для памяти. Вогульские песнопения…
Застигнутый врасплох, я сделался косноязычным и городил откровенный вздор. Мой Торквемада, конечно же, уловил это и отпустил шпильку, от которой у меня все внутри помертвело:
– А вы скрытник! Тоже от меня что-то утаиваете… как и все здесь…
Заметил ли он, чем я только что занимался? О! Прочесть, естественно, не смог, однако уже то, что я водил по бумаге автоматической ручкой, оставляющей след совсем не чернильного цвета, даже при его недалекости должно было навести на губительные для меня подозрения…
Я лихорадочно продумывал линию поведения, как внезапно поезд дернуло, словно он налетел на препятствие, после чего вместо ритмичного перестука послышался чудовищный лязг. Мы с Абуевым растянулись на полу, нас стало швырять в малогабаритной клети тамбура, как шарики в детской погремушке. Вагон накренился, приоткрылась ведшая наружу дверь, книжица, которую я выпустил из руки, проскочила в щель и выпала. Сам я, вне сомнения, последовал бы за ней, но Аккатьев, изловчившись, ухватил меня за штанину.
– Держитесь!
Ткань разошлась, меня потащило к отверстому проему, тем не менее движение замедлилось, а через секунду состав встал как вкопанный. Нас напоследок припечатало к стене, я едва не потерял сознание, мои руки свесились из вагона на перепачканную копотью и глиной подножку. Порыв ветра толкнул распахнутую дверь, она прищемила мне запястья, я ойкнул, и думы мои прояснились.
– Что это было, Вадим Сергеевич?
Я находился в такой ажитации, что, кажется, назвал его правильным именем. Он поднялся с пола, перешагнул через лежащего меня и выглянул наружу. Вагон стоял под наклоном градусов в сорок пять, но, к счастью, больше не качался и не заваливался.
– Авария, Антон Матвеевич… Вы не р-ранены?
Он помог мне встать и сойти на насыпь. У меня ныли ушибленные колени, кисти рук, лобная доля, но в целом можно было констатировать, что отделался я легко.
Прихрамывая, мы пошли вдоль состава к паровозу. Вереница вагонов стояла, накренившись вправо, из них выпрыгивали пассажиры, слышалась непристойная ругань, перемежаемая женскими причитаниями и детским плачем. Навстречу нам попался стрелочник в засаленном ватнике нараспашку. Он на бегу выдал две-три сдобренные матерщиной реплики, из которых явствовало, что причиной крушения стала неисправность узкоколейки. Сошли с рельсов локомотив и передняя платформа с бревнами. Вагоны, в которых ехали люди, остались на путях, но, возможно, кто-то пострадал вследствие резкой остановки.
До Усть-Кишерти мы не доехали около пяти километров. Понадобилось столько же часов, чтобы пригнать машины и дрезины и доставить всех пассажиров на станцию. Там уже распоряжался субинспектор, за которым хвостом ходил заика-участковый. Они повествовали нам о том, что при сходе паровоза погиб машинист, а кочегар получил перелом шейных позвонков. У дюжины тех, кто ехал в вагонах, – ушибы и вывихи. Катастрофа была бы куда крупнее, двигайся состав на высокой скорости. На подъезде к остановке он сбавил ход, и это смягчило масштабы бедствия.
Но из-за чего оно произошло?
– Какая-то подлюка гайки на стыках раскрутила, клопа ей в онучи! – высказался субинспектор в своем излюбленном стиле. – Уволокли вместе с болтами… гхы, гхы… Поймаю говнюков – нафарширую пулями без суда и следствия!
– Болты, гайки… Кому они понадобились? Что за мародеры у вас р-развелись? – допытывался Афанасьев.
– Кабы я знал! – Субинспектор звонко шлепнул себя по лысине. – Ничего, найдем… Вон Птаха уже чегой-то надумал.
Невежда-участковый смахнул рукавом с дощечки то, что было написано прежде, и начертал новое:
«Народ щитает, что это сиктанты».
– Какие еще сектанты? – явил непонимание Астафьев.
Субинспектор развернул сомнительной чистоты носовой платок и неэстетично высморкался.
– Есть такие… Я их не видал, но в райцентре сказывают, пришли невесть откуда, поселились на брошенном хуторе.
– Что за хутор?
– Скопино. За речкой, возле болотины… гхы, гхы… Горсть домишек, и ничего боле. Старообрядцы там когда-то проживали, потом ушли, а постройки бросили. Так, Птаха?
– Т-т-т-т-т-т…
– Так. А год или два тому объявились эти ребята, клопа им в онучи. Кто, откуда – шут знает. Не дырочники, не трясуны, а помесь яблока со смородиной.
Чем дольше разглагольствовал субинспектор, тем комичнее делался вид у Артамонова.
– Трясуны и дырочники? Это что за кунсткамера?
Я счел неуместным хранить молчание, ибо затрагивалась плоскость, где я мог поделиться некоторым познаниями. Изучение религиозных групп не входило в круг моих обязанностей, но, путешествуя по отдаленным местностям, анализируя народное творчество и ввиду этого общаясь с различными слоями населения, имел я представление и об адептах всевозможных духовных, мистических и прочих течений, порою более чем причудливых. Эти адепты редко выставляли себя напоказ – предпочитали держаться особняком, селились в малообжитых землях, таких как Урал и Сибирь.
Дырочниками (иначе – дырниками или щельниками) именуют беспоповцев, которые отрицают иконы и молятся строго на восток. Оборудованных богослужебных помещений они не держат, летом возносят свои моления под открытым небом, а зимой, в холода, читают молитвы дома. Для этого им нужно видеть хотя бы край свободного пространства, поэтому они либо открывают форточки, поскольку молиться через стекло – грех, либо чаще всего просверливают в стенах отверстия. Отсюда и пошло их прозвище.
Еще самобытнее секта трясунов или прыгунов. Это выходцы из Закавказья, отколовшиеся от ветви молокан. Я как-то раз попал на их празднество, во время которого они выкрикивали молитвенные речевки и при этом скакали так энергично, что падали в обморок. Исступление, доведенное до крайности, почиталось у них райским блаженством и единственным способом достичь вышних сфер.
Для меня не составило бы труда прочесть моим не обремененным эрудицией слушателям лекцию и о проколышах, протыкающих себе причинные места раскаленными гвоздями, и о перевертышах – любителях перетягивать свою плоть веревками с целью постижения очистительных мук, однако я воздержался от многословия. Метать бисер перед теми, кто этого не заслуживает, – напрасная трата времени.
Выслушав меня, субинспектор глубокомысленно кашлянул:
– Гхы… А про этих-то… которые на хуторе… ты что-нибудь знаешь?
Я передал ему только то, о чем говорили между собой вогулы. Да, близ берега Сылвы поселились новые люди, живут отшельниками, ни с кем не сближаются, ходят, нацепив на себя скобяные изделия, а иногда по ночам забираются в лес, где совершают молебны с завываниями и дикарскими плясками. С
