проверять аптеки! Их уже немного осталось — почитай, всю Москву наизнанку вывернули. Коляску мне подать немедленно! Хотя, — полковник выглянул за порог, — вон сколько снега намело. Раздобудь-ка лучше сани! А я пока допрошу ту парочку.
— Так этот ваш… — жандарм замешкался, вспоминая фамилию, — Мармеладный… Уже начал допрашивать.
— Шта-а?! Где?
— В подвале, — унтер-офицер махнул рукой и мстительно добавил. — А Кашкин даже не рыпнулся, чтобы его остановить.
Порох слетел вниз рассерженным ураганом, намереваясь устроить сыщику выволочку, но увидел, что оба задержанных говорят, перебивая друг друга. Замер на пороге. Прислушался.
— Три раза уже в этом годе…
— Три раза взрывали котлы пивоваренного товарищества Гивартовского, — повторил Мармеладов. — И еще дважды бросали бомбы в цеха прохоровской мануфактуры. Вы убили семерых рабочих и трех сторожей. Так?
— Все так, ваш-ство, — блеял малой.
— Но зачем?
— Ради низа… вержения, — выпалил бандит с лестницы, дергая себя за сивый ус.
— Царя сбросить хотели, — подхватил его подельник. — Мы идейные, ваш-ство.
— Политические? — уточнил сыщик.
— Агась. Такие мы и есть.
— Кто у вас за главного?
— А Ипатий совсем убитый?
Мармеладов посмотрел на полковника. Тот кивнул.
— Вот он и главный, — облегченно вздохнул усатый.
— Бойчук вам знаком? — следователь задал этот вопрос бесстрастно. — Чего затихли-то? Фрол Бойчук. Знаете такого?
— Н-н-нет, — выдавил усатый, прижав пальцем дергающееся веко. — Такого не знаем.
— А мне думается, знаете. Только говорить не хотите, — Порох подошел вплотную к арестованным и заорал:
— Говори, мразота! Где Бойчук прячется?
— Не знаю, ваш-ство, — промямлил усатый, а малой от страха попросту онемел — раскрывал рот, да сказать ничего не получалось.
— За дур-рака меня держите?! — ярился полковник, вцепившись в их загривки. — Дружка покр-рываете? Бар-раны паршивые!
Бандиты были на грани обморока — один побледнел, второй покрылся красно-ржавыми пятнами, — и не падали лишь потому, что Порох крепко держал их за волосы.
— Остыньте, Илья Петрович, — сказал Мармеладов, по прежнему сидящий на мешках с бертолетовой солью. — Эти двое ничего не знают о Бойчуке.
— Как бы не так! — полковник упрямо крутил вихры цепкими пальцами. — Все политические знакомы меж собой, они же одно дело делают.
— Они-то одно, — согласился сыщик, — а эти — другое.
— В каком это смысле? Они же сами покаялись, что бомбы кидали. И в аптеке мы обнаружили бертолетову соль, фосфор, кислоту… Доказательства же!
— Бомбы они кидали, но не ради низа… вержения царя, — передразнил Мармеладов.
— Да какая же еще цель может быть у бомбистов? — Порох задумался и отпустил арестованных, те со стонами рухнули на пол. — Они же сами сказали, что политические… Постойте-ка, а с чего они с вами заговорили и выдали всю подноготную? Отчего такая доверительность?
— А у вас такая подозрительность? — парировал сыщик. — Я действовал под присмотром трех полицейских. Спросите Кашкина, какой аргумент подействовал на арестованных.
— Убедительный аргумент, ваше высокородие!
— Кашкин! Ты говори короче. Мне вот эти ваши экивоки…
— А я чего? Короче, так короче… Развязал г-н сыщик мешок, зачерпнул горсть бомбической соли и спросил: «Знаете, что это?» Бандиты подтвердили. Он продолжает: «А про шлиссельбургскую кашу слыхали? Так вот, полковник из охранки готовит ее по собственному рецепту. Он затолкает эти бертолеты прямо в ваши…» Как бы помягче передать, г-н полковник… А! В филейные, значится, части. «…затолкает и подожгет. Взорвет как живые бомбы!» Те, понятно, обдристались со страху. Да и как не поверить? Вы же поверху ходите, шкапы крушите и рычите, словно дикий зверь. А г-н сыщик добавил: «Но ежели успеете мне все рассказать до его прихода, тогда просто в тюрьму свезут». Вот они и загомонили наперебой.
— Однако методы у вас, Родион Романович, — вернул должок Порох. — Я в восхищении! Быстро раскололи сей орех. Но с чего вы решили, что эти бомбисты не политические? Пять взрывов, десять трупов… Кто же они?
— Никак не подберу слово, чтобы охарактеризовать, — признался Мармеладов. — Но они не связаны с народовольцами, поскольку те не стали бы убивать рабочих. Для заговорщиков рабочий люд — основная движущая сила революции. Они выискивают недовольных тяжким трудом или мизерным жалованьем, чтобы убедить присоединиться к борьбе за свободу. А станет ли доверять рабочий тому, кто убивает его собратьев?!
— Крупица истины в ваших рассуждениях есть, — полковник с сомнением почесал подбородок, — но как-то все это натянуто.
— Пусть так, — не стал спорить сыщик. — А вам не кажется странным, что эти варвары трижды устраивали взрыв на одном и том же заводе?
— Не знаю, не знаю… Может, они тактику отрабатывали, а на этот завод проще всего пройти.
— В том-то и фокус, что нет. Они же сами сказали, что после первого взрыва на пивном заводе утроили караулы. Проще было выбрать другую цель, но бандиты еще дважды ходили туда. Причем взрывали не абы что, а чаны для варки пива. И на прохоровской мануфактуре уничтожали станки. Чтобы обе фабрики встали.
— Возможно, они считали так: фабрики встанут, рабочие не получат денег и возненавидят хозяев, — предположил Порох. — Пойдут все крушить…
— Хозяева тут при чем? — возразил Мармеладов. — Фабричный люд возненавидит бомбистов, которые лишили их куска хлеба.
— Да-с, не сходится.
Полковник пинками поднял бомбистов с пола и навис над ними, подобно грозовой туче.
— Отвечайте, как на духу: зачем взрывали эти две фабрики? Молчите, недотыки? — он обернулся к сыщику. — А подайте-ка мешок, Родион Романович. Нафаршируем их курдюки, мигом заговорят!
— Не н-надо! Я скажу, скажу, — зашмыгал носом молодой бандит, но усатый его перебил.
— Да что тут говорить? Взрывали из личной неприязни. Купцы Прохоровы, что «Трехгорную мануфактуру» построили — оне же из староверцев. А от раскольников разве чего хорошее бывает? А Гивартовский притащил на свой завод немца, чтобы пиво варил. Да есть ли кто хуже немца в целом свете?
