— Мне они нравятся все меньше, — пробормотал Доминго. — Эти двое болтают почище сорок. Вся эта болтовня… может касаться нашего задания.
— Интересно, — протянул Улибе. — Как, по-вашему, это просто пара дружелюбных дурачков? Или?..
Доминго покачал головой.
— Точно сказать не могу. Вдруг они и в самом деле те, за кого себя выдают?
Остаток путешествия прошел без особых событий. Когда они проезжали Бадалону, облака начали редеть и расползаться в клочья, словно куски старой истлевшей материи, и жара наконец почувствовала себя полновластной хозяйкой. Ближе к полудню, когда они пресекли границу города, дышать стало практически нечем.
Остаток дня Улибе, пытаясь найти решение «проблемы Жиля», вместо этого приобрел кучу новых. Клара в поисках работы судомойки? Такие, как Клара, явно используют иной словарный запас. Может быть, тогда молодая дама в «поисках защиты»? О, с пессимизмом подумал он, была ли она когда-либо кем-то другим? Было бы интересно это выяснить.
После того как отряд епископа повернул к королевскому дворцу, Оливер и две женщины направились к крепкому солидному дому, расположенному у дальней городской стены, возле западных городских ворот. Едва их впустили в дом, в прихожую выбежал молодой человек и, обняв Улибе, вопросительно уставился на его спутниц.
— Улибе, — порочно усмехнулся он, — похоже, ты собрался здесь ненадолго задержаться? Я распоряжусь насчет комнат.
— Увы, сегодня на это у нас нет времени. Послушай, нам нужна комната и… освежиться. — И, указав на Мундину и Клару, нетерпеливо переминавшихся у него за спиной, добавил: — Мне необходимо подробно побеседовать с каждой из них.
— Служанка и малышка-францисканка? — удивленно пробормотал молодой человек. — Улибе, ты самый странный из моих друзей. Пожалуйста, объясни мне все поподробнее, или я весь день буду сходить с ума от любопытства.
— Клянусь, ты узнаешь все тайны, — с усмешкой пообещал Улибе. — Сейчас у нас просто нет времени, — извинился он, заводя обеих женщин в маленькую гостиную.
— Что ж, как скажешь, — кивнул молодой человек.
Прежде чем оставить их в одиночестве, слуга принес поднос с вином, прохладной водой, оливами и орешками.
— Клара, — начал Улибе спокойным уравновешенным голосом, словно врач, задающий вопросы пациенту.
— Все, что вам требовалось обо мне знать, вы знаете и так, — нахмурилась Клара. — Я сирота. Меня воспитали сестры-монахини. У меня нет ни гроша. Вот и все.
— Сколько тебе было, когда тебя приняли в сестры? — спросил он.
— Точно не помню, — быстро ответила она. — Не очень много.
— Я тебе верю, — ласково, кивнул он, изо всех сил стараясь не выдать обратного. — Ты помнишь, как давно работаешь на эту женщину?
— О да, конечно, помню. Почти три года. — Клара посмотрела на свои руки, красные и огрубевшие от работы. — И за все это время мне ничего не заплатили. То, что я приносила с работы, должно было пойти в дополнение к моим деньгам для приданого, — ворчливо добавила она. — Крошечного приданого, но достаточного для того, чтобы я не оказалась на улице.
— У тебя были деньги, когда ты пришла в монастырь? — спросил Улибе.
Клара помолчала, словно стесняясь правдивого ответа:
— Совсем чуть-чуть. Несколько су, — вздохнула она. — Но я не могу вернуться и за ними, ибо моя хозяйка пойдет прямиком в другой монастырь, чтобы пожаловаться, что я убежала.
— Клара, я это все понимаю. От тебя и не требуется туда возвращаться. Но, — с любопытством спросил он, — скажи мне, сколько тебе должны были платить?
— Первый год — ничего. После этого — три фунта в год. Девушки-судомойки не ценятся слишком высоко.
— Сколько ты должна была там пробыть?
— Семь лет.
— Восемнадцать фунтов, — изумленно подытожил Улибе. — Кстати, — как бы между прочим сказал он: — Ты не назовешь мне имя своего отца?
Клара побледнела, как лед.
— Не могу, — прошептала она. Ее плечи поникли, а руки, аккуратно, как у любой воспитанницы монастыря, сложенные на коленях, задрожали. Она торопливо спрятала их в широкие рукава одолженного балахона и, почти успокоившись, ответила: — Понятия не имею.
— А своей матери? — Клара покачала головой.
Все это время Мундина смотрела на нее с выражением, больше похожим на недоверие, нежели на сочувствие.
