прилавка. Нахмурился, почесал лысину.
– Ты пойми, малютка. В блажи этой ничего дурного нет. А только не та это землица, из которой будущее растет. Я-то тебя понять могу. Мы люди простые, жизнь у нас незатейливая, а по юности завсегда сказки хочется, чуда.
Я сам, дурень, в девять лет из дому сбежал, в матросы податься хотел. Романтика, вишь… Спасибо, дядя твой меня в порту изловил. Чуть не прибил сгоряча. Кто у тебя вокруг? Ремесленники, торговцы, солдатня. Да и отребья всякого хватает. А Риччо – в нем тайна есть, эта, как ее… интрига. Немудрено, что он тебе всех милей кажется. Но я тебе вот что скажу. Парень он хороший. Уж я всякого народу повидал. Но поверь, синичка, не нашего он замесу. И слепота тут ни при чем. Кровь у него чужая, опасная. Ты ему в лицо погляди. Не без благородных там, Росанна, обошлось. Не иначе, у какого-то вельможи грешок на стороне приключился. Верно, тот вельможа помер, законных детей не оставил, а родственнички о бастарде прознали и со свету его сжить норовят, чтоб наследство не профукать. Вот и прячется наш Риччо по углам, работу искать боится, волком на людей глядит. Жаль парня. А только помочь тут нечем. Судьба – она такая, шалава. И ты, милая, в жизнь его не встревай, только бед себе накличешь. Тебе другой парень нужен. Нашего круга, простой, без вывертов. Хмуришься. Знаю, обидел. Только лучше я сейчас тебя обижу, зато потом уберегу. – Барбьери помолчал, тяжело вздохнул, снова отирая лицо. – Давай, синичка. Дочищай эти чертовы весы, к трем часам снова покупатели навалят.
…Лавочник уже торговался у заднего крыльца со складским приказчиком, а Росанна хлопотала за прилавком. Но разговор с отцом не шел у нее из головы. Быть может, ей и правда попросту не хватает в жизни тайн?.. Однако Росанна знала, что едва ли последует благоразумным отцовским наставлениям.
* * *
Обратно в тратторию Пеппо несся словно на крыльях. От недавней апатии не осталось и следа. Письмо могло содержать самые безотрадные вести, но одно теперь стало бесспорно: Годелот жив.
Взбегая по лестнице, Пеппо издали заслышал возню, и тут же навстречу порхнул знакомый голос:
– Риччо, ты где в такую жару ошиваешься? Я тебя заждался.
Тетивщик улыбнулся, вынимая ключ:
– Здорово, приятель. Случилось чего?
Сидевший на полу у двери Алонсо поднялся на ноги:
– Нет, поболтать охота, все одно свободный часок, заодно и с работой тебе могу подсобить.
Пеппо отпер дверь и впустил слугу.
– Подсобить, говоришь? – усмехнулся он. – Это можно, если не шутишь…
Через несколько минут Алонсо уже деловито устраивался за столом, слегка испуганный возложенной на него важной миссией.
– Только это… Риччо, сам знаешь, я читать не силен, – проговорил он не без смущения. Но Пеппо кивнул и придвинул к мальчику миску с песком:
– И не надо. Буквы мне называй – а в слова я их сам увяжу. Если какую-то не упомнишь – на песке мне ее нарисуй, я разберусь.
Алонсо развернул лист и сосредоточенно засопел. Потом откашлялся и начал:
– П. Е. П. П. О. Д. Р. У. Г.
…Это было непростое предприятие. Но тетивщик терпеливо нанизывал буквы на мысленные нити, запоминая фразу за фразой. Полчаса спустя письмо Годелота было прочитано. Оно гласило:
«Пеппо, друг. Не знаю, что и писать. Столько сказать надо, листа не хватит. Слушай, брат, и запоминай.
Первым долгом: твой офицер со шрамами на губах – это мой командир полковник Орсо. Он ищет тебя и не сводит с меня глаз, все ждет, когда я его к тебе притащу. Будь осторожен: он хитер, умен и везде имеет шпионов.
Но он не один. За тобой есть еще один охотник – доминиканский монах по имени Руджеро, настоящий змей в рясе. Он тоже приметный, у него глаза разного цвета. Этот монах все знает о семье Кампано и, похоже, хорошо знал покойного пастора Альбинони. Он искал у меня что-то небольшое, ранее принадлежавшее пастору. Вот я и подумал – не ладанку ли ту самую. Больше, ей-богу, нечего.
Это тоже не все. Я служу в Сан-Марко в доме герцогини Фонци. О ней я ничего пока не знаю, кроме того, что она неизлечимо больна. У синьоры есть врач – доктор Бениньо, очень достойный человек. Но в бумагах этого врача я случайно нашел твой портрет. Замешан ли врач – не знаю, но постараюсь выяснить.
Я ни беса не понимаю. Нам необходимо встретиться. Мне очень недостает тебя, дружище. Будь настороже. Ответ жду в том же тайнике. Л.»
* * *
Марцино давно не помнил, когда ночной караул казался ему таким безмятежным. Долги были уплачены, а с ними исчез и тяжкий камень тревоги, так долго висевший на шее.
Сегодня он пришел к Катерине с этой радостной вестью и подарками для дочери. У него было всего два часа – но эти краткие сто двадцать минут сейчас грели душу, словно теплые бока глиняной миски с похлебкой в лютый зимний день. Он так давно не видел в глазах Катерины этого тихого обожания… И сегодня он упивался ее нежностью, доверием, с каким она прижалась лбом к его плечу, будто он рыцарь, вернувшийся с войны в родной замок.
Дочурка что-то по-младенчески ворковала, перебирая пальчиками шнуры на его камзоле и восторженно осыпая платьице пряничными крошками. И Марцино впервые почувствовал, что ему до смерти хочется бросить службу ко всем чертям, жениться наконец на этой хрупкой черноглазой женщине и каждый день вот так же обирать крошки с оборок детского платьица и слышать, как хлопотливо пыхтит в очаге начищенный медный котелок.
…Марцино вздохнул и перехватил ложу мушкета. Тихая ночь была облачной, в переулке стояла почти чернильная тьма, рассеиваемая лишь двумя фонарями у противоположных концов переулка.
Все это чудесно.
