Как будто ощутив его присутствие, она обернулась и, близоруко прищурившись, помахала.
— Кажется, нам в голову пришла одна и та же мысль, — сказал он, догнав ее. — Вы не возражаете против моего общества?
— Совсем нет. А о какой мысли вы говорите?
— Прогуляться к озеру.
— О, у меня такой мысли не было. Я просто вышла подышать воздухом.
— Тогда позвольте мне показать вам волшебную красоту озера Иглау.
Она улыбнулась:
— Вы всегда так изъясняетесь?
— Как?
— Высокопарно. Как будто на торжественном приеме.
Вертен почувствовал, что краснеет.
— Извините, — поспешно проговорила она. — Я, кажется, опять пренебрегла советом Розы. «Подумай дважды, прежде чем что-то сказать», — говорила она мне не раз и не два. Вы обиделись?
— Ничуть, — смущенно ответил Вертен.
— Я просто забыла, что вы адвокат. Но со мной вам лучше отбросить всякие церемонии. Я люблю простое общение. — Она глянула на него. — К тому же вы мне нравитесь.
— Роза — это ваша подруга? — спросил Вертен, еще сильнее смущаясь и решительно не понимая, как себя вести.
— Роза? Да, пожалуй, ее можно назвать подругой. Роза Майдерер. Вы о ней слышали, в этом я не сомневаюсь.[30]
Вертен, конечно, слышал о пламенной фрау Майдерер, австрийской Сьюзен Браунелл Энтони.[31]
Они медленно двинулись в сторону озера.
— Выходит, вы суфражистка? — спросил он.
Она улыбнулась:
— Вы не одобряете?
— Напротив. Давно пора ввести у нас избирательное право для женщин. На пороге двадцатый век, а Австрия по многим вопросам по-прежнему находится в средневековье.
Она схватила его руку.
— Браво! Я рада, что в этом у нас нет разногласий. — Затем, вдруг смутившись, отпустила его руку. — Извините.
— Нет… я хочу сказать, зачем вы извиняетесь? Дело в том, что… понимаете, я нахожу вас…
Берта приложила палец к его губам и покачала головой:
— Об этом пока не надо, иначе сглазите. Давайте просто понаслаждаемся прекрасной погодой. Расскажите мне лучше о птичках, я совсем их не знаю. Вон та, с рыжеватой короной, как называется?
На следующее утро они опять встретились «случайно». И на следующее тоже. Вертен наслаждался общением с Бертой Майснер, но уже понимал, что это больше, чем легкий флирт. Таких удивительных женщин он еще не видел. Простота и нелюбовь к риторике в ней сочетались с искрящимся умом. Она как будто постоянно вызывала Вертена на спор, дразнила его, заставляла смеяться и шокировала своими высказываниями. У нее имелись собственные суждения обо всем: от Рихарда Вагнера — «напыщенный, претенциозный антисемит» — до новомодного психоанализа — «секс, секс, все неприятности от секса, Фрейд, видно, лишен возможности им наслаждаться, вот и теоретизирует».
Однако когда на третье утро Вертен вышел на дорожку к озеру, фрейлейн Майснер там не было. Побродив у озера, он, расстроенный, вернулся в дом, где уже подали завтрак.
— Карл, — с упреком проговорила Ариадна, поднимая глаза от тарелки, — чем вы заняты? Вас совсем не видно.
У Вертена не было охоты с ней разговаривать. И ему не нравилось, что она называет его по имени. Это предполагало интимность, какой у них никогда не было. Но с гостьей следовало быть вежливым.
— Я привез с собой много бумаг. Надо работать.
— О, мужчины! — жеманно воскликнула Ариадна. — Для вас главное — работа. Конечно, мужчина должен стремиться занять должное положение в обществе, но иногда и отдохнуть не мешает. — Она призывно улыбнулась.
Он улыбнулся в ответ и налил себе кофе. Но не сел.
— А где ваша подруга?
Ариадна прожевала своими острыми зубками кусочек колбасы. Проглотила, затем вытерла сильно накрашенные губы камчатной салфеткой.
— Она занята, собирает вещи.
— Ваша подруга уезжает? — спросил он, стараясь чтобы в голосе не ощутилось беспокойства.
— Да. Кажется, Берту вызвал отец в Линц. У нее поезд вроде бы в полдень. Теперь мне вообще не с кем будет пообщаться.
При первой же возможности он извинился и выскользнул из комнаты. Известие об отъезде фрейлейн Майснер его огорчило сильнее, чем можно было предположить. На него вдруг накатила мучительная тоска, такой он не испытывал со времени смерти его невесты Мэри. И он встретил это чувство без всякой радости. Надо будет в Вене зайти к врачу, чтобы прописал бромид.
