— Да, в мастерской, как обязательный сюжет. Таковы правила, сама знаешь… Но я больше люблю писать мужчин.
— И напрасно. Женское тело прекрасно, оно должно хорошо продаваться. Если надумаешь, я стану твоей моделью.
Таша покраснела.
— В моем предложении нет ничего двусмысленного, обещаю вести себя благоразумно и позировать бесплатно.
Смущение Таша как рукой сняло. Это весьма заманчивое предложение. К чему отказываться? Во всяком случае, если у нее ничего не выйдет, Нинон хотя бы не станет над ней издеваться.
— Договорились, попробуем после выставки.
На лестнице они столкнулись с Хельгой Беккер, которая несла под мышкой длинный бумажный рулон.
— Взгляните, что за прелесть! Я слегка потянула, и он отклеился. Я их коллекционирую, уже собрала пятнадцать штук, — объяснила она, разворачивая рекламную афишу, на которой была изображена прелестная молодая женщина в канотье и юбке-брюках, крутящая педали велосипеда среди гусиного стада. На ядовито-желтом фоне красовалась надпись большими синими буквами: «Велосипед Руайяль вывезет вас на королевский путь».
Девушки вышли на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт. На стене дома, где раньше висела украденная Хельгой Беккер афиша, обнаружился старый, наполовину разорванный избирательный плакат. Вооруженный секирой галл и Марианна во фригийском колпаке призывали граждан прийти на выборы в законодательное собрание 22 сентября 1889 года. Таша узнала манеру иллюстратора-литографа Адольфа Вилетта[23]. Она подошла ближе и прочла:
А. Вилетт Кандидат-антисемит IX участок, 2й округ Избиратели! Евреи кажутся великими лишь потому, что мы стоим на коленях!.. Восстанем! Иудаизм — вот наш враг!
В нескольких местах плакат был испачкан чем-то коричневым. Таша вдруг стало ужасно горько, сердце защемило от боли. Она вспомнила окровавленное лицо человека, лежащего в пыли перед домом на улице Воронова. Сбежать от всего этого и… Ей никогда не забыть витавшую в воздухе ненависть, крики отчаяния, стоны, казаков с саблями наголо… Стекла разлетаются на тысячи осколков, мебель порублена в щепки, в воздухе хлопьями снега летает пух из распоротых перин…
Она прислонилась к стене и постаралась успокоиться.
— Что ты там делаешь, Таша? Нам пора, Ломье будет в ярости!
Нет! Она должна обо всем забыть! Виктор ее любит. Она во Франции, в Париже… Таша дернула за отклеившийся угол, сорвала плакат со стены и разорвала его на мелкие клочки.
Виктор смотрел на акварель Констебля, но мирный пейзаж цветущей английской деревни не приносил ему успокоения. Неужели папашу Моску и впрямь убили? Или он ушел сам, по доброй воле? Какую роль старик сыграл в исчезновении Одетты? Он забрал ее медальон. Участвовал ли он в похищении? Или в убийстве? Виктор отбросил эту мысль, и тут его осенило: А.Д.В. — это же Арман де Валуа!
Он покопался в лежавших на столе бумагах, нашел письмо из французского консульства, внимательно перечитал и понял: формальных доказательств, что в Лас-Хунтас похоронили именно Армана, не существует. Кто его опознал? Возможно, он жив и здоров. Что, если они с Одеттой в сговоре, и все дело в… Но в чем? Неужто в этой «Даме в голубом», которую Арман берег как зеницу ока? А Дениза и папаша Моску поплатились за нее жизнью.
У него было две ниточки: пресловутый Нума и ясновидящая. Виктор решил отправиться на разведку к Адальберте де Бри, а потом расспросить Рафаэль де Гувелин.
Он еще раз перебрал содержимое конверта. Перелистал записную книжку. Зенобия. Странное имя. Виктор был заинтригован. На листке, датированном 22 декабря 1889 года, рукой Одетты было написано: «Тюрнер… встреча с Зенобией в 15:30, кондитерская Глоппа…»
Виктор раздраженно оттолкнул от себя блокнот, тот упал, и на пол из-под обложки вылетел конверт. Он поднял его и взглянул на дату: 18 декабря 1889 года.
Дорогая мадам!
Мы не знакомы, и я до недавнего времени даже не подозревал о Вашем существовании.
Вполне вероятно, что Вы настроены скептически и усомнитесь в искренности моих намерений. Умоляю, забудьте о предрассудках и доверьтесь мне. Небо ниспослало мне дар общения с усопшими. Один из них уже несколько недель проявляет настоятельное желание вступить со мной в контакт. Он называет себя Арманом де Валуа и говорит, что не может обрести покой после смерти в далекой стране. В этом мире он жил на бульваре Оссман и был женат. Я позволил себе навести справки и узнал Ваш адрес, питая надежду, что Вы — та самая особа, с которой я должен связать Армана. Поверьте, дорогая мадам, не в моих правилах поступать подобным образом, но, учитывая обстоятельства, я не колебался ни минуты. Мы можем встретиться 22 декабря, у Глоппа, это кондитерская в конце Елисейских полей. Буду ждать Вас там в следующий четверг, начиная с 15:30. Я сяду за столик у прилавка и буду в лиловой шляпе.
