свои пистолеты и начнут стрелять. В кого сперва нацелятся? В того, кто кричал, — сыщик навел на Пороха указательный палец, словно револьвер, — то есть в вас, Илья Петрович. Затем откроют огонь по мундирам, чтобы положить трех городовых и трех жандармов, — он переводил палец с одного на другого, — а последним прикончат аптекаря, который их предал.
Шлейхман застонал в углу, прикрывая голову руками.
— На меня пуль уже не останется, — подытожил Мармеладов.
— Вы же не думаете, что мы тут замрем, как мишени в летнем тире?! Еще посмотрим, кто успеет выстрелить первым, — начал было хорохориться полковник, но тут же посерьезнел. — Всем проверить оружие! Если бандиты окажут сопротивление — стреляйте не мешкая. Но хотя бы одного оставьте в живых, понятно?!
— Так точно! — грянул хор голосов.
— Да тише, черти! — шикнул Порох. — Орете как оглашенные. За два квартала слышно. Аптекаря лучше связать, и кляп ему запихните, мало ли что… Вот так. Видишь, Кашкин, какие сноровистые жандармы? Не чета топтунам околоточным… Фонари у вас потайные?
— Иных не держим, — унтер-офицер раздулся от гордости. — На любую засаду берем с собой.
— Закрывайте створки. Будем ждать.
Подвал моментально погрузился во тьму. Спустя пять минут следователь пересел поближе к Мармеладову и заговорил в самое ухо:
— Вспомнилась мне история про фотографа, которую вы рассказали. Глупо погиб! Из-за четырех рублей… Принес бы мне портрет бомбистки, остался бы живой. Мы сумели бы защитить… Кхе-м! Так вот, вопрос у меня имеется. Если вы нашли портрет, то отчего же его не показали?
— Потому что у меня его нет, — прошептал в ответ сыщик.
— Где же он?
— А я не сказал? У Луши… У г-жи Меркульевой из «Московских Ведомостей».
— Не сказали. Интересно, многое ли вы не договариваете? — насупился Порох. — А журналистка эта мне категорически не нравится. Слишком взбалмошная и агрессивная.
— Вы ей не приглянулись по той же причине.
— Шта-а-а?
— Так что лучше вам друг к другу не приближаться, — съязвил Мармеладов, — уж больно взрывоопасная смесь получится.
— Вы мне эти шуточки брос…
Полковник осекся на полуслове, услышав шаги над головой. В аптеке затопали тяжелые сапоги.
— Шлейхман, ау! — раздался простуженный баритон. — Ты где, вошь белопузая?
— Может в подвале ждет? — предположил другой голос, не такой сиплый.
— Прежде не ждал, а тут ждет?
— А иначе стал бы еврей звать? Ну, если товара нет?! Малой, сходи в подвал. Проверь.
Заскрипели ступеньки. Порох встал, взвел курок револьвера, стараясь не шуметь, и направил оружие на дверь.
— Ну как там? — хрипел баритон.
— Погоди ты, — огрызнулся третий бандит, — я еще и до низа не дошел.
Желтая полоска проступила на подвальной стене, разрезая тьму пополам. Она быстро увеличивалась в размерах, открывая в прицеле освещенный прямоугольник, с застывшей в нем фигурой бомбиста.
«Словно муха в янтаре» — подумал следователь, и негромко скомандовал:
— Дайте огня!
Створки потайных фонарей разом распахнулись, ослепляя вошедшего. Порох качнулся вперед, не опуская револьвера.
— Руки в гору, тварь, — прошипел он. — Заорешь — пристрелю.
Жандармы в два шага оказались рядом, быстро и почти бесшумно скрутили растерявшегося бандита. Те, что остались наверху, в аптеке, не успели понять, что произошло.
— Эй, малой, и ты пропал? — на лестницу ступил второй бомбист. — Что там у вас…
Спустившись до середины, он заметил тени, прислушался к непонятной возне и пыхтению из подвала и все понял:
— Засада!
Одновременно с его криком раздался громкий свист с улицы, а затем и звон разбитого стекла.
— Окружили, падлы! — хриплый баритон наверху перемежал ругательства с выстрелами, потом сорвался на полуслове и затих.
— Ипатий, ты живой?
Бандит на лестнице выхватил пистолет, но не знал куда бежать. Наверху творится что-то страшное — вышибают дверь, орет сразу дюжина глоток, а Ипатий молчит. Подстрелили, выходит, Ипатия.
— Малой? Отзовись, малой!
Другой подельник сгинул в подвале, где подстерегает не пойми сколько полицейских. Можно ворваться, убить одного или двух, но если их там больше, тогда крышка. А помирать не хочется…
— Шлейхман! Сволочная ты морда. Да чего же вы молчите-то все?
Обиженное бормотание сменилось всхлипываниями, бандит прижался спиной к шершавой стене и начал стрелять: две пули вниз, в распахнутую настежь дверь подвала, еще две вверх, — ага, сразу затаились, архаровцы! — потом еще беспорядочно в стену напротив, в ступеньку лестницы, снова направил дуло в подвал, патронов уже не осталось, а он все щелкал курком и повторял:
— Чего же вы молчите, нехристи? Чего молчите?!
Истерика захлебнулась так же внезапно, как и началась. Бандит сполз по стенке, бросил бесполезное оружие и уселся на ступеньки.
— Сдаюсь… Сдаюсь, слышите?! Вяжите меня, гниды. Чтоб вам сдохнуть…
XXVIII
Двух бандитов, застреленных на улице, занесли в аптеку и положили у стены. Простуженного Ипатия, который начал стрелять прямо через витрину и получил несколько пуль в ответ, оставили там, где он упал — за аптечным прилавком. Черная дыра с подсыхающей кровью зияла на левой щеке, а к правой присосалась пиявка из банки, разбитой жандармскими выстрелами.
Порох поднялся наверх и осмотрел убитых. Все бородатые, возрастом поближе к сорока годам, одеты как извозчики. Никто и близко не подходит под описание бомбистов из ячейки Бойчука.
— Зар-р-раза! — следователь пнул шкап и еще две банки с пиявками упали на пол, разлетаясь вдребезги. — Зря время потратили. Это не та банда!
Унтер-офицер подбежал на гневный рев и замер, ожидая приказаний. И они тут же последовали:
— Трупы свези на кладбище, нам они без надобности. Собирай всех, кто еще держится на ногах. Продолжайте
