— Он полный олух, этот Херринг, — сказал я.
— Когда он увидит шофера, то сразу отдаст концы, — усмехнулся Патси.
Примерно так и случилось, когда мы вошли в комнату.
Макс спросил:
— Кто этот парень?
Патси зашептал ему на ухо. Макси мрачно кивнул.
— Парень, ты знаешь, кому ты должен был доставить груз в Балтиморе?
— Да, разумеется, мистер Херринг дал мне имя и адрес.
Шофер с невинным видом бросил свою «бомбу». Он назвал конкурирующую банду.
— Что?! — взорвался Макси. Он вскочил с места. Его кулак пришелся Херрингу по челюсти. — Ладно, — сказал Макс, раздраженно указав пальцем на водителя. — Можешь проваливать. Мы не собираемся ничего отправлять в Балтимор.
Патси проводил парня наружу. Макси выкрикивал свои приказы, как разъяренный сержант:
— Дятел и прочие ребята — вон из здания! — Он повернулся к охранникам: — Сегодня ночью вы здесь не нужны. Лапша, покажи дорогу этим соплякам. — Макс ткнул пальцем в двух парней. У него было странное выражение лица. Мне это не нравилось, но я сделал, как он сказал.
Когда я вернулся в офис, Пат, Косой и Макси стояли над Херрингом. Он в безмолвном ужасе раскачивался взад-вперед. Макси ударил его. Он упал. Херринг начал жалобно хныкать и стонать. Он молил о пощаде. Макси выругался и ударил его снова.
Наконец Херринг пробормотал:
— Я… спрятал десять… бочек… под мешками… с сахаром… на южной стороне… склада.
Макс и Патси потащили полумертвого от страха и боли Херринга в помещение склада.
Косой шел впереди с фонариком, бросавшим в темноту тонкий, слабый, дрожащий луч света. Я слышал, как крысы шуршали посреди огромных ящиков и коробов. Штабеля безмолвных грузов громоздились вокруг нас черной массой. Все кругом было нереально, словно мы шли в каком-то смутном и зловещем сне.
Это была странная и мрачная процессия. Я спрашивал себя, что Макси собирается сделать с Херрингом, узнав, что тот спрятал виски. Согласно принятой в Синдикате процедуре, он не имел права поступать по собственному разумению. Он должен был следовать установленному «кодексу». В данном случае надлежало передать Херринга и все собранные свидетельства в более высокую инстанцию. У меня было смутное и неприятное чувство, что Макс ведет себя как-то странно и что с ним что-то не так.
Макси прервал мои размышления отрывистым замечанием:
— Вот сахар, начнем поиски.
Нам пришлось убрать пятьдесят два стофунтовых мешка с сахаром, прежде чем мы нашли бочки. Тяжелая работа еще больше разозлила Макса.
— Эй, ты, ублюдок. Откупоривай эту бочку, — обратился он к Херрингу.
— Мне нужны молоток и лом, — промямлил тот еле слышно.
— Где ты держишь свои чертовы инструменты? — злобно спросил Макси.
— Там, под навесом. — Херринг указал дрожащей рукой.
— Косой, — крикнул Макси, — притащи их сюда!
Херринг с трудом держался на ногах. Мне пришлось его поддерживать. Он сильно дрожал. У него были ледяные руки.
Косой вернулся с инструментами. Он протянул их Херрингу. Тот подошел к бочке, но инструменты выпали у него из рук. Косой держал фонарик, пока Патси делал работу. Ом стал сбивать с бочки крышку, чтобы освободить верхние заклепки. Каждый удар молотка отдавался гулким эхом, гулявшим между стенами большого зала, как в пещере. Когда крышка была немного сдвинута, державшие ее заклепки разжались. Сквозь щели в досках проступило виски. Патси сорвал верхние заклепки с помощью рычага и выбил крышку.
Макс неожиданно схватил и начал раздевать оцепеневшего от страха Херринга. Он раздел его догола. В первый момент я не понял, что Макс хочет с ним делать. Потом до меня дошло. От этой мысли я похолодел. Косой осветил фонариком Макси и его жертву. Это напоминало кошмарную сцену из фильма ужасов. Неторопливо и обдуманно Макси взялся одной рукой за худую волосатую ногу своей жертвы. Другой рукой он начал наклонять голову Херринга в бочку. Медленно, очень медленно он погрузил в виски его макушку. Я увидел, как широко раскрытые от ужаса глаза Херринга исчезли в янтарной жидкости. Макси окунул его глубже. Теперь в бочку погрузился нос Херринга. Еще один толчок. Виски потекло ему в разинутый рот. Я услышал в горле Херринга жуткий захлебывающийся звук. Я увидел, как его тощие перевернутые ноги забились в судорогах.
Это было слишком даже для меня. Я кинулся вперед, оттолкнул Макса и опрокинул бочку. Херринг выпал из нее с широко раскрытым ртом. Некоторое время он барахтался, распластавшись на полу, как выброшенная на берег рыба. Потом вскочил и бросился бежать нагишом, вопя так, словно за ним гнался сам дьявол.
Макси сидел на полу в большой луже и хлопал по ней ладонями, как ребенок. Он заливался истерическим смехом и кричал:
— Я хотел его засолить. Я хотел его засолить! — Он повторял это снова и снова. — Я хотел его засолить. Я хотел его засолить. Я хотел засолить Херринга.[35]
Патси, Косой и я стояли полукругом вокруг Макси и с удивлением смотрели на него, а он продолжал кричать:
«Я хотел засолить Херринга!»
Я размахнулся и влепил ему пощечину. Шлепок ладони эхом разлетелся в помещении. У меня заныла рука. Макс издал что-то вроде мычания, но перестал твердить как безумный: «Я хотел засолить Херринга». Мы подняли его с пола и отвели в офис. Я вытер его полотенцем.
Макс посмотрел на нас так, словно только что очнулся от глубокого сна. Он взглянул на свою грязную одежду и сказал спокойным и нормальным голосом:
— Господи, я весь грязный. Мне надо почиститься. У меня сегодня свидание с Бетти.
Мы услышали на складе грохот. Я шепнул Патси:
— Позаботьтесь с Косым о Макси. Отвезите его домой.
— А что с Херрингом? Нам найти его?
— Я займусь им сам. Я о нем позабочусь.
Я смотрел, как Макси выходит из склада между Патси и Косым.
Я нашел Херринга дрожащим и почти обезумевшим от страха. Я сказал ему, чтобы он одевался и убирался вон из города.
Я позвонил в главный офис и вкратце рассказал им всю историю. Я не стал говорить о том, что нашел Херринга, и вскользь упомянул о том, что Макси внезапно заболел и уехал вместе с Патси и Косым.
— Мы не можем позволить, чтобы Херринг болтался на свободе. Он слишком много знает, — ответили в офисе.
Я сказал:
— Пришлите мне кого-нибудь на смену.
Я прождал почти три часа. У меня ушло много времени, чтобы поймать такси на Западной улице. Шел дождь.
Я поехал прямо в отель. Я устал и чувствовал себя несчастным. Не приняв ванну и не поужинав, я лег в постель. Один.
Несколько недель я следил за поведением Макса. Оно становилось все более непредсказуемым. Большую часть времени он вел себя абсолютно нормально, но потом, совершенно неожиданно, мы с Патси становились свидетелями его эксцентричных выходок. Странно, но Косой как будто не замечал, что в Максе что-то изменилось. По крайней мере, он никак этого не проявлял. Иногда, если у Макса случались особенно буйные вспышки раздражения, Косой сам начинал вести себя довольно иррационально.
Насколько я мог понять, у Макса зарождалось что-то вроде особой формы мегаломании, в ее начальной, быстровозбудимой стадии. Теперь он мог планировать только очень крупные дела. Ничего, кроме грандиозных проектов, не приходило ему в голову.
Однажды Максу очень крупно повезло. Он наугад поставил двадцать тысяч долларов на одну из лошадей. Выигрыш составил около сорока штук. Потом ему начало везти все чаще. Судя по его рассказам, он выигрывал крупные суммы чуть ли не каждый день.
Если я в чем-нибудь противоречил Максу, даже в пустяках, он впадал в бешеную ярость. Косой в таких случаях тоже начинал вести себя странно. Он доставал гармонику и играл на ней какую-нибудь бурную мелодию, в тон настроению Макса. Мы с Патси молча сидели и смотрели на них, а посмотреть было на что. Макси нес какую-то околесицу, размахивая руками и расхаживая по комнате, а Косой ходил вслед за ним и наигрывал на гармонике, подлаживаясь под темп его речи.
Я заметил одну вещь: чем больше Макс увязал в своей связи с этой мазохисткой сукой Бетти, тем более безумным делалось его поведение. Я обсудил это с Патси. Я предложил уговорить Макси, чтобы он сходил к доктору. Патси считал, что это бесполезная затея. Макси никогда не обращался к докторам. Как-то я заметил Максу, что он проводит с Бетти слишком много времени. Он пришел в ярость и обвинил меня в ревности.
Близилось время большого ограбления — то самое дело на двести тысяч долларов, о котором говорил нам Джон. Макс никогда не обсуждал его со мной. Он говорил об этом только с Патси. За неделю до назначенной даты я пожелал им удачи и уехал к Еве в Северную Каролину. Я вернулся через три недели.
В первый день после возвращения я не появлялся на Деланси-стрит. Я бродил по городу в одиночестве. На следующий день я отправился к «Толстяку Мо», охваченный мрачными предчувствиями. Я спрашивал себя, как у них все прошло. Я пытался представить себе, как они меня встретят. Это был первый раз, когда я шел к Мо с неуютным чувством, словно я там посторонний. Я винил себя в том, что подвел их, не приняв участия в деле. Что мне скажет Макс? Ладно, к черту; пусть будет то, что будет.