С почтением к Вам,
Зенобия.
— Бред какой-то…
Виктор убрал бумаги и записную книжку в конверт, сунул его в карман куртки и спустился вниз.
— Как дела у Жозефа? — поинтересовался Кэндзи.
— Банальная простуда, ничего страшного.
— У вас усталый вид.
— Обычная мигрень, пойду прогуляюсь.
— В семь у нас назначена встреча, мы идем смотреть мастерскую, — сообщил Кэндзи.
— Мастерскую? — упавшим голосом переспросил Виктор.
— Улица Фонтен, не забудьте.
— Не беспокойтесь, обязательно буду.
Ему следовало помнить, что Кэндзи упрям, как осел! Виктор подозвал фиакр.
Особняк Адальберты де Бри располагался на улице Барбе-де-Жуи, 22, близ Дворца инвалидов. Белые фасады соседних зданий смотрели на мир сквозь деревянные переплеты окон. Виктор позвонил и тут же почувствовал на себе недоверчиво-вопрошающий взгляд мадам Юбер. Экономка с минуту наблюдала за ним в глазок, потом впустила и молча провела в парадную гостиную. Виктор заметил, что глаза у нее заплаканы, а рот она прикрывает скомканным платком.
В гостиной сидели Бланш де Кабрезис, герцог де Фриуль, Рафаэль де Гувелин, графиня де Салиньяк, ее племянница Валентина, офицер в мундире с наградами, Матильда де Флавиньоль и католический священник в сутане. Лица у всех были мрачные, голоса звучали приглушенно. Виктор поцеловал дамам руки, поприветствовал мужчин, и Рафаэль де Гувелин шепнула ему:
— Какое ужасное несчастье, друг мой! Кто вас предупредил?
— Расскажите же наконец, что стряслось?
— Так вы не знаете? Бедняжку Адальберту вчера вечером разбил паралич. Я тут же приехала и провела у ее постели всю ночь. Подумать только, женщина, которая вечно болтала без умолку, теперь не может вымолвить ни слова! Все вокруг были уверены, что Адальберта дотянет до ста лет, она ведь пережила трех мужей, а теперь ее сердце может остановиться в любой момент, и жизнь висит на волоске. Прошу меня извинить.
Мадам де Гувелин вернулась к плачущей Матильде де Флавиньоль. Мимо Виктора прошла горничная с пустыми стаканами на подносе. Он догнал ее в прихожей и окликнул:
— Простите, мадемуазель, позвольте представиться: Виктор Легри.
— Очень польщена, мсье, я — Сидони Тайяд.
Девушка поставила поднос на столик и сделала книксен, подняв к Виктору круглое курносое личико.
— Как произошло несчастье? — спросил он.
— Мадам де Бри уже собиралась ложиться. Ее лакей Грасьен передал мне письмо, которое принесла мадам Юбер. Я сразу отнесла конверт хозяйке, и она сказала: «Положи на туалетный столик и завари мне вербену». А когда я вернулась, она лежала на ковре без чувств, как мертвая! Грасьен перенес ее на кровать и побежал за врачом. Доктор тщательно осмотрел хозяйку и сказал, что у нее приключилась пели… гепи… не помню, как дальше.
— Что было в письме?
— О, мсье, я бы никогда не посмела его вскрыть… Я четыре года верой и правдой служила…
— Могу я на него взглянуть?
— Думаю… да.
— Буду очень вам признателен, мадемуазель.
Сидони поспешила выполнить просьбу любезнейшего господина.
— Не знаю, правильно ли я поступаю…
Виктор незаметно сунул ей банкноту.
— Конечно, правильно.
Мадам Юбер позвала Сидони, и, одарив Виктора на прощание томным взглядом, девушка удалилась. Он быстро вытащил из конверта письмо и спрятал в карман. Когда горничная вернулась, он протянул ей пустой конверт.
— Я полагал, что в послании содержалось какое-нибудь дурное известие, которое спровоцировало приступ, но ничего не нашел. Положите письмо на место, мадемуазель, и окажите мне последнюю услугу. Вспомните, вы что-нибудь слышали о некоем Нуме Уиннере?
— Ну конечно! Этот англичанин выдает себя за факира! У мадам было слабое сердце, ей следовало избегать ненужных волнений, но она не могла справиться с собой, ее так и тянуло на проклятые сеансы черной магии!
