– Что происходит? – спросила Элен.– Вам что, плохо?
– На меня положил глаз один молодой прохожий,– сказал я,– совсем в обычаях этого квартала. Принял меня за одного из парижских шалунишек… Он шел за мной до самого дома, и меня не удивит, если поднимется по лестнице. Не исключено, что вот-вот появится.
Он не пришел. Но, бросив последний взгляд в окно, я увидел, как он перешел дорогу и застыл в раздумье на тротуаре улицы Святой Анны. Я закрыл окно.
– Теперь моя очередь выслеживать его,– сказал я.
В этот момент зазвонил телефон. Элен сняла трубку.
– Это Лимож,– сказал она и передала трубку мне.
– Здравствуйте, месье,– сказал кто-то голосом коровницы.
– Здравствуйте, мадам Лёрё.
– О нет, месье, я не мадам Лёрё. Я Мариетта, служанка. Мадам Лёрё не может подойти. Мадам Лёрё почти не двигается. Мадам Лёрё почти инвалидка.
– Очень хорошо, очень хорошо,– сказал я.
– Бессердечный,– сказала Элен, держа отводную трубку.
– Гм…– опомнился я.– Я хотел сказать… в конце концов, я не знал…
– Здесь все это знают, месье.
– Конечно, конечно. Тогда послушайте, мадемуазель Мариетта. С месье Лёрё произошел несчастный случай…
Я заставил ее выучить почти наизусть то, что ей следовало повторить мадам Лёрё, чтобы та не волновалась, добавил нижайший поклон и положил трубку. Потом вернулся к окну. Моего преследователя больше не было видно.
– Пусть это не портит нам аппетит,– сказал я Элен.– Хотите, пойдем поедим? Уже давно пора, а я более или менее знаю, где найти этого типа. Если не ошибаюсь, я его, кажется, видел развалившимся в кресле отеля Трансосеан…
За едой мы познакомились с первыми выпусками вечерних газет: статья об убийстве Ларпана и обнаруженной на нем копии украденного в Лувре Рафаэля стояла на видном месте. Репродукция полотна (подлинного или копии?) иллюстрировала ее. Ни одного портрета мертвеца. Правда, следует признать, что трудно воспроизвести черты лица человека в том виде, в каком я его видел в подвале. И, по-видимому, в его багаже не нашлось ни одной приличной фотографии. Собственно, по размышлении, я понимал, что публикация его фотографии была ни к чему. Вопреки размерам заголовков и статьи, расследование было окружено тайной. Никакого намека на прошлое Ларпана, о котором говорили лишь, что, прибыв из Швейцарии, он в течение нескольких дней проживал в большом столичном отеле. Название отеля не упоминалось. Также не упоминалось и имя мадемуазель Левассёр. Тело, как сказал Фару, было опознано «несколькими лицами из окружения покойного».
Вернувшись из ресторана, вместо десерта я позвонил в отель. Десерт получился неудачный: мадемуазель Левассёр по-прежнему отсутствовала.
Немного позже зазвонил телефон. На другом конце провода – пресноводный матрос, Роже Заваттер:
– Привет, шеф. Мы на стоянке.
– Откуда вы звоните?
– Из бистро на набережной.
– Я полагал, что вам платят за то, чтобы ни на шаг не отходить от Корбини.
– Этот Корбини – псих,– взорвался он.– Подумать только, именно такие всегда лопаются от бабок. А! Проклятье! Послушать его, все ему осточертели. Он все время на взводе. Скажите, пожалуйста, нервы! У меня такое впечатление, что он хочет обойтись без наших услуг. Шикарная жизнь продолжалась недолго. Вам бы следовало прийти попугать его, придумать какие-нибудь опасности, впрочем, я уж и не знаю что…
– Вам хотелось бы подольше ходить в его телохранителях, а?
– А что,– усмехнулся он,– никаких неприятностей, хорошая оплата… Хотелось бы продлить удовольствие.
– Корбини – клиент. Надо мне его хоть разок повидать. Я скоро приду. Где вы находитесь?
– В порту Лувра.
– «Красный цветок Таити», не так ли?
– Нет. Тот цветок завял. Авария с мотором. Но Корбини купается в золоте. У него есть другая яхта. «Подсолнух». Мы сейчас на ее борту.
– «Красный цветок»… «Подсолнух»… Вся жизнь в цветах, как кажется, не правда ли?
– Он сам, во всяком случае, не цветочек,– сказал в заключение Заваттер.– А потерять его было бы жаль.
