Пот заливал ему лицо, глаза, но он не мог отереть его: руки были связаны.
Элинор взяла со стола кусок ткани и осторожно вытерла ему лоб.
— Продолжайте!
— Я и говорю: я шел за вашим монахом от самой деревни. У меня был мешок с этими… с костями, которые брат Мэтью согласился купить.
Брат Мэтью скосил взгляд на строгое неподвижное лицо сестры Руфи и снова опустил голову.
Пленник продолжал:
— После того, как вот этот молодой монах пошел через лес, я продолжал ковылять по дороге и на повороте наткнулся на троих. Двое из них ругались. То есть спорили друг с дружкой.
Томас нахмурился, припоминая:
— Я ничего не слышал, хотя поворот недалеко от того места, где я свернул.
— И я не слышал, брат. Как тут услышишь? Дождь, ветер… Погодка не приведи Господь…
— Продолжай! — прикрикнул Ральф. — О погоде потом.
— Как скажете, коронер… Значит, увидел я их — и сразу в кусты! Кому охота идти мимо трех мужчин, которые, сразу видно, ссорятся, да еще наверняка вооружены… Миледи, вы обещали мне милосердие, но нельзя ли к нему добавить глоток вина? Все в горле пересохло.
— Еще чего!.. — буркнул Ральф. — Лоб тебе вытерли. Может, бараньим мясом угостить?
Однако брат Эндрю, стоявший ближе всех к кувшину с элем, налил его в кружку и поднес к губам просящего.
Продавец реликвий пил, захлебываясь, потом откашлялся и снова заговорил:
— Было их трое, как я уже сказал. Двое из них — крестоносцы, третий — нет. Один, который с красным крестом, — простой солдат. Другой, кто стоял посередке и вроде утихомиривал их, — тоже из крестоносцев, но повыше рангом.
— Два крестоносца, — повторил, помрачнев, Ральф. — А третий?
— Третий — он стоял спиной ко мне в длинном темном одеянии и с замотанной чем-то головой — был похож на прокаженного. Внезапно он что-то крикнул, и крестоносец, который посередине, оглянулся на него, а который был солдатом — побежал… Тогда третий рванулся за ним.
— Он догнал и убил его? — догадался Томас.
— Он кинул в солдата камень, попал в голову, и бежавший упал. Тогда второй крестоносец бросился на того, высокого, в длинной одежде, и они начали бороться.
— А тот, в кого камнем? — спросил Ральф. — Он что?..
— Тот быстро пришел в себя, поднялся и начал вроде смеяться над теми, кто боролся. И вот… С криком, напоминающим рев дикого зверя, высокий человек в темной одежде накинулся на солдата, приподнял его в воздух, как пушинку, и бросил наземь! Я застыл в ужасе: откуда такая сила?
— Сатана может придать и не такую, — сказала сестра Руфь.
— Ну, и что потом? — поторопил рассказчика Ральф.
— Потом этот, наделенный сатанинской силой, выхватил кинжал, воткнул в живот солдата и просто взрезал его… Все кишки вывалились. Тот вскрикнул один раз — и конец.
Говоривший прикрыл глаза, содрогнулся и заплакал. Настоящими слезами.
Все молчали.
На этот раз слезы ему утер Кутберт, и он, пару раз всхлипнув, заговорил опять:
— Добрые люди, я бывал в сражениях и видел всякое, но то ведь борьба с двух сторон — когда душа молчит, а кипящая кровь говорит. А тут было просто убийство, и убийца… как бы это сказать?., упивался делом своих рук. Да, иначе не скажешь…
Снова наступило молчание, которое прервал Ральф:
— Ты не рассказал всего. Заканчивай, лицедей!
— Я говорю чистую правду! — взревел тот. — Бог свидетель! Это все…
Ральф схватил его за ворот и поднял с колен:
— Нет, не все! Клянусь, я все-таки отправлю тебя на виселицу и буду любоваться, глядя, как ты запляшешь на веревке, словно марионетка в балагане.
Угроза вызвала новый взрыв рыданий. Плакать он умел не хуже, чем петь или танцевать.
Ральф потряс его за плечо:
— Говори, плакун!
— Да чего же еще?.. Тот, кого я обозвал демоном, тоже начал плакать. Чудеса — и только! Сам убил, а сам плачет. Крестоносец подошел к убитому, вытащил кинжал из его тела, а демон…
Томас не дал ему договорить.
— Этим демоном был молодой…
Но пленник хотел сам поставить все точки над «i».
— …Он катался по земле, как безумный, и рыдал. Крестоносец поднял его, обнял и начал утешать, как малое дитя. Потом вытащил из-под плаща свой кинжал… Я думал, он хочет убить молодого…
— Но он не убил его, — проговорила Элинор, как бы продолжая ход своих мыслей.
