Владыка должен был срочно спуститься в залитый водой подвал и разрешить последнюю тайну Досифея. Из всеобщей, таинственной, полной притягательных ожиданий, эта тайна превратилась в его личную свербящую боль.
Он успел прочесть завещание старца и теперь обладает этой почти непристойной тайной. Уронив свиток в огонь, он совершил, не больше не меньше, акт жертвенного служения, избавив от неодолимых трудностей и настоятеля Нектария, и саму Матерь-Церковь. Но кто поймет его одинокое стояние в этой борьбе? Кто оценит риск, который он принимает на себя ради всеобщего спокойствия и благолепия?
К сожалению, вся эта воодушевляющая рапсодия была слышна лишь ему одному, и владыка Валерий «замолчал», в особой духовной тишине готовясь к дерзкому броску в Тайная Тайн.
Милый Вася, я снялася
без одежды, голая.
Милый Вася, не стесняйся, —
это мода новая!
Народная частушка
Севергин сдал последний экзамен и, освободившись от главной заботы, позвонил по домашнему телефону Лады.
– Да, я ее сестра...
Молодой голос на том конце провода не выдал тревоги. Да и Севергин ни словом не обмолвился о своих опасениях, но осторожно сообщил, что Лада отсутствует без веских причин.
– Нет, она не объявлялась и не звонила, – пел далекий голос. – Это официальное расследование? Пока нет... Вы настаиваете на встрече? Хорошо... Ваша фамилия Севергин? Неужели... Я буду ждать... Около десяти вечера, не поздно для вас?
Он уже повесил трубку, но мелодичные струны смолкли не сразу: блазнили, манили на острые камни. В их переливах чудился плеск лебединых крыльев. И Егор невольно вспомнил сказку Будимира о Ладе и Марене, о черном и белом гоголе, воюющих от сотворения мира.
Он успел отоспаться после бессонной ночи. Вспомнив серебристую усмешку в голосе незнакомки, он побрился тщательнее обычного, надел свой лучший костюм и дорогие ботинки. Зачем-то проверил гладкость подбородка, и от этого стало как-то тревожно и нехорошо, словно он собирался на тайное свидание.
К ночи духота сгустилась, за городом зрели грозовые тучи, и беззвучно разливались зарницы. Егор долго плутал в Арбатских переулках, пока не оказался перед небольшим особняком из белого мрамора с высоким стеклянным куполом на крыше. У портика-входа росли две молодые рябины. Севергин машинально сорвал гроздь незрелых ягод, прикусил терпкую горечь. Одолевая сопротивление жаркого воздуха, он поднялся по ступеням. Двери мягко распахнулись, и Егор шагнул в темный холл.
В сумраке холла он пошатнулся, как от легкого удара. Хозяйка дома, казалось, только что вышла из ванной, успев накинуть лишь легкое подобие одежды. Под прозрачной тканью ее тело источало ровный свет. Точеное лицо с чуть запавшими щеками сохраняло выражение холодного достоинства. Огромные зеленые глаза мерцали. Длинные черные волосы были распущены и играли на сквозняке. Жемчужную белизну ее тела не пятнало и волоска растительности, и эта детская нагота ранила душу, как порочное откровение. Он хотел развернуться и уйти, но в ту же секунду испуг показаться смешным остановил его честный порыв. Что ж, в каждой профессии есть издержки, и Егор справился с собой.
– Лейтенант Севергин. – Он вынул из кармана уголок удостоверения.
– Флора, – женщина улыбнулась и протянула гибкую руку, словно для поцелуя.
Но Егор, казалось, не заметил ее белеющей в сумраке ладони.
– Прошу вас, проходите...
На первом этаже дворца, под лестницей, ведущей в бельэтаж, вскипал воздушными пузырьками широкий бассейн-аквариум – настоящее «царство Флоры». В густых зарослях водяных гиацинтов лениво играли в салки тучные ярко-желтые жабы. Среди лилий и лотосов скользили плоские, как ладонь, черепахи, выставляли из воды змеиные головы, пучили рубиновые глазки. На корягах, вблизи оранжевых ламп, дремали серебристые ужи.
– Я люблю хладнокровных, – мимоходом заметила Флора. – Лягушек, змей...
– Почему? – искренне удивился Севергин.
– Простые создания лучше понимают веления Бога,— загадочно ответила Флора.
Они поднялись по лестнице, закрученной наподобие раковины. Егор едва переставлял ноги, окончательно сомлев от женственно зыбкой походки Флоры. На середине лестницы она обернулась и покачала головой с ласковым укором.
