Казанская или Рязанская железная дорога.
Глазок в двери периодически темнел. «Коридорный» проверял, как себя ведет узница. Это происходило каждые двадцать минут — должно быть, по часам, согласно инструкции. Хорошо, что он такой формалист.
В двери открылось окошко — часть филенки (ого, сердцевина стальная!) откинулась, превратилась в полку. Поднос с чаем и завернутыми трубочкой блинами. Поела. Получать удовольствие от пищи Мэри не умела, поэтому вкусно в Санатории кормят или Никитич врет, определить не могла. Калории и калории, пригодятся.
Поев, Мэри выспалась. Ночь предстояла энергичная, а возраст уже немолодой. На четверть часа отключилась. Проснулась свежая, бодрая.
От нечего делать стала смотреть «кино». Про похожую ситуацию из прошлого. Как в 1900 году, в Палестине, выполняя заказ барона Эдмона де Ротшильда, под видом наложницы проникла в гарем шейха Аш-Шакура, главаря секты фанатичных убийц и лютого врага сионистов. По молодости наделала ошибок, угодила в женскую подземную тюрьму, где в норах обитали ядовитые змеи. Они-то и приканчивали строптивиц — если те сами не умирали от ужаса. Это было еще до ашрама на горе Кайлас, кроме примитивного бокса-савата Мэри ничего не умела. Охранника она задушила палестинской гадюкой — больше было нечем. Шероховатый, упругий канат в сжатых пальцах; запах вековой пыли; хрипение хашишина; горячая пульсация крови в висках — всё было, как наяву. Потом холод ночной пустыни, скрип песка, мерцание звезд и первый луч солнца — как волшебная палочка, превращающая черноту в золото. Красиво.
Когда стемнело, под потолком сама собой загорелась лампа, прикрытая решеткой. Глазок по-прежнему темнел раз в 20 минут.
Выждав до полуночи (и посмотрев за это время еще два увлекательных «кинофильма»), Мэри перевела себя из медитативного состояния «шанти» в деятельное состояние «акáшиа-вúдьюта».
Легла на пол, раскинув руки. Громко вскрикнула. Закрыла глаза, разинула рот.
Легкий скрежет — «коридорный» посмотрел в глазок. Стук заслонки.
— Эй, бабка, ты чего?
Лязг засова. Скрип двери.
Приятная неожиданность. Мэри предполагала, что в подобной ситуации охранник должен звонить на центральный пост — на столике у него телефон. Пришлось бы иметь дело минимум с двумя. А этот, дурачок, сунулся один. Хотя что ему опасаться «божьего одуванчика»?
Ударила наклонившегося недотепу пыром под кадык. Уложила на спину. Ноги перехватила его же ремнем. Руки стянула оторванным рукавом гимнастерки. В качестве кляпа использовала кружевную салфетку.
Веки дрогнули, глаза открылись, наполнились ужасом. Очнулся.
— Полежи пока. Я погуляю и вернусь, — сказала Мэри.
Времени было много. Пригородные поезда ночью все равно не ходят, до Москвы не доберешься. Почему не сделать хорошее дело, не улучшить себе карму?
Начала по порядку, с номера 5. Посмотрела в глазок. На кровати кто-то лежит — больше ничего не видно.
Деликатно постучала. Отодвинула засов. Вошла.
С подушки приподнялся изможденный седобородый старик. Воспаленные глаза моргали.
— Здравствуйте. Меня зовут Мэри Ларр, — вежливо представилась вошедшая. — Собирайтесь. Я выпущу вас на волю.
— Какой славный сон, — пробормотал старик. — Свобода вас встретит радостно у входа… Вот она какая, свобода. Немолодая, но прекрасная…
Польщенная, Мэри объяснила:
— Я не сон. Я американская шпионка. А вы кто? За что вас тут держат?
Узник потер глаза, ущипнул себя за руку и только тогда понял, что всё происходит на самом деле.