— Да, он воткнул кинжал в грудь мертвеца, после чего снял свой плащ и накрыл им мертвого, будто тот спит и ему холодно.
Пленник содрогнулся.
— Ты видел их лица?
Это спросил Томас.
— А как же! Который в летах, назвался потом Уолтером. А молодого он именовал Морисом. Сэром Морисом… Ну, теперь уж точно все, коронер. А я тут, клянусь, совсем неповинен, и если в чем и виноват, так только в делишках с овцами. Но миледи обещала мне милость и снисхождение.
— Что же ты молчал столько времени, негодяй? — взорвался Ральф.
— Так ведь боялся. А если и меня они прирежут?
Ральф погрозил ему кулаком:
— Нет, дружочек. Ты все нам наврал. Кутберт, отведи его в тюрьму. Пускай там дожидается веревки.
Пленник опять упал на колени:
— Да не виноват я! Пощадите! Почему вы не верите?
— Потому что у тебя нашли кошелек убитого солдата. Ты убил его и заграбастал денежки.
— Каюсь! Деньги взял! Когда те двое ушли, я подошел к трупу и срезал с пояса кошелек. Деньги-то ведь уже ничьи, разве не так? А я бедный человек, я почти умирал от голода…
— Замолчи, брехун! Ты к тому времени уже набил себе пузо овечьим мясом… А теперь послушайте, что я скажу. — Ральф оглядел всех присутствующих. — Он убил солдата из-за денег. Но потом испугался, что молодой Морис видел это, и убил его тоже. А чтобы запутать все расследование и направить его по ложному пути, он совершил нападение на сестру Кристину… Так что, думаю, убийца нам теперь известен…
— …Да что же это такое, миледи? — орал пленник, пытаясь ползти на коленях в сторону Элинор. — Я же не могу человека убить!.. Даже из-за денег… Никогда!.. Я мошенник, верно. Даже назовите подлецом — соглашусь. Но чтобы убить! Зарезать, как овцу!.. Клянусь всем святым, не виновен я! Я тоже был солдатом…
Ральф положил руку на рукоятку меча. Но Элинор строго сказала:
— Обнажать оружие, коронер, в обители не следует. Даже если ваша цель — просто запугать задержанного и заставить говорить правду. И только правду… Тем более, — добавила она, едва заметно поморщившись, — что вы его уже достаточно запугали.
Действительно, штаны у бедняги намокли — запах мочи смешался с запахом пота, все вместе благоухало малоприятно.
— Ладно, — сказал Ральф. — Тогда продолжим еще немного. — Он снова обратился к задержанному: — Ты исчез как раз в то время, когда напали на сестру Кристину и когда был убит сэр Морис. И ты клянешься, что не совершал этих двух убийств — солдата и сэра Мориса, — в которых тебя подозревают. Действительно, свидетелей этих преступлений пока что нет. Кутберту удалось стать свидетелем только третьего убийства, но…
— Это не я! — диким голосом закричал пленник.
— Третьим убийством, — продолжил Ральф, — которое видел собственными глазами мой помощник, было убийство овцы. Но оставим его на твоей совести. Я хочу спросить: есть ли у тебя свидетели, которые могут честно и правдиво рассказать о том, где ты находился во время совершения двух убийств и нападения на сестру Кристину?
Брат Мэтью зашевелился на своем месте, прокашлялся и сказал:
— Миледи…
Элинор удивленно взглянула на него и любезно произнесла:
— Вы хотите выступить в защиту обвиняемого, брат?
— Да, — не вполне твердым голосом ответил тот. — Дело в том, что этот человек невиновен. Я не берусь говорить об убийстве солдата, но, видит Бог, к убийству сэра Мориса и к нападению на сестру он непричастен.
— Объясните, брат.
— Я предпочел бы говорить об этом только с вами, миледи, — голос Мэтью понизился до хриплого шепота. — Ибо чем больше людей услышит меня, тем быстрее мои слова распространятся по монастырю и за его пределами.
Брат Эндрю пожал плечами:
— Только не через меня, брат.
— И не через меня, — сказал Томас.
Анна молча наклонила голову, но Мэтью пристально и с печалью продолжал смотреть на сестру Руфь.
Покраснев, она сердито сказала:
— По-моему, брат, вы не имеете причин считать меня болтливой сорокой!
Он с виноватым видом отвернулся.
Элинор посчитала необходимым завершить эту сцену своим кратким выступлением.
— Для нас очень важны любые сведения, брат, и они, разумеется, останутся в сих стенах, если требования закона не заставят нас действовать по-другому. С этим согласны все находящиеся здесь. И потому мы готовы выслушать вас. Продолжайте, пожалуйста.
Он с явной неохотой подчинился и начал так:
