Лыкова встревожило последнее убийство. Лиза Эглит проживала неподалеку от злосчастного переезда. Он решил переселить женщину в Старый город, подальше от криминальных окраин. Поехал на Кандаускую и обнаружил ее комнату пустой. Хозяин квартиры на вопросы, куда девалась его жиличка, не ответил. Вдруг совершенно забыл русский язык! Алексей взволновался еще сильнее. Он взял хозяина за ворот и повел в ближайший участок. Приговаривал при этом:
– Вспоминай, сукин сын, или сядешь в тюрьму за… Ну, придумаю, за что.
Латыш упорно молчал. В канцелярии сыщику опять встретился помощник пристава с забавной фамилией Кошко.
– Аркадий Францевич! – обрадовался Алексей. – Помогите, пожалуйста, разобраться.
– Охотно. Обещайте только никого в нашем участке не бить.
Помощник пристава допросил квартирного хозяина по-немецки и озабоченно перевел его слова Лыкову:
– Он утверждает, что вашу знакомую увезли. Вчера вечером. Насильно.
– Кто и куда?
– Он не знает.
– А если я ему кулак покажу?
– Алексей Николаевич, у нас в Риге так не делается!
Сыщик думал недолго. Он отвел Кошко в угол и попросил не упоминать этого случая ни в рапорте, ни в журнале происшествий. По крайней мере в течение ближайших суток. Отставной подпоручик смутился. Ему не нравилось, что в его участке похитили человека, а он должен молчать об этом. Поняв опасения Кошко, Алексей сказал:
– Тут не обошлось без Кристлиба.
– С чего вы взяли?
– А больше некому. Рейтар с Ярышкиным мертвы, русским бандитам сейчас не до купеческих вдов. Это Дохлый Август. И что вы сделаете? Отыщете, где прячут Лизу, и пойдете на штурм? Останется ли она живой после вашей атаки?
– Но ведь совершено преступление! Украли женщину. Как же мне смолчать? Потом ее найдут мертвой, и с меня спросят. Не с вас, господин надворный советник, вы-то уедете в свой Петербург, а с меня.
– За сутки ее не убьют.
– Да откуда вы можете это знать? – воскликнул Кошко.
– Рассудите с точки зрения здравого смысла. Видимо, ее похищение как-то связано с трактиром, который купил в Митавской части Язеп Титус.
– Это его нашли зарезанным в Кобронских флешах?
– Да. Титус был сожителем Лизы Эглит. А заведение приобрел на деньги, украденные у атаманов Московского форштадта. Взял на чужое имя, поскольку не мог рассчитывать на промысловое свидетельство – со своим-то прошлым.
Помощник пристава понял сыщика с полуслова.
– Хорошо, пусть так, – сказал он. – Но зачем Эглит Дохлому Августу?
– Только затем, чтобы узнать имя фиктивного владельца заведения, – убежденно ответил Лыков.
– А если она его не знает?
– Тогда Лизу отпустят. Августу не нужна лишняя кровь.
– А если знает?
– И в этом случае тоже отпустят. А вот если вы сейчас подадите рапорт и дело о похищении примет официальный оборот…
– Но что изменится за сутки? – упорствовал Кошко.
– Август отыщет трактирного владельца. Пока лучше ему в этом не мешать – целее будет госпожа Эглит.
Кошко протянул сыщику руку и вздохнул:
– Ох, вводите меня в служебный проступок. Но ваши предположения убедительны. Хорошо, я молчу ровно сутки. Дальше составляю рапорт, и меня увольняют…
– Никто вас не уволит, Аркадий Францевич. Поверьте старому сыщику. И вообще, переходили бы из общей полиции в сыскную! У вас логический ум, вас можно убедить разумными доводами. И вы быстро все схватываете.
– Я подумаю, – усмехнулся отставной подпоручик.
Выйдя из участка, Лыков сразу отправился на квартиру к Никифорову. В душе он вовсе не был уверен, что Лизе Эглит ничего не угрожает и что назавтра ее отпустят.
Сыщику повезло: Александр Лукич оказался дома.
– Вы почему не на заводе?
– Место освободится только через неделю. Но что случилось, Алексей Николаевич? На вас лица нет!
– Лизу Эглит похитили. Мне нужна ваша помощь. Называйте любую цену.
Лыков описал события последних дней и повторил свою догадку о причинах похищения женщины. Никифоров задумался.
– Что-то не то, Алексей Николаевич, – наконец произнес он. – Зачем Дохлому Августу тратить время, искать злосчастный трактир? Чтобы себе его забрать? Опасно: деньги там не его, придут обокраденные и попросят вернуть.
– Двое мазов уже ни о чем не попросят.
– Ну и что? Их наследники вот-вот объявятся. Подерутся на Московском форштадте да и перестанут. Выберут наконец себе «короля». И тот начнет ревизию владений. Где деньги от разгромленной квартиры? Титус спер. Почему не нашли? А он их в трактир вложил. Где тот трактир, почему не у нас? Вернуть! Ну и…
– Ваши предположения, Александр Лукич?
– Все встает на места, Алексей Николаевич, если Дохлый Август выполняет чей-то подряд. Например, Цвейберга, будь он неладен.
– А ведь вы правы. Я сам должен был догадаться. С одной стороны, старший Титус объегорил множество людей, но все по мелочам, за которые не убивают. С другой, на ворованные им средства трактир не купить. Где он взял основной капитал? Украл у Цвейберга. Так?
– Полагаю, так.
– И немец подрядил «короля» Митавского форштадта разыскать имущество. Тогда дела Лизы плохи.
– Почему, Алексей Николаевич? Опознает она дельца, да и гуляй на все четыре стороны.
– Не нужна она им живая. Обоим. На кону десятки тысяч рублей. А тут свидетель, баба. Кому-нибудь разболтает. Безопаснее приткнуть, и дело с концом. Август – убивец по натуре, Цвейберг тоже никого за людей не считает. Надо Лизу спасать.
Мужчины помолчали. Лыков косился на собеседника, ждал, что тот скажет. Но Никифоров никак не решался.
– Александр Лукич, помогите мне. Найдите, где держат Эглит.
– Попытаюсь, – ответил Зверогон. – Есть у меня одна догадка. Ждите здесь, никуда не уходите.
Бывшего сыщика не было три часа. За это время надворный советник извелся. Прав ли он, что не дал делу о похищении законный ход? Вдруг Лизу сейчас убивают из-за его промашки?
Наконец Никифоров вернулся.
– Нашел, – с порога сообщил он.
– Где?
– У Дохлого Августа есть особнячок для всяких развлечений. Иначе говоря, девок ему туда возят. Не в дом же их звать? Он человек женатый.
– И что?
– Особняк отсюда неподалеку. Угол Фрауенбургской и Саукенской улиц.
– А почему вы уверены, что Лиза Эглит там?
– Когда я проходил по улице, то нарочно задержался в табачной лавке напротив. Наблюдал оттуда за домом. Подъехала пролетка, из нее вышел Томаш Шунас, содержатель трактира возле станции Зассенгоф. Под конвоем двух мрачных таких ребят. Завели его в особняк, а через пять минут выпустили. Радостный, тот сел в экипаж и дай бог ноги! Так что ваша догадка верна. Лиза там, и ей возят на опознание всех окрестных трактирщиков.
– Надо спешить, – деловито констатировал Лыков. Вынул из кармана револьвер, откинул барабан, внимательно осмотрел патроны и остался доволен.
– Я не смогу, Алексей Николаевич! – взмолился Никифоров. – Вы из Департамента полиции, а я кто? И потом, вы уедете, а мне тут жить. Что если ранят? Или убьют? Кто мать мою станет содержать?
– Успокойтесь, Александр Лукич. В дом я пойду один.
– Как один? Их там несколько человек!
– Я пойду один, – повторил сыщик. – От вас мне надо, чтобы вы отвлекли их, когда я полезу внутрь.
– Как же я их отвлеку? И ведь запомнят ребята мое лицо. Даже если у вас все получится, меня отыщут и накажут. С Кристлибом шутки плохи.
– Мы вас загримируем.
– Кем?! – возмутился Зверогон. – Старьевщиком нарядите? Или курьером?
– Вон на стене висит гитара. Вы играете, Александр Лукич?
– Ну бренчу немного… – озадаченно ответил бывший сыщик.
– Есть одна идея.
Мысль эту Лыков почерпнул из рижских газет. В городе стали появляться уличные певцы. Они ходили по улицам в самых фантастичных костюмах, пели дурными голосами самодельные серенады и вымогали за них деньги у обывателей. Мода эта пришла из Европы и подверглась осуждению газетчиков.
– Мы оденем вас таким певцом, бороду наклеим. Родная мать не узнает. Встанете у калитки и затянете что попало. Один выйдет, чтобы вас прогнать. Постарайтесь отвлечь его хоть на минуту, и сто рублей ваши.
Последняя фраза окончательно подкупила Никифорова. Он успокоился и даже стал рассуждать:
– Что ж, ежели как следует загримироваться… Я видал тут одного такого. Петух! Шляпа с пером, плащ из фальшивого горностая, а голос противный-противный…
– Вот и вы так же пойте. Чем хуже, тем лучше! Никто ничего не заподозрит.
Заговорщики поехали в Старый город, в магазин театрального реквизита. Одели бывшего надзирателя подобающе, потом в номере Лыкова загримировали и разучили пару дурацких песенок. С бородой и в зеленых очках Зверогон был неузнаваем, в чем сам убедился, взглянув в зеркало.
