— Нет. Не так же быстро.
— Тогда в чем дело?
— Ты подписала со мной контракт.
— Ну и? — На её лице возникло недоумение. — Послушай, если я могу рассчитывать, что ты меня сумеешь защитить от Фрэнка, если мне можно не беспокоиться о сломанном носе или выбитом глазе, тогда я готова выплатить тебе двадцать процентов до последнего цента — чего ты все равно не получишь, потому что, как я уже тебе говорила, он переписал страховой полис.
— А кольцо? А кадиллак?
— Я их не верну. Поверь, я не шутила, когда говорила, что заработала их. Но только не думай, что я какая-то там алчная дрянь. Я не такая. Клянусь, я впервые в жизни не хочу возвращать то, что от меня требуют вернуть. Но только никому не удастся сделать из меня дуру. Никому!
— Никто и не собирается.
— Я ведь не такая плохая, какой могу показаться. Уж поверь мне, — Она отвернулась.
— Верю, — я взял её за подбородок и повернул лицо к себе. — Тебе можно теперь не думать о Фрэнке — до самой смерти. И кольцо, и кадиллак — они теперь твои.
Между бровей у неё пролегла морщинка.
— Что-то я не понимаю.
— Он мертв.
Ладонь Лолы взлетела к её рту, прижалась к губам. Во взгляде, медленно встретившемся с моим, сквозил ужас.
— Ты… убил его?
— Нет.
Ужас растворился в её глазах и сменился испугом, недоумением и отчаянием. Рука бессильно упала.
— Что случилось?
Я ей все рассказал.
Когда я закончил свой рассказ, кровь отлила от её лица, пальцы дрожали.
— Где ты держишь эликсир жизни? — спросил я.
— Что?
— Виски. Тебе надо глотнуть.
Она указала на дверь. Я пошел к двери, толкнул её и оказался в кухне. В белом шкафчике над раковиной я обнаружил целую батарею бутылок. Я налил в бокал брэнди, принес в комнату и заставил Лолу выпить залпом. Ее щеки быстро порозовели.
— Но ведь и тебя… могли убить, — прошептала она.
— Такая возможность предусмотрена в издержках производства. Моего бизнеса. Это нормальный риск моей профессии и учитывается в размере гонорара. Кстати, о гонораре. — Я сел рядом с ней на диван. — Этот страховой полис теперь играет куда более важную роль, чем вчера.
— Но я же сказала…
— Я знаю, что ты мне сказала. Но ведь это ты мне сказала. Лучше мне послушать страхового агента. Ты не знаешь, кто он?
Она приложила пальцы к вискам, пытаясь припомнить.
— Фрэнк мне говорил как-то. Сейчас подумаю. Кейт. Или Грант. Не помню. Кейт Грант или Грант Кейт.
— Ну, это несложно выяснить. У тебя есть телефонный справочник?.
Лола встала с дивана и принесла мне книгу. Мы уселись рядом и стали листать справочник. Агента звали Кейт Грант. В справочнике были указаны два номера — офиса и домашний. Для звонка в офис было уже поздновато. Я позвонил ему домой. После нескольких звонков на другом конце провода раздался сонный голос:
— Алло?
— Мистер Грант?
— Да, это я.
Я постарался изменить голос и заговорил на две октавы ниже. Лола прижала свое ушко к трубке вместе со мной.
— Это мистер Паланс.
— Фрэнк?
— Нет, отец Фрэнка. Бен Паланс.
— Да? Да, мистер Паланс?
— Простите, что потревожил вас так поздно
— Ничего страшного, сэр.
— Дело очень срочное. Речь идет о страховом полисе Фрэнка. Он говорил мне о том, что изменил полис в пользу другого бенефициария. Это произошло накануне его ухода в рейс. Он упоминал имя молодой леди по имени Роуз Джонас.
— Да, сэр, — подтвердил страховой агент. — Я помню: перерегистрация бенефициария. Он со мной связывался. И отдал мне соответствующие распоряжения. Роуз Джонас — совершенно верно.
— Благодарю вас, — Я положил трубку.
— Ну вот, видишь? — воскликнула Лола.
— Вижу, — мрачно заметил я и попрощался.
— Ты куда?
— Работать.
В «Рейвене» было шумнее, чем в зале сената при обсуждении госбюджета. На сцене выступала Роуз Джонас со своей версией «Звездной пыли». Мне доводилось слышать вариации и получше, но аранжировка оказалась очень удачной, а уж зрелища подобного этому я в жизни не видывал, Она была сложена так, что, без сомнения, в койке могла обеспечить комфорт: практически обнаженная верхняя часть колыхалась в символическом бюстгальтере, а остальное тело без всяких признаков нижнего белья томилось в узком черном с блестками платье, в котором ей, надо думать, было невозможно сесть. Черные волосы были зачесаны на бок, так что виднелось одно ухо, а с другой стороны они волнами падали на обнаженное плечо. У неё были черные, как угли, широко посаженные глаза с дьявольским блеском, впалые смуглые щеки и страстный рот с ярко-красными губами. Она источала секс в зрительный зал, и каждая впадинка и возвышенность её тела, выставленного на всеобщее обозрение, посылали откровенный призыв. Я мог понять Фрэнка Паланса. Эта девица легко могла заткнуть за пояс любую блондинку.