Однако к одиннадцати Вертен засобирался в дорогу. Пошел к родителям, сказал, что завтра в суде будет слушаться его дело, о котором он совсем забыл. Поэтому нужно срочно вернуться в Вену.
— Карлхен, — воскликнула мама жалобным тоном, — тебе нужно отдохнуть, хотя бы раз году! Сейчас в Вене воздух такой, что им невозможно дышать.
— Какая досада! — подхватил отец. — На субботу мы наметили верховую прогулку. Тебе приготовлена чудесная кобыла.
Вертен рассыпался в извинениях, но остался непреклонен.
— А как же Ариадна? — спросила мама.
— Пожалуйста, объясните ей мои обстоятельства.
— Чего на месте не сидится? — проворчал отец. — Дома так хорошо.
На поезд до Линца с пересадкой в Вену он поспел как раз вовремя. Паровоз уже стоял под парами. Чтобы найти ее, потребовалось пятнадцать минут. Она сидела одна в купе второго класса, читала книгу. Он сел напротив, сунув свой билет первого класса во внутренний карман пиджака.
— Герр Вертен? — Ее глаза удивленно расширились.
— Не возражаете?
— Конечно, нет.
— Надо же, какое совпадение, — пробормотал он.
— Да. — Она закрыла книгу. Это был роман Берты фон Сутнер «Долой оружие».[32]
— Интересная? — Он кивнул на книгу.
— Даже не знаю. Мне интересно. Я ее уже, наверное, третий раз перечитываю.
Они помолчали.
— Я думала, вы пробудете дома до конца недели, — проговорила она, когда поезд набрал скорость.
— Дела. — Он пожал плечами. — Вспомнил, что надо подготовить кое-какие документы.
Она кивнула.
— А я думал, что вы побудете со своей подругой фрейлейн фон Трайтнер подольше, — заметил Вертен.
— Тоже вспомнила, что обещала отцу кое-что у него сделать.
— Понятно.
Вертен начинал осознавать, что фатально ошибся. Было совершенно очевидно — на взаимность тут рассчитывать нечего. И вообще, так глупо гоняться за женщиной, которая тебя в грош не ставит.
— Признайтесь, вы мне все наврали насчет документов, — неожиданно сказала она.
И мир снова обрел краски.
— Понимаете, — засуетился Вертен, — я узнал, что вы уезжаете, и…
— Ариадна моя старая подруга. Да, она производит впечатление несерьезной и неглубокой, но я знаю ее много лет. На самом деле она совсем другая. Можете мне поверить. — Берта помолчала. — И я стала чувствовать себя очень неудобно. Ведь ваши родители пригласили ее не просто так. Они надеются вас женить.
— Как быстро вы это поняли.
— Да, герр Вертен, я это поняла.
Они вдруг оба осознали, что зашли слишком далеко. И слишком быстро. Поэтому надолго прервали разговор, разглядывая мелькающие за окном радующие глаз сельские пейзажи.
— Ладно, герр Вертен, — наконец проговорила она, беря на себя инициативу. — Помолчали и хватит. Давайте я расскажу вам о себе.
Оказывается, Берта, как и он, мечтала стать писателем. Но дальше газетных и журнальных статей дело не пошло. Публиковалась в основном в газете «Арбайтер цайтунг» социалиста Виктора Адлера.
— Впрочем, какая я социалистка? — заметила она. — Живу на деньги отца. А он владеет обувной фабрикой, эксплуатирует труд рабочих и присваивает себе прибавочную стоимость.
Теперь понятно, подумал Вертен, почему она работает в детском приюте и едет во втором классе, хотя наверняка есть деньги на первый.
— Теперь ваша очередь. Почему вы занимаетесь гражданскими делами — завещаниями и прочим?
Он собирался ответить как обычно, но она усмехнулась:
— Только не говорите, что по настоянию родителей.
Вертена поразила ее проницательность.
— Но ведь кто-то должен этим заниматься.
— Я это понимаю, — торопливо добавила она, заметив в его тоне обиду. — Но вы… я ощущаю, вы созданы для другого.
Он собирался похвастаться своим недавним успешным расследованием, которое вел с Гроссом, но быстро передумал.
— Одно время я вел уголовные дела.
— Ага. — Она внимательно на него посмотрела. — И проиграли дело… или это связано с кем-то, кого вы любили.
Вертена снова поразила ее проницательность. Как будто она читала, что написано в его душе. И он рассказал ей о своей невесте Мэри и о том, как винил себя, что не уделял ей внимания, занятый своими делами.
— Она всегда хотела, чтобы я бросил уголовные дела и занялся чем-нибудь более приличным. Так что я как бы выполнил ее последнее желание.
