заведующего нашего облздравотдела товарища Храбровицкого.
Сергей усмехнулся, вспомнив, как несколько часов назад супруга Храбровицкого презентовала ему коробку зефира. А Сейфулина продолжила:
— Из приходящих к хирургу мы фиксируем только тех, у кого огнестрельное или ножевое ранение. А вот пациентов психиатра нам надлежит регистрировать всех. А таких немало. Есть люди с чувством апатии, с головной болью, с бессонницей. А есть и такие, которых преследуют черти, змеи или кровожадные убийцы. Мы уже не удивляемся, если пришедший на прием к психиатру заявляет, что он Юлий Цезарь или Карл Великий. Таких мы быстро отправляем на больничную койку. И наоборот: берем на учет выписанных после лечения в психдиспансере. Еще есть преследуемые навязчивыми мыслями: о самоубийстве или об убийстве женщины, которая ему изменяла.
Закончив говорить, главврач посмотрела на Дружинина оценивающим взглядом и негромко добавила:
— Имейте в виду, все, что связано с психиатрией, курируется вашим ведомством. Мы работаем в тесном контакте.
В это время в кабинет вошла белокурая медсестра, держа в руках объемистую, похожую на гроссбух тетрадь.
— Вот, Эльвира Рашидовна, журнал регистрации с шестьдесят пятого года и по настоящее время.
Сейфулина поблагодарила медсестру, и та удалилась. Затем полистала страницы и, найдя нужную, пригласила Сергея.
— Вот, взгляните…
Дружинин поднялся из кресла, шагнул к столу, на котором лежал журнал регистрации. А главврач продолжала пояснять:
— Вас интересует прием к психиатру на третье марта? Так вот на десять тридцать к врачу Чеурину был записан некто Крохмаль Валентин Степанович. Но на прием он не явился. А Чеурин не мог понять почему.
— Это первое посещение психиатра Крохмалем? — спросил Сергей.
— Сейчас посмотрю, — Сейфулина снова стала листать страницы и вскоре почти торжествующе воскликнула: — Нет, не первое! Он был на приеме у Чеурина три раза: двадцать четвертого, двадцать восьмого февраля и первого марта. Диагноз: навязчивая мысль.
Сергей задумался:
— Значит, Чеурин не мог объяснить?
— Он сам вскоре спешно уволился.
— Что так?
Сейфулина тяжело вздохнула.
— Психиатрия слабое место нашей поликлиники. Представьте, за два года сменились три врача-психиатра. Сначала Шульман, затем Воропаев и вот сейчас Чеурин. Шульман Марк Соломонович был известен за пределами области. Одно время возглавлял кафедру психиатрии в мединституте. Но возраст… плюс коварная болезнь… Сменивший его Воропаев тоже был опытный врач сорока семи лет. И, что интересно, он все время предлагал что-то новое, пытался научно обосновать свои методы лечения. Но уж больно неуживчивый. И все-то он критикует, все-то ему неладно. Переругался со всеми, с кем только можно. Дошло до того, что ко мне, как к главному врачу, пришли несколько наших сотрудников и в ультимативной форме заявили: либо они, либо Воропаев. Пришлось предложить Воропаеву уволиться. На смену пришел Чеурин. Молодой, двадцати восьми лет. И полная противоположность Воропаеву: открытый, дружелюбный… Но пациенты его методами лечения были недовольны. И не только пациенты, но и их родственники. Он это чувствовал и собирался увольняться, тем более что он южных кровей, из Краснодара, а к нам попал по распределению. Я всячески противилась его увольнению, но… Представляете, седьмого отмечаем Женский день, а он получает телеграмму — умер отец. Сразу же подает заявление и на самолет. Думаю, что назад он уже не вернется.
— И вы подписали?
— А что мне оставалось делать? На его место настоятельно рекомендуют некую Беляеву Анну Викторовну.
— Она вас устраивает?
Главврач поликлиники опять тяжело вздохнула:
— Единственное ее достоинство то, что она двоюродная сестра Храбровицкой, жены заведующего облздравом. Слышали про такую?
— Откуда мне знать? Я же чужой в вашем городе, — соврал Сергей, но при этом подавил улыбку.
Наступило молчание. Потом Дружинин задал важный для него вопрос:
— Скажите, а Крохмаль был доволен лечением у Чеурина?
Эльвира Рашидовна покачала головой
— Трудно сказать, он ко мне с жалобой не приходил. А вот другие жаловались, и не раз.
— Вот как? И что вы им посоветовали?
— Да ничего. Я терпеть не могу, когда пациенты жалуются на врачей. Все могут ошибаться, в том числе мы. А если не нравится, иди к другому врачу.
В это время в кабинет снова заглянула белокурая медсестра. Сейфулина едва заметным кивком сделала ей знак войти. Для Сергея Дружинина это не осталось незамеченным, и он понял, что время, отведенное ему, истекло.
На следующий день был рейс самолета Дружинина. Утром Сергей зашел в Управление, чтобы попрощаться. В приемной стоял сам начальник Управления Балашов и незнакомый человек в штатском. Быстро закончив разговор и простившись, Балашов шагнул к двери кабинета, но, увидев Дружинина, скомандовал:
— Заходите, майор.
В кабинете начальника Управления сидел Царегородцев и спокойно курил.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
— О, герой наш… — Царегородцев притушил папиросу и по-свойски предложил: — Садись.
Рядом расположился Балашов. Он тоже был в форме, и Дружинин вдруг почувствовал себя неловко. В компании двух генералов, взгляды которых направлены на него, ему бывать не приходилось. Оперативка не в счет, на ней перед генералами докладывали многие. Здесь же, в этом кабинете, он оказался в центре внимания, а точнее, под перекрестным артогнем, как поется в популярной песне.
— Выспался? — спросил Царегородцев.
— Так точно.
— Как настроение?
— Благодарю, бодрое.
Царегородцев поднялся. Роста он был среднего, возраста под шестьдесят; взгляд суровый, но доброжелательный.
— Майор Дружинин!
Сергей резко встал, принял стойку «смирно».
— От имени руководства Комитета государственной безопасности за участие в расследовании террористического акта объявляю вам благодарность!
— Служу Советскому Союзу!
Снова присели.
— Когда домой? — спросил Балашов.
— Сегодня. Самолет в двадцать один пятнадцать.
Затем слово взял Царегородцев:
— Насколько мне известно, вы, майор, работали здесь, в Челябинске, во время отпуска?
— Так точно.
— Я позвоню начальнику вашего Управления генералу Кострову, чтобы он продлил вам отпуск на пять дней.
— Благодарю, товарищ генерал-лейтенант, не стоит. Я участвовал в расследовании по своей воле.
— Ну, как пожелаете…
Царегородцев оценивающе рассматривал Дружинина. Возможно, относительно его были какие-то мысли. Потом глянул на часы.
— Через час уезжаю. Нет желания сказать что-нибудь напоследок?
Дружинин почувствовал сильное волнение. Да, он хотел сказать, обязательно нужно было сказать. И вот сейчас случай представился. Сергей набрался духу, голос его был четким.
— Есть желание. Как офицер государственной безопасности, считаю своим долгом заявить следующее. Несмотря на положительный результат, дело Крохмаля, будем так его называть, закрывать рано.
Ни один мускул не дрогнул на лице Царегородцева, он продолжал оценивающе рассматривать Дружинина. Затем нарушил молчание:
— Факты?
— Первое. Мы до сих пор не установили, где Крохмаль готовил взрывное устройство. Сарай и подвал его дома исключаются. Там следов пороха обнаружено не было.
— Я вчера уже об этом