Найдя Тома Коннорса, я спросил у него:
— Могу я подождать малышку?
— Где?
— В её гримерной.
— Что, запал на нее?
— Очень может быть. Но пока нет. У меня башка другим забита.
— Неприятности?
— Возможно. Ее дружок должен появиться?
— Нет.
— Почему такая уверенность?
— Обычно он сначала звонит.
— Тебе или ей?
— Или мне или ей.
— Ей сегодня звонили?
— Нет.
— Давно она здесь?
— С семи.
— Ладно. проводи меня в гримерную.
Гримерная как гримерная — во всех кабаре такие: комнатка со сладким ароматом кольдкрема, трюмо с яркими лампочками вокруг зеркала. Я закурил и стал ждать. Том ушел. Когда Роуз наконец появилась, она не проронила ни слова. Она взяла пачку сигарет «Шерман», вытащила одну и закурила, глубоко затягиваясь и быстро выпуская струйку дыма.
— Что вам здесь надо? — Она говорила медленно. Низким голосом.
— Меня послал Фрэнк, — ответил я.
— Какой?
— Фрэнк Паланс.
— Вы кто?
— Пит.
— А дальше?
— Просто Пит.
— И вас послал Фрэнк? Зачем?
— Мне надо вам кое-что сообщить.
— Хорошо. Сообщайте.
— Он мертв.
Длинная коричневая сигарета замерла в воздухе. Черные глаза прищурились. Между красных губ показался кончик красного блестящего языка и, скользнув по нижней губе, вернулся обратно в рот. Потом она произнесла:
— Какого черта? Что вам надо? Кто вас послал?
— Нам надо поговорить, Роуз.
Сигарета вернулась в рот и из её ноздрей вылетели две струйки дыма. Она сощурилась, размышляя над моими словами. Медленно оглядев меня, спросила:
— Говорить будем прямо здесь?
— Честно говоря, здесь мне бы не хотелось
— Мне можно одеться?
— Разумеется.
Она затушила сигарету в пепельнице, зашла за ширму, переоделась в платье и туфли, вышла и спросила:
— Можно я сама отведу вас? Туда где можно спокойно поговорить.
— Ради Бога!
Она набросила на плечи норковый палантин, достала из комода сумочку и бросила мне на ходу:
— Пошли, герой. Пытаешься подзаработать лишний доллар?
— Ну да. Всегда пытаюсь честно подзаработать лишний доллар.
Мы отправились на такси в Нижний Ист-Сайд и всю дорогу молчали только переглядывались. Мы вышли на углу Аллен-стрит и Ривингтон. Я расплатился и она повела меня к ветхому зданию, которое лет тридцать не ремонтировалось — знаете, в таких сортиры находятся не в квартирах, а в общем коридоре. Мы прошли через вестибюль, воняющий крысами, свернули направо, и она быстро вставила ключ в скважину. Очень шумно отперла замок, распахнула дверь, и мы вошли. Я первым.
Это была старенькая грязная комнатушка — гостиная и кухня одновременно — и пара незакрывающихся дверей в правой стене. Единственным признаком современности был телефонный аппарат на древнем дребезжащем холодильнике. Я обернулся к Роуз.
В руке она держала пистолет.
Маленький автоматический умелец.
Он ей был ужасно к лицу.
— Ну, чмыш, чего ты хочешь? Говори! — Роуз сняла палантин и сбросила его на пол. Потом уронила на него свою сумочку и повторила: — Давай, чмыш, говори, что тебе от меня нужно.
— Фрэнк мертв.
— Это ты уже говорил. Откуда ты знаешь?
— Что знаю?
— Что он мертв.
— В газете прочитал.
— Врешь.
— Почему?
— Это произошло слишком поздно, чтобы попасть в утренние газеты, и слишком поздно, чтобы попасть в вечерние газеты. Сообщение появится не раньше завтрашнего дня.
— А ты-то откуда знаешь?
— Поиграть решил со мной? — Она улыбнулась, и я опять заметил кончик её быстрого красного языка. Она устремила взгляд мимо меня на дверь в стене и позвала: — Тихоня! Выходи.
Дверь отворилась и из неё показался толстенький коротышка. На нем были штаны и больше ничего. Округлое брюшко, начинавшееся сразу под грудью, поросло волосами. Ноги у него были босые и грязные. Глазки утопали в жирных складках лица и поблескивали точно у зверька, а когда он перевел взгляд на Роуз Джонас, блеск в его глазках стал ярким и хищным — ну совсем как у дикого зверя.