— Евгений Карлович Миллер. Бывший генерал-лейтенант. Бывший председатель правительства Севера России. Бывший председатель Русского Общевоинского Союза… Много кем бывший и ставший никем. Как у них в песне поется, только наоборот: кто был всем, тот стал никем.
— Генерал Миллер? Руководитель эмигрантской боевой организации, похищенный в Париже прошлой осенью?
Фотография «арестанта Иванова» (генерала Миллера) из лубянского «дела»
— Он самый, — поклонился старик. — Был заманен на чекистскую явку своим ближайшим товарищем, усыплен хлороформом и доставлен в Советский Союз в сундуке с дырками. Прямиком в кабинет к комиссару госбезопасности Фриновскому.
Мэри отвернулась, чтобы генерал мог одеться.
— Расскажите, пожалуйста, про Фриновского.
— Что про него рассказывать? Извечный русский типаж. Малюта Скуратов. Поглумился, попугал. Схватил за бороду, говорит: «Жить хочешь?» Я отвечаю: делайте со мной что хотите, я про РОВС ни слова не скажу. Засмеялся. Мы, говорит, про твой сраный (пардон) РОВС и так всё знаем. Мне от тебя нужно, чтобы ты, второй после Деникина белый вождь, сказал на журналистской конференции что я тебе велю. Тогда будешь жить-доживать, кефир попивать. А нет — сдохнешь в подвале, под пытками, в собственной блевотине. Подержали меня во внутренней тюрьме на Лубянке. Потом сюда, в Санаторий перевели. Всё время грозят на этаж ниже спустить. К «Главврачу» водят, это здешний палач. Но пока не пытали. Наверно, боятся, что сердце не выдержит.
— А знаете ли вы чекистку Веру Сергеевну Жильцову, капитана безопасности? Красивая такая, ухоженная, лет тридцати пяти?
— Нет, не видел. Только некрасивых, неухоженных мужчин, — грустно усмехнулся старый генерал. — Я думал, что никогда больше не увижу привлекательных женских лиц. Ваш визит — нежданный и щедрый подарок судьбы. Знаете, я лишь на склоне лет научился ценить красоту зрелых дам. По молодости увлекался смазливыми мордашками. Вы чрезвычайно хороши собой, госпожа Ларр.
В такой ситуации за мной еще никогда не приударяли, подумала Мэри. Генерал ей очень понравился. Морщины у него были интересные. Рассказывали о незаурядной жизни.
— Пофлиртовать нам, к сожалению, не удастся, — засмеялась она. — Выведу вас за ворота и расстанемся. Дальше — вы сами по себе. У меня в России дела. Вы оделись?
— Да.
Миллер застегивал пуговицы на манжете. Поправил воротнички. Поклонился.
— Ну вот, принял пристойный вид, а то перед дамой неудобно. Благодарю за великодушное предложение, но бегать мне поздно, не те годы. Достойнее окончить жизнь по-бойцовски, во вражеском плену. Пыток я не боюсь. У меня действительно сердце ни к черту. От болевого шока я умру — с чувством удовлетворения и выполненного долга. Я очень признателен правительству Соединенных Штатов. Высоко ценю, что Америка не забыла о нашем сотрудничестве во времена Гражданской войны. Так и передайте тем, кто вас прислал.
Говорить, что память у Америки короткая и что о белом вожде Америка давным-давно забыла, Мэри не стала. А решение генерала вызывало уважение. Человек, обладающий достоинством, сам выбирает, как ему жить и как умирать.
Попрощалась. Миллер, склонившись, поцеловал даме руку и даже попытался щелкнуть каблуками, но в тапочках получилось беззвучно.
В 6 номер постучала — изнутри крикнули: «Минуту, сейчас открою!» И глазок на этой двери был залеплен сургучом. А засов снаружи все-таки имелся. Странно.
Действительно — открыли изнутри.
На пороге женщина в папильотках и красивом халате. Полная, грудастая. На узницу
