Тимошин? – вежливо спросил Воловцов.
– Да, – последовал ответ. После чего прозвучал все тот же вопрос: – А вам кого?
– Вас, – вынужден был ответить Воловцов, поскольку ничего иного на ум не пришло. – Я судебный следователь по особо важным делам Воловцов. Позвольте войти?
Какое-то время отставной корнет смотрел на Воловцова мутными глазами неопределенного цвета, затем отступил внутрь и раскрыл дверь. Но не настолько, чтобы можно было свободно пройти, и Иван Федорович был вынужден протиснуться в квартиру старика боком.
Тимошин закрыл дверь, прошаркал в комнату с круглым столом на резных ножках и, сев на стул, жестом пригласил Воловцова устраиваться напротив.
– Слушаю вас.
– Я к вам по поводу опознания одного человека, – начал судебный следователь и достал фотографическую карточку Колобова. – Вот этого человека вы не встречали? Может, где-нибудь мельком?
Отставной корнет взял карточку узловатыми стариковскими пальцами и поднес к глазам.
– Нет, не встречал и не видел, – изрек Тимошин после долгого созерцания фотографии. – Да я и не выхожу никуда.
– Понятно, – констатировал Иван Федорович. – А события ночи на двадцать восьмое августа вы помните?
Старик посмотрел на него мутным взглядом, пожевал губами и отрицательно мотнул головой.
– Это когда во флигеле усадьбы случился пожар, – решил, что надо пояснить, Воловцов. – И вы выходили во двор посмотреть…
– А‑а, – неопределенно протянул Тимошин и умолк.
Молчание затягивалось. Иван Федорович решил, что отставному корнету надлежит задавать исключительно конкретные и по возможности короткие вопросы.
– Вы помните, что во флигеле был пожар?
– Помню.
– Как вы узнали о нем?
– Стало шумно. Кричали много. Вот я и пробудился.
– То есть вы проснулись от шума?
– Да.
– А когда вы заснули?
– Около полуночи.
– А накануне вечером ничего особенного не происходило? – спросил Иван Федорович и, посчитав, что вопрос для старика слишком сложный, добавил: – Такого, чего обычно не происходит?
– Что-то не припомню такого, – не очень уверенно ответил отставной корнет.
– А какие-нибудь посторонние люди вечером двадцать седьмого августа во двор не заходили? – продолжил задавать вопросы судебный следователь по особо важным делам.
– Нет, – ответил Тимошин. – Иначе бы залаяли собаки Тальских.
– Вот как? – удивился Иван Федорович. – А они у вас что, такие злые?
– Лютые, – произнес отставной корнет с обидой. Можно было предположить, что Тимошину доводилось познакомиться с собаками и что знакомство это было не из приятных.
Воловцов сделал запись в памятной книжке и продолжил расспрашивать отставного корнета. Но ничего, что могло бы заинтересовать судебного следователя, Тимошин больше не сообщил.
После разговора с отставным корнетом желание продолжать дознание у Воловцова заметно поубавилось, и он решил вернуться в выделенный ему кабинет в здании Окружного суда, чтобы привести в порядок сделанные им записи.
Иван Федорович уже собирался отбыть домой, к тетушке, когда в кабинет заглянул Песков:
– Занят?
– Уже нет, – ответил Воловцов. – Заходи.
– Ну что, Иван Федорович, удалось тебе выяснить причастность вашего Колобова к нашему двойному убийству? – спросил Виталий Викторович, когда они, обменявшись рукопожатием, уселись друг против друга.
– Да как тебе сказать, – неопределенно начал Воловцов, – что-то уже прояснилось, что-то еще требует дополнительного уточнения…
– Ясно, – изрек судебный следователь Рязанского окружного суда. – А в моем деле полный швах.
– В каком это? – посмотрел на Пескова Иван Федорович.
– А тебе интересно? – спросил Виталий Викторович.
– Рязань – мой родной город, – напомнил Воловцов. – И мне интересно все, что в нем происходит.
– Хорошо, – заявил Песков. – Тогда слушай…
* * *
– Как тебе известно, наша консистория до тысяча восемьсот девяносто второго года находилась в Консисторском корпусе в кремле, – начал свой рассказ Виталий Викторович. – Потом все административные службы консистории перебрались на Дворянскую улицу в дом откупщика Рюмина, проданный им Епархиальному управлению…
– Да, это мне известно, – кивнул Воловцов, удобнее устраиваясь на стуле и приготовляясь слушать длинный рассказ приятеля.
– Наверное, тебе тоже известно, что консистория есть присутственное место, состоящее из собственно присутствия и канцелярии. Присутствием управляет председатель, канцелярией – секретарь. Рязанский архиерей преосвященнейший владыка Аркадий посредством лиц иерейского сана консисторского присутствия управляет епархией и вершит духовный суд, а канцелярия осуществляет производство текущих консисторских дел через своего секретаря, казначея, нескольких столоначальников, регистратора, архивариуса и прочих чиновников и служителей. Нелишне будет напомнить, – здесь Песков со значением посмотрел на Воловцова, – что ведению консистории подлежат дела о сохранении и распространении веры православной, о надзоре по благоустройству церквей и благолепии храмов, о рассылке по епархии указов и постановлений, одинаково как подбор кандидатов на места церковнослужителей и наведение справок о них. Еще в ведении консистории находится надзор за хозяйственными делами церквей епархии; проверка и надлежащее хранение церковных документов; приведение в исполнение распоряжений владыки Аркадия и, конечно, Святейшего синода; расторжение браков по различным причинам и принятие пожертвований на церкви и храмы. – Песков чуть помолчал, давая понять, что вступительная часть его рассказа закончилась, после чего продолжил: – Суть дела такова: во вторник третьего ноября этого года недалеко от дорожки, что ведет от улицы Дворянской до Газетного переулка через Верхний городской сад, был обнаружен труп секретаря консистории Алексея Яковлевича Комаровского с явными признаками насильственной смерти. Тело консисторского секретаря лежало от дорожки в отдалении не более двенадцати-пятнадцати шагов на небольшой полянке в окружении кустов и деревьев так, что с тропинки его совершенно не было видно. От тропинки до полянки были замечены следы волочения трупа. Также на то, что труп волокли, указывают полы пальто и брюки Комаровского, выпачканные грязью и глиной. А вот признаков самообороны на теле убиенного секретаря не замечено…
– А что этот Комаровский делал в Верхнем городском саду? – спросил Иван Федорович, воспользовавшись случившейся паузой.
– Он ходит на службу в консисторию на Дворянскую улицу через Верхний городской сад, поскольку проживает в Газетном переулке, – пояснил Виталий Викторович. – А также ходит домой обедать и возвращается со службы по этой же дорожке.
– Когда его нашли, он шел на службу или возвращался с нее? – последовал новый вопрос судебного следователя по особо важным делам.
– Ни то, ни другое, – ответил Песков. – Комаровского нашли третьего ноября утром. По врачебному заключению, смерть наступила в середине прошлого дня, то есть второго ноября. По показаниям жены, второго ноября он не пришел обедать. А на обед он ходит к трем часам пополудни.
– Что ж, понятно, – констатировал Иван Федорович. – Как, ты говоришь, его убили?
– Я этого не говорил, – слегка улыбнувшись, заметил судебный следователь Песков и продолжил: – При осмотре трупа было обнаружено следующее. Вокруг шеи секретаря Комаровского имелась дважды обмотанная бечева, не бывшая в употреблении до этого случая. Иначе – совершенно новая. Когда бечеву сняли, оказалось, что длина ее два аршина [15] с тремя четвертями.