— Это были плохие времена для христианского народа, — пробормотала она. — Не правда ли? Столько людей умерло. А ты помнишь своего дедулю? — В ее голосе появились мягкие раскатистые нотки, подобные журчащему ручейку. — Я была очень молода, когда умер мой, но я его помню лучше некуда. Я называла его Маленький Папуля. Он был маленького роста, не такой большой, как мой отец.
— Мой дедушка? — переспросила Клара и невольно расслабилась, ибо теперь речь шла не о родителях. Когда она повернула голову к окну, ее глаза были затуманенными и расплывшимися. — Да, я его помню. Я называла его Дружочек. Он приносил мне сласти, смешные халатики, а когда умерли все… умер и он. — Когда она подняла голову, все ее лицо было в слезах. Девушка промокнула их рукавом платья и откинула назад свои грубо подстриженные волосы. — Но это — было очень давно, — жестко сказала она. — Я его почти не помню.
— А почему «Дружочек»? — спросила Мундина.
— Вряд ли я стала бы называть его Дедушка Аймерик.
Улибе вскочил и подошел к окну. Некоторое время он молча стоял перед стеклом, а затем с улыбкой повернулся.
— Самое подходящее место спрятать вас в Мундиной на несколько дней — это у сестер-монахинь. И я не хочу допускать чудовивщую ошибку, оставив вас с сестрами, которые уже тебя знают. Ты помнишь, где был тот монастырь? В пределах-городских стен или за стенами?
— В пределах города, — сказала Клара.
— В таком случае я вас спрячу у бенединктинок, у святого отца де Пуэльяса. Там вы будете в безопасности. Ты подождешь минутку? Мне надо обсудить с Мундиной, что ей делать.
— Из окна я не выпрыгну, — лукаво улыбнулась Клара. — Обещаю.
— Тетушка Мундина, клянусь — ты настоящая ведьма! С тобой люди начинают откровенничать куда быстрее, чем со всеми этими платными костоломами, что есть на службе у всех королей! — с триумфом воскликнул Улибе. — Сласти и смешные халатики! Ее дед, безусловно, был богатым человеком!
— То, что не бедняк, это точно! — подтвердила Мундина.
— Если ее мать была «несчастной бедняжкой», которую соблазнили и бросили голодать с ребенком на руках (что она пытается нам доказать), то у нас есть маленькая надежда выяснить, кто это был. Но я знал, что это правда.
— Да. Этот голос, который то приходит, то уходит вновь.
— Даже несмотря на то, что она всерьез пыталась от него избавиться.
— Думаю, она лишь пыталась походить на других служанок, — пожала плечами Мундина.
— Чтобы обмануть нас?
— Нет, думаю, она старается подражать такой манере говорить с тех самых пор, как начала работать, — вздохнула Мундина. — В конце концов, ей известно, что ее прошлая жизнь кончилась навсегда. И было бы неплохо не забывать об этом, мой господин.
— Посмотрим, — задумчиво протянул Улибе. — Мы знаем имя ее деда и в каком году он умер. Узнать, кто были ее родители, будет довольно просто.
— Ты думаешь, ее дед умер от чумы?
— Она сказала, что в тот год все от нее умирали.
— Она могла солгать.
— Нет, тетушка Мундина. Я чувствовал, когда она говорит правду, а когда нет. На этот раз, Мундина, она говорила правду. Она была в каком-то трансе: уставшая, голодная, измученная постоянным беспокойством и отчаянием. В какой-то момент у нее больше не было сил лгать дальше… для этого она была слишком измотана. Как ручной сокол, который по команде садится на перчатку. И это все благодаря твоему голосу!
— Сколько колыбельных я вам сегодня пропела, мой господин, — лукаво усмехнулась она. — И много-много сладкого молока.
— Ты останешься с ней? — прищурился Улибе. — С этой самой минуты? Правда, это может означать путешествие.
Мундина подумала секунду.
— Ты отправишь моего сына присмотреть за домом? И заплатишь ему?
— Договорились. Твой сын может отправляться, как только будет готов. А теперь — к сестрам-монахиням. Не медля ни минуты.
— Да поймите же, дон Бернат, сейчас у нас совершенно нет времени для подтверждения ее безукоризненного благородного происхождения! — выпалил Улибе. — Мне бы совсем не хотелось, чтобы с ней что-то стряслось, пока я этим занимаюсь. Она будет в полной безопасности с ее величеством на Сардинии. — Он сидел в зале дворца королевы, предоставленного для приемов скрупулезно-бдительного Берната де Релата, казначея королевы Элеоноры. Во всяком случае, у самого казначея был такой вид, словно присутствие здесь Улибе вызывает у него лишь законное недоумение.