* * *
Кокетливая прогулочная яхта тихонько покачивалась в желтоватых водах Саны между мостом Карузель и мостиком Искусств. Со сложенными парусами и убранной мачтой она была похожа на большую лодку, почище, чем другие. Парень из экипажа, эдакий морской волк с открытки, в брюках из грубого полотна, свитере из толстой синей шерсти и в нантской фуражке, стоял на палубе и смотрел, как посреди реки мимо него скользила вереница барж. При звуке моих шагов на гнущихся сходнях, соединяющих «Подсолнух» с берегом, он обернулся и пошел мне навстречу. Околыш его фуражки в лучших традициях был украшен красным якорем. Не хватало лишь нескольких обрывков тумана, чтобы довершить декорацию. Но полуденное солнце разогнало егкую дымку, которая в первые утренние часы витала над Парижем.
– Привет, адмирал,– сказал я.– Меня зовут Нестор Бюрма. Это имя кое-что скажет вашему хозяину. Если только его не называют капитаном.
– Хозяин – достаточно,– ответил навигатор с больших каналов.– Он не капитан, а я не адмирал.
– Не сердитесь. Я сказал это для смеха.
– Ладно,– произнес он.– А что…
Роже Заваттер вынырнул из каюты и прервал его:
– Эй, Гюс! Пропусти. Это мой директор.
Я присоединился к своему помощнику. Вслед за ним спустился в роскошную комфортабельную каюту, изысканно, со вкусом обставленную. В глубоком кресле с мрачным видом курил трубку чистенький старичок с седыми волосами, желтоватой кожей и острым носом.
– Разрешите представить вам месье Нестора Бюрму, месье Корбини,– произнес телохранитель.
Старый оригинал легко поднялся, изобразил приветственную улыбку и пожал мне руку. Его рука была сухой и нервной.
– Как вы поживаете, месье Корбини? – сказал я.
Я сделал Заваттеру знак, чтобы он пошел на палубу посмотреть, Проходят ли мимо шаланды. Он ушел.
– Вы клиент Агентства Фиат Люкс,– продолжал я разговор.– До сих пор мы общались с вами письменно, но, когда мне представилась возможность познакомиться с вами лично, я не колебался. Я предпочитаю знать своих клиентов иначе, чем через бумажки. Надеюсь, что не помешал вам?
– Ничего мне не мешает,– проворчал он и добавил: – О! Извините меня. Я немного нервничаю.
– Мы все более или менее нервничаем,– попытался я его умаслить.– Эта современная жизнь… Но на воде должно быть поспокойнее.
– На воде то же самое. У всех лодок теперь есть моторы…
Казалось, он сожалеет о героической эпохе парусного флота.
– Гм… Хотите выпить чего-нибудь, месье? Лично я придерживаюсь сухого закона, но… прошу вас, присаживайтесь.
Я сел на банкетку, обтянутую плюшем.
У меня под ногами качался пол. Когда я трезв, то не очень люблю это впечатление опьянения. Я слышал одновременно плеск воды о дно яхты и о каменную кладку на пристани и гудки автомобилей вперемешку с гулом города.
Учитывая усталость, которую я продолжал еще испытывать с предыдущей ночи, я плавал в какой-то странной атмосфере сна.
Но Пьер Корбини вполне обладал чувством реальности. Во всяком случае, в этот момент. Он потянул за раздвижную панель в стенке, и под полкой с книгами открылось все необходимое для удовлетворения самых требовательных пьяниц. Из всего ассортимента бутылок он выбрал коньяк хорошего года и налил мне.
– Превосходно,– сказал я, отпив немного.– А мой агент тоже хорош?
Хозяин глянул на меня поверх очков с золотыми дужками:
– Простите?
– Я спрашиваю вас, удовлетворяет ли аге»нт вашим требованиям?
– Конечно. Это очень веселый молодой человек.
– И который, при необходимости, ведет себя очень храбро, поверьте мне. У вас еще не было случая испытать его?
– Нет еще.
– Я не знаю, следует ли пожелать… гм…
Зондирование ничего не дало.
– Я тоже не знаю… Еще немного коньяка?
– Охотно.
Он подлил мне в стакан, затем с живым интересом посмотрел на бутылку, которую держал в руке, и пошел за стаканом для себя:
– В вашу честь,– сказал он,– я сделаю зигзаг в своей диете. Капелька этого мазута не может быть опасной. Если я от него умру, по этикетке вы узнаете имя виновного.
Он проглотил глоток и закашлялся. Второй стакан пошел легче.
– Его миссия закончена? – спросил я.
– Вы говорите о месье Заваттере?
– Да.
– Ни в коем случае. Я непременно хочу оставить его. Разве что-либо заставляет вас предположить иное решение, месье Бюрма?
– Ничуть. Я просто хотел узнать, подходит ли он вам и следует ли нам и дальше работать с вами.
– Ну конечно.
– Тогда отлично.
В эту минуту, повинуясь неизвестно какому приказу, в каюте появился парень в нантской фуражке с красным якорем на околыше.
Когда он убрался, покачивая плечами, Корбини позволил себе легкую усмешку:
