У выхода я оглянулся. Ансель по-прежнему сидел, устремив глаза в пустоту. Я был удовлетворен: он больше не улыбался.
Домой я вернулся в час обеда, но решил, что не голоден, посмотрел на зеленую траву из окна, приготовил себе стаканчик выпивки. Через полчаса желудок напомнил о себе, и я спустился перекусить в маленький итальянский ресторанчик на углу. Затем долго сидел дома со стаканом бурбона и созерцал сгущавшиеся в парке сумерки.
Что-то толкнуло меня позвонить Нине Норт.
– Говорит Дэнни Бойд, – сказал я.
– Что вам надо? – услышал я голос ангелоподобной блондинки.
– Поговорить с Пеллем. Может быть, вы передадите ему трубку… если он еще способен пользоваться своими ногами?
– Ему не о чем с вами разговаривать!
– Ладно, – ответил я снисходительно. – Тогда передайте ему кое-что от моего имени. Спросите его, не видел ли он недавно Фредерика Рандольфа. Если он скажет, что нет, добавьте, что это меня не удивляет, потому что я думаю, что Рандольф мертв.
Секунд пять молчания.
– Вы совсем спятили! – бросила она. – Петер не знает никого с таким именем.
– Посоветуйте ему справиться у Карен Ваноссы.
– Ладно, я ему передам.
– Отлично. Вы не отказались от выступлений в театре после вчерашнего представления?
– Не понимаю, о чем вы? – буркнула она.
– Я думал, что вы можете поменять амплуа и выступать с акробатическими номерами в цирке, – сказал я тоном глубокого восхищения. – Эта сцена на диване… с вашими ножками… вы произведете фурор!
Некоторое время я держал трубку и слушал разъяренный монолог. Потом все звуки исчезли. Судя по всему, Нина Норт не повесила трубку, а разбила ее об стену. Я лениво посмотрел в окно и продолжил бездельничать. Если моя теория насчет насильственной смерти Рандольфа кое-кого обеспокоит, кто-то из них немедленно начнет действовать, неважно как. Попытка быть мудрым индусом, сидящим на берегу реки, была для меня совершенно новым ощущением; это вполне может внести немного пикантности в мое существование.
После часа медитации я убедился, что моя теория ничего не дает. И уже подумывал, не лечь ли пораньше спать, поскольку от тоски впору выпрыгнуть в окно. От этого выбора меня отвлек звонок в дверь. На секунду я замер от промелькнувшего в мозгу видения: частично разложившийся за два дня труп Фредерика Рандольфа ждет меня за дверью и взывает к справедливости. Но разум взял верх: судя по силе звонковой трели, это скорее кордебалет «Фоли-Бержер», посланный сюда моим парижским дядей, чтобы порадовать меня по случаю праздника холостяков. Когда я вспомнил, что у меня нет родственников во Франции, было уже поздно: я открыл дверь.
– Это вы во всем виноваты! – вскричал запыхавшийся голос. Острый край сумки проехал по моему носу, и светловолосый вулкан ворвался в квартиру.
Я догнал ее только на середине гостиной. Расплавленная лава текла по ее щекам, голубые глаза метали молнии в моем направлении, скорее – я не сразу это понял – только один глаз. Другой был полузакрыт, распух и окружен лиловым подтеком.
– Чтоб вам сгореть! – Она подняла свою сумочку с очевидным намерением доконать мой нос. Я вовремя схватил ее за кисти и слегка крутанул. Она уронила свое оружие. – Грязная скотина!
Острый носок ее туфли попытался попасть в мою коленную чашечку.
– Эй! Спокойно! – Я поспешно отступил. – Что за цирк?
– Подлец! Змея! Вы разбили мне жизнь!
Ей все же пришлось перевести дух; этот короткий перерыв позволил мне взглянуть на нее. На Нине было хлопчатобумажное платье зеленого цвета без рукавов, широкая юбка украшена бахромой из крошечных белых шариков. Портной, вероятно, предназначал свою работу какой-нибудь недотроге и, уж конечно, не представлял его на толстушке Нине. Я собирался сделать ей комплимент, но она уже отдохнула и набросилась на меня снова.
– Грязный лжец! – бушевала она. – Чудовище! Я научу вас, как вклиниваться между любящими и разбивать их жизнь!
Она оглядела комнату. Единственный открытый глаз загорелся, когда она увидела африканскую статуэтку, поставленную на низкий столик возле дивана.
– Я убью вас! – завопила она. – Проломлю вам череп! И остатки ваших мозгов скормлю уткам в Центральном парке.
Нетронутый глаз полыхал ненавистью, она бросилась к столику.
Статуэтка была из черного камня: достаточно одного удара по голове, чтобы выполнить всю объявленную очаровательную программу. Мне необходимо было опередить ее не только из любви к уткам. Бросившись в том же направлении, я начисто забыл про одну деталь: край ковра. Я сделал два шага, запутался в этом проклятом коврике и упал. Мне показалось, что миллион белых шариков взвились над моей головой, потом ее колено столкнулось с моим плечом. Остальное было какой-то неопределенной смесью звуков и видений. Нечто подобное я наблюдал при взлете ракеты, исчезающей в стратосфере с жалобным непрерывным свистом. И тут раздался ужасный треск. Стреляла и промахнулась, решил я, еще не вполне придя в себя. Но, похоже, выстрел угодил в самую середину моей гостиной. Я осторожно поднял голову, чтобы осмотреть разрушения.
Нина была здесь в своей коронной позе! Головой в диванных подушках, ноги на спинке дивана. Они показались мне такими же восхитительными, как и в прошлый раз: маленькие зеленые трусики гармонировали с бахромой из крошечных белых шариков, которые покачивались на уровне ее бедер. Я ошалело поднялся на ноги, подошел к дивану и помог Нине принять нормальную позу.
Выражение ее лица было неописуемым. Она отвела прядь волос с лица, медленно разжала руку и уронила на пол несколько белых шариков. Затем нервно хихикнула, закрыла глаза и затопала ногами. Я не беспокоился о соседе внизу, но паркет обошелся мне в кучу денег. Я ее поднял, перекинул через плечо и понес в ванную. Нина вопила, когда я сунул ее под душ, но это не помешало мне открыть кран с холодной водой на полную мощность. Она почти тут же замолчала, видимо, экономя дыхание. Я продержал ее так добрую минуту, потом отпустил и закрыл воду.
– Все полотенца чистые, – сказал я, как радушный хозяин. – Пожалуйста, будьте как дома.
Я закрыл дверь ванной, вернулся в гостиную и приготовил два больших стакана, потом закурил и стал ждать. Через пять минут мне показалось, что я на пустынном острове слушаю мелодичный звук невидимых инструментов. Я оглянулся и увидел женщину, одетую в короткое парео.[1] Она раскачивалась в томном танце на пороге моей хижины. Парео, в данном случае голубое купальное полотенце, удерживалось под ее правой подмышкой небрежным узлом. Танец действительно был медленным. Сложение Нины не очень подходило к этому виду танца. При каждом движении ее полные груди слегка трепетали, и полотенце соскальзывало. Три движения – и ей приходилось снова завязывать узел с бесконечными предосторожностями, потому что парео доходило только до бедер, но слабый узел почти тут же развязывался. Это замедленное продвижение, одно из самых привлекательных, какие я когда-либо видел, длилось от порога до дивана. В конце концов она достигла цели, осторожно села, плотно сдвинула ноги и посмотрела на меня.
– Это судьба, – бормотала она слабым голосом, – она захотела, чтобы я вас убила.
Вооружившись стаканами, я подошел к дивану и сел рядом с ней.
– Возьмите, выпейте.
Она проглотила половину, как будто это был детский сиропчик, а не крепкий скотч, в котором лед еще практически не растаял. После чего задумчиво подняла на меня взгляд.
– Вы можете радоваться, я умру от пневмонии, – бросила она с упреком.
– Все-таки это лучше, чем электрический стул.
– Вы разбили мою жизнь, – снова начала она. – Загубили здоровье, разорвали платье! Все пропало! Все! Я презираю вас, Дэнни Бойд!
– Я могу принять ваши обвинения по поводу здоровья, разорванного платья и прочего, но каким образом я разбил вашу жизнь?
– Вы это сделали вчера, выбрав для этого самый мерзкий способ, – сказала она горько. – Вы напали на Петера, когда он этого не ожидал. После вашего ухода у нас была ужасающая сцена. Петер не хотел верить, что я вас видела впервые. Он решил, что вы мой любовник и пришли ко мне в дом с единственной целью – унизить его. Мы дрались, как кошка с собакой, и он уснул на софе…
– На диване в форме буквы «S»? – радостно заметил я.
– Когда я проснулась, он уже ушел, – продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос. – Вернулся только в семь часов вечера. Его дурное настроение прошло, и все должно было быть чудесным… И нужно же было, чтобы вы позвонили!..
– И что же случилось?
– Он словно взбесился, когда я передала ему это сообщение без начала и конца! – В ее голосе полная растерянность. – Все равно как если бы я сказала, что он играет как сапожник. Он набросился на меня с неслыханной яростью, орал во всю глотку, что все блондинки – змеи. Что я не только имею любовника, но участвую в заговоре с целью лишения его жизни. Он перебил в квартире все, и со мной случился нервный припадок, когда он разбил мою самую лучшую вазу. И тогда… – у нее перехватило голос, – он меня ударил! Я упала, и, пока приходила в себя, он собрал свои вещи. На прощание он сказал, что ноги его у меня больше не будет, и добавил, что обратится к своим влиятельным друзьям, и если вы не оставите его в покое, то горько раскаетесь! И вылетел пулей. Я поняла, что никогда больше его не увижу и что все это из-за вас! Раз моя жизнь разбита, я хотела заплатить вам той же монетой и разбить вашу! Поэтому я и пришла к вам. Я хотела убить вас… Я думала… Все сейчас спуталось.