Они поднялись в округлый зал под стеклянным куполом, заменяющим крышу. На втором этаже странного особняка помещалось «царство огня». В каменных чашах, стоящих по кругу, играло бездымное пламя. Егор впервые в жизни видел такие костры, да и сама хозяйка волшебного чертога, по-видимому, принадлежала к особой породе земных существ, не ведающих примитивного стыда, и ее безмятежное поведение подтверждало это.
«Если твой правый глаз соблазняет тебя, вырви его...» – припомнил Севергин.
– Напрасные жертвы, – усмехнулась Флора. – Соблазн кроется не в невинных частях тела, а в голове.
Странно, он был уверен, что не произнес вслух этого спасительного наставления.
Флора указала ему на низкое кресло и сама села напротив, поправляя пышную гриву. На резном столике рядом с Егором искрилось красное вино, стояли закуски, и ваза с фруктами – похоже, к его приему готовились.
– Ну что ж, тогда рубите голову, – с шутливым покаяньем сказал он. – А вы, такая смелая, не боитесь оказаться в компании грубого мужлана?
– Нет, внутри вы целомудренны и дики.
– Тогда не понимаю, – буркнул задетый за живое Севергин.
– Я встретила вас, как подобает женщине моего круга встречать прямого потомка Сварога, – пояснила Флора.
«Сумасшедшая!» – мелькнуло в голове Севергина.
– Я не сумасшедшая, – поправила его Флора, и с этой минуты он убедился, что она слышит его мысли. – Сумасшедшие – те, кто пытается обмануть природу и себя. Вы все равно раздели бы меня взглядом. Разве я не права?
Севергин не нашел, что возразить, он вообще немел в присутствии красивых и уверенных в себе женщин.
– Не бойтесь силы своих чувств, – с виноватой улыбкой попросила Флора. – Не бойтесь смотреть на женщин. Слова «женщина» и «знание» вполне родственны. На санскрите «знание» – «Жна», а по-гречески «гнозис», и победить искушение можно только одним способом – уступить ему. Смотрите на меня так, как вам этого хочется.
Севергин жадно оглядел Флору, надеясь успокоиться. Алена, его бедная Алена всегда стыдливо укрывалась от него, и Егора трогала и волновала эта сдержанность. Наблюдая рискованные игры Флоры, он незаметно для себя наливался яростью. Атласные переливы ее кожи дразнили Егора, как красная тряпка молодого пиренейского быка.
– Для древних познание предполагало эротику, с ее напором чувств, с борьбой и наслаждением, – продолжила свою рассеянную лекцию Флора, – уж они-то знали наверняка, что любовь и познание – самый прямой путь к Богу.
– Вы так часто говорите о Боге... Вы верующая?
– Для меня важнее не верить, а знать.
– Опять игра слов?
– Точнее, игра в слова. Но язык – не игра, а скорее философия, и для начала надо знать хотя бы один.
Тонкими, болезненными уколами Флора вызывала его на поединок, и он был вынужден отвечать.
– Крошить слова на части, – довольно странное хобби для такой, как вы... Вам бы больше подошло быть актрисой или танцовщицей с вашей-то фигурой!
– Вы правы, когда-то я танцевала, но как-то слишком быстро повзрослела, приобрела «формы». Мой «индекс длинноногости» упал, и мне пришлось оставить балет. – Голос Флоры дрогнул, словно от давней, мелькнувшей в памяти обиды.
– На мой взгляд, с «индексом» у вас почти полный порядок, – съязвил Егор.
– Спасибо... К сожалению, это «почти» решает многое. Я перестала «думать ногами», зато «включила» голову. Теперь изучаю древние языки, поэзию и философию.
– Нормально... – одобрил Егор и, оглядев круглый зал с высокими арочными окнами, мраморными чашами и хрустальным куполом, добавил: – Да и с жилищными условиями вам крепко подфартило. Вы одна здесь обитаете?
– Вместе с Ладой. В отличие от меня, она оказалась очень способной, но теперь не знаю, как сложится ее карьера.
– Артистическая?
– Нет, балетная. В этом году она закончила балетное училище.
– Она была замужем?
– Ну что вы все «была» да «была»? – Флора перелила вино через край, и алые капли брызнули ей на колени.
– Виноват, но ваша сестра ушла со съемочной площадки, и до сих пор не вернулась.
– Только и всего? Ничего страшного. Она очень импульсивная. Может вспыхнуть, все бросить и удрать в Париж или в Лондон, на неделю или на две. Но через день-другой ей все надоест, и она раскается и вернется, ласковая, как котенок. Так с ней уже бывало. Не волнуйтесь!
