И тут же предложил ей главную роль в первой же своей ученической сценке — кажется, фрагменте «Грозы» Островского. На какое-то время Носов и Алла сблизились. Он завел обыкновение провожать ее домой после занятий. Вроде бы они виделись и по выходным…
Но тут внезапно вмешался я. Я тоже влюбился в Аллу, хотя и не сразу. До поры до времени я ее как будто не замечал. Пожалуй, прежде всего из-за того, что о ней без конца трещал Носов. Носова я считал (и, по-моему, справедливо) человеком, начисто лишенным какого-либо вкуса. Так что первое время я с постыдной опрометчивостью полагал, что предмет его страсти не может иметь никаких достоинств. Я даже не давал себе труда как следует вглядеться в этот предмет…
Но однажды-таки вгляделся. Как-то раз — не вспомню уж, при каких обстоятельствах, — мы с Аллой остались наедине на полчаса в пустом вгиковском коридоре. То ли какого-то преподавателя ждали, то ли еще что… Естественно, почти сразу мы заговорили о Носове.
— Носов от вас без ума, — серьезно поведал я Алле.
— Да, я знаю, — спокойно ответила она, потупив глаза.
— И есть от чего! — неожиданно для себя самого выпалил я.
Девушка подняла на меня огромные красивые глаза — немного печальные, как мне показалось.
— Вы так думаете? — с интересом спросила она.
— Конечно, — почему-то прошептал я и, по-моему, покраснел. — А как, кхм, как он вам? — быстро добавил я, чтобы скрыть смущение.
— Он хороший, — сказала Алла.
А я возликовал. Уже тогда я понимал, что когда красивая девушка говорит про кого-то: «он хороший», значит, у этого «хорошего» нет никаких шансов на роман с ней.
«Однако почему я ликую? — мысленно пожурил себя я. И тут же себе признался: — Да потому что эта Алла — великолепна, восхитительна… Как же я раньше этого не замечал?!»
— Кстати, Алла, — промолвил я, понизив голос, — у меня как раз сейчас есть чудная роль для вас.
— В очередном жалком фрагментике? — усмехнулась девушка.
— Я надеюсь, что этот фрагментик вырастет в мою дипломную работу, — нашелся я.
— Ого! — с одобрением посмотрела на меня Алла. — Вот роли в кино мне еще не предлагали. Даже в студенческом.
— Ослы! — презрительно фыркнул я. — И куда они только смотрят?
— Вы про кого сейчас? — хихикнула девушка.
— Да про всех этих пырьевых и юткевичей! Они просто обязаны были давным-давно засыпать вас ролями, причем главными.
— Вы так преувеличенно льстите, — медленно начала Алла и быстро закончила: — Что мне это даже нравится!
— А мне нравитесь вы, — улыбнулся я и придвинулся к ней поближе.
— Нестор этого не одобрит, — слегка побледнела девушка. Однако не отстранилась.
— К дьяволу Нестора! — воскликнул я — и вдруг припал губами к ее очаровательному алому рту.
Никогда ни до, ни после я не совершал таких же смелых поступков, как этот. С того дня — и на многие годы — мы с Аллой стали неразлучны.
С легкой досадой от того, что сейчас это уже не совсем так, я наконец-то заснул.
Проснулся я снова с мыслями о Носове. Неужели он до сих пор думает об Алле, вспоминает ее?.. И до сих пор ненавидит меня?.. Как он мне тогда выкрикнул на выпускном: «Я тебя ненавижу!» Смех, да и только. К счастью, после окончания учебы мне с ним видеться не приходилось. Буквально до вчерашнего дня.
Однако я, конечно, был в курсе, что никаким режиссером он не стал. Какие-то слухи о нем доходили, кто-то там что-то о нем рассказывал, но я даже не вслушивался. Вроде бы он не смог прижиться в Москве, найти тут хоть какую-то работу, потом уехал на свою жалкую малую родину — я сейчас и не вспомню, из какой он там глухомани. Вроде бы работал в своей глухомани чуть ли не сторожем, вроде бы так и не женился… Короче, классический неудачник.
И вот наши дороги вновь пересеклись. Кто бы мог подумать… Вот такой внезапной встречи с ним я ожидал меньше, чем с кем-нибудь еще. Знакомство с Хичкоком или, не знаю, Антониони и то было бы более ожидаемым. И какой же он теперь нелепый! Еще больше, чем раньше. С ружьем этим идиотским. Охотник и бродяга. Радж Капур советского разлива. Авара я, авара я, никто нигде не ждет меня…
Все-таки интересно, по-прежнему ли он на меня зол?.. На самом-то деле он должен быть мне по гроб жизни благодарен. Во-первых, я избавил его от возможности (пусть ничтожной) жениться на Алле. Воображаю, что это была бы за пара. Да он через месяц жизни с ней повесился бы. От сознания своей мизерности и полнейшего несоответствия такой шикарной женщине, как она. Во-вторых, я подарил ему роскошный мотив для оправдания. Оправдания всей его незадавшейся жизни. Так и представляю, как он не раз, не два, не десять и даже не сто рассказывал каждому встречному-поперечному что-нибудь такое: «А ведь и я, вы знаете ли, любил… Любил безумно, страстно — единственный раз в жизни! Любил самую лучшую девушку на свете! И у нас бы с ней обязательно все-все получилось, и мы непременно были бы безмерно счастливы… Но увы! Между нами встал некий подлец, негодяй. Он совратил наивную Аллу, нашептал и наобещал ей всякого, увел от меня! И вот вы видите, что теперь со мной. Я самый несчастный человек на Земле. Мне уже ничего не нужно. Женщины для меня не существуют — я знаю им цену. Если даже лучшая из них оказалась такой слабой, такой… предательницей, что же требовать с остальных?.. К работе после этого случая я тоже потерял интерес. Я мог бы стать — и наверняка стал бы! — великим гением кинематографа. Эйзенштейн был бы передо мной щенок. Но мое разочарование, моя, не побоюсь этого слова, колоссальная трагедия лишили мир потенциально великого кинохудожника. Поделом же вам, люди, поделом вам, женщины, поделом, все подлецы, негодяи и негодяйки планеты!..»
Я едва не расхохотался вслух от этого мысленного перевоплощения в Носова — довольно правдоподобного, надо сказать.
Но я зажал рот рукой и покосился в сторону маленькой комнатки. Он, кажется, еще спит. Вот и пусть спит. Надеюсь, выспится — и наконец-то уберется восвояси. Чтобы теперь-то уж точно никогда больше не появиться перед моими глазами.
Полежав еще немного, я встал, оделся и осторожно подошел к двери в соседнюю комнатку.
О, так его уже нет! Сам свалил. Да, это единственный его умный поступок за последние сутки. Если не за всю жизнь.
Я с брезгливостью скомкал постельное белье, оскверненное
