вы настаиваете на новой встрече с критиком?
— Да. Зайду к вам вечером. Постарайтесь раздобыть все, что нужно.
— Как вам будет угодно. Раз уж вы обещаете мне эксклюзивное право на обнародование окончательного разоблачения. А вы уверены, что в плену не повредились рассудком?
— Уверен. Хотя не все эту уверенность разделяют.
Я похлопал в ладоши, подзывая официанта.
—- Повторите, — попросил я.
Когда он принес напитки, я внимательно посмотрел на Марка Кове.
— Вы помните Элен Шатлен? — спросил я.
— Вашу машинистку-секретаршу-сотрудницу-агента и т. д..?
— Да. Что с ней?
— Так вот! После того, как вы ушли на фронт, я подыскал ей место у Лекту, конкурентов Аргуса. Я думал, вы знаете.
— Это мне известно, но куда она перешла потом?
— Она все там же. Вместе с беженцами они добрались до Марселя, а затем возвратились в Париж.
— А здесь она не появлялась?
— Нет, никогда. С какой стати?
— Просто так. А теперь пошли к вам. Мы приблизительно одного роста. Хочу одолжить у вас костюм. Мне осточертело это хаки.
Я расплатился, и мы вышли. Над городом висел промозглый туман, и мы пустились резвым шагом. Поэтому, когда я внезапно остановился у писчебумажного магазина повертеть турникет с почтовыми открытками, Кове недовольно заворчал. Не обращая внимания на его возражения, я зашел внутрь. Из магазина я вынес лучшую фотографию Мишель Оган.
— Красавица, не правда ли? — сказал я, отрезая маникюрными ножницами, которые всегда носил с собой, нижнюю часть открытки с именем актрисы. — Что-то сталось с ней в этом круговороте?
— Голливуд, — проворчал он. — Она вам нравится? Это ваша любовница?
— Нет, дочурка.
В комнате репортера царил, если можно так выразиться, организованный беспорядок. Марк нырнул в него и извлек понравившуюся мне клетчатую пару, которую я, однако, отверг. Мой выбор пал на серый, замечательно бесцветный костюм, который, едва я облачился в него, превратил меня в педантичного конторского служащего.
— Дайте мне пальто или габардиновый плащ, — попросил я, вертясь перед зеркалом. — Шляпы не нужно. Достаточно моего берета.
— Неужели? И только-то? — удивился он. — Еще я могу подарить вам свою бритву, почистить ботинки, вручить продуктовые карточки и дать адрес подружки.
— Это вы сделаете в другой раз, — сказал я. — До вечера. И не забудьте раздобыть список садистских книг.
Глава IV. ПРИЗРАК ДЖО ЭЙФЕЛЕВОЙ БАШНИ
Дом № 40 по Монетной улице являл собою третьеразрядный, однако вполне пристойный отель, где можно было снять номер на месяц и на сутки. Его владелец, с виду бывший боксер, сидел у теплющегося камина, курил трубку и недоверчиво внимал сетованиям какого-то араба, выклянчивавшего, по-видимому, отсрочку платежа.
