– Иосиф Аримафейский был приемным отцомИешуа?
– Так здесь написано. – Лео мрачно улыбнулся Кэлдеру. – Это же подтверждение, которое вы искали, не так ли? Подтверждение того, что Иешуа Назир – это и есть Иисус из Назарета. В этом присутствует какая-то скучная правда, да? Таким образом объясняется очень многое из Нового Завета: кем был Иосиф, почему его беспокоила судьба Иисуса, почему он положил его в гробницу. Очень многое.
Все устремили взгляды на Кэлдера, ожидая ответной реакции. Но тот лишь перебирал бумаги, и движения его были быстрыми и нервными, словно он куда-то торопился.
– Кто же, черт побери, это написал?! – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Кэлдер казался абсолютно беспомощным. Он хотел получить ответы, а ответов не было. – И ради всего святого, какую он преследовал цель? –Привычная ирония, казалось, исчезла без следа.
– Мы уже неоднократно об этом говорили, – усталым голосом промолвил Тедеши. – Это всего лишь досужие вымыслы. Историки и археологи могут представить это в каком угодно свете, но на самом делеэто лишь версии, предположения. Все, что у нас есть – единственная бесспорнаявещь, которая у нас есть, – это текст.
Кэллер огляделся по сторонам, словно подыскивая нужные слова.
– Эта информация должна быть совершенно секретной, – решил он. Слово «секретная» казалось очень уместным. Secretus,«разделенный». Существует «секрет», таинство мессы, молитвы, которую бормочет священник во время сбора пожертвований. Тайное знание – это то знание, которым обладают приобщенные к гностическим обрядам.
– Разве подобные вещи не являются всеобщим достоянием? – сердито спросила Лия. – Большую часть жизни я посвятила борьбе за полную публикацию Кумранских свитков. Я не хочу быть причастной к очередному замалчиванию в научном мире.
Они с Кэлдером ввязались в ожесточенный спор.
– Это самая настоящая бомба, – сказал он. – Даже хуже. Ядерное оружие. Плутоний. Господи, да это Апокалипсис! Мы не можем просто так выпустить это в мир.
– Мы обязаны опубликовать текст, – настаивала она. – Рабочие материалы, предварительные результаты. Мы должны держать внешний мир в курсе дела. В противном случае пойдут кривотолки, начнутся всякого рода спекуляции на этой теме… Довольно тех сплетен, что циркулируют уже сейчас.
Восстановить худой мир удалось представителю Археологической палаты. В предыдущих дискуссиях он участвовал мало, и возникало смутное ощущение, что он – незваный гость из внешнего мира, некто вроде шпиона.
– Не может быть и речи ни о какой академической свободе, – заметил он и холодно улыбнулся Лие. – Мы имеем Дело с политикой, обычной, но вовсе не простой политикой. Как выразился Стивен, эта штука может рвануть почище бомбы. Меньше всего на свете правительству Израиля хотелось бы ввязываться в конфликт с христианами. А этот свиток принадлежит израильскому правительству.
Последовало неловкое молчание. Вскоре члены комиссии встали и начали складывать свои бумаги. Было не вполне ясно, приняли ли они окончательное решение, но к Библейскому центру уже приближалась буря. Выходя из кабинета, в котором заседала комиссия, Гольдштауб отвел Лео в сторону и сам же рассмеялся над излишней предосторожностью.
– Думаешь, мы сможем держать это в тайне? Лео, вся эта история вот-вот просочится во внешний мир. Помнишь статью в «Таймс»? Даже не думай, что этим все ограничится. Уже пошли сплетни, и это, заметь, только начало.
«Сплетни» – неправильное слово. «Сплетня» означает некое сплетение, а то, что проникло сквозь стены Библейского центра, больше напоминало едкую, коварно растекающуюся жидкость, первую струйку настоящего наводнения. Журналисты всего мира словно подкапывали запруду, ожидая, когда же ее наконец прорвет. «Обнародует ли Всемирный библейский центр полный текст свитка, чтобы научная общественность смогла самостоятельно его оценить? – вопрошал свежий выпуск газеты «Тэблит». – Можем ли мы быть уверены, что данный труд находится в руках компетентных ученых, а не диссидентов, мечтающих о сенсации?»
– Черт побери, что это за «Тэблит»? – спросил Гольдштауб. – Судя по названию, имеет какое-то отношение к Моисею. [105]
– Католический журнал, – пояснил Лео. – Интеллектуальный, довольно снобистский.
– Черт, откуда они это знают?
– Ты же сам вчера сказал: вся эта история уже просочилась в мир. И теперь просто ждет подходящего момента.
Леовернулся к работе. Изолированный от мира, защищенный от мира надежной прослойкой, он снова принялся за скрупулезное препарирование двух тысяч лет веры: буква за букву, слово за слово, око за око, зуб за зуб, сожжение за сожжение, рана за рану, полоса за полосу. Он прилагал комментарии, добавлял толкования, на цыпочках крался между тонкостями спряжений и склонений, синтаксиса и морфологии. Стояло лето. Зной корежил землю, свет разбивал мир на белые и бронзовые осколки, на солнечную и теневую половины. Камни накалялись до такой степени, что к ним нельзя было прикоснуться, цикады истошно вопили, будто прижженные линзой. В здании же сохранялся прозрачный холодок пещеры, пещерный холодок скриптория, [106]холодок покойницкой.
«Каким же человеком был Иешуа? Совратителем, [107]тростником (что гнется на ветру?)…скорее, галилеяне, чем фарисеи… (он был известен?) вождям народа (как) Иисус Вар-Авва, Сын Отца, и (его происхождение могло быть?) известно всем; но простые люди [108]называли его Иисусом Вар-Адамом, что значит Сын Человека. Я знал его, и я любил [109]его.
«Я знал его, и я любил его». Лео закрыл глаза, измученные ярким светом и капризами замысловатых букв. «Я знал его и я любил его».
В греческом языке существует множество слов, обозначающих ту или иную любовь, но даже их недостаточно. Божественная любовь, любовь к мужчине, любовь к женщине, любовь к жизни, родительская любовь, любовь к стране. Склонившись над текстом, Леосражался с любовью. Любовь к Мэделин, подумалось ему… Слишком трудно объяснить эту последнюю любовь: она создана из eros, agapeи philiaобразующих вместе сложную комбинацию. Agape – это любовь человека к Богу и Бога к людям, а значит, и любовь человека к ближнему своему. Именно agapeПавел включил в свою знаменитую триаду – наряду с «верой» и «надеждой», но, к сожалению, переводчики Библии короля Иакова [110]неудачно перевели это чувство как «charity», «милосердие». Но какая из любовей погубила Иешуа? Какая любовь погубила Мэделин?
«Я уже пыталась это сделать, – написала она. – О да, у меня есть опыт в подобных вещах, я разве не говорила?»
В каких еще «подобных вещах» у нее был опыт? Что подразумевали ее неоднозначные слова? Лео пытался с ней разговаривать. Лишившись Бога, к которому он взывал прежде, Лео предпринимал абсурдные попытки беседовать с Мэделин, пытался воскресить ее в своих фантазиях, пытался воссоздать ее из эфира, воздуха или какой-то иной субстанции, хранившей ее образ; точно так же когда-то, в детстве, он пытался вообразить живого Христа, опираясь лишь на бездну беспорядочных образов и иллюзий. Но как и тогда, его попытки не увенчались успехом: Мэделин не являласьего взору. Мэделин молчала. Он думал о ней, и чем больше он о ней думал, тем менее реальной она становилась; он воображал ее, и чем чаще он протягивал руку, силясь ухватить ее образ, тем зыбче тот становился. Бывали моменты, когда Лео боялся вспоминать ее, как будто при каждой мысли воспоминания будут истончаться, как будто память – смертна и умирает каждый раз, когда ее напрягаешь.
«Иешуа учил, что прежде всего нужно любить Господа своего и презирать все те силы, которые властвуют над нами, ибо они суть не от Бога, а порождение человеческой натуры. Иешуа учил, что нужно отречься от своей семьи и друзей своих и следовать за ним к спасению. Иешуа учил, что если человек богат, то должен он продать все свое имущество, а прибыль отдать тем, кто следует по пути истинному».
Давид Тедеши пригласил Лео на ужин. Семья Тедеши жила в тесном доме в одном из новых районов на окраине города, где здания образовывали концентрические круги, точно стены цитадели вокруг главной башни: супермаркет, почтовое отделение, полицейский участок. Жители района как будто находились в постоянном ожидании осады.
Ужинали они в крошечном садике за домом. Двое детишек как заведенные мотались вокруг мангала и обеденного стола. Жену Давида звали Элен. Эти двое были ярыми христианами, стараясь не уступать в вопросе набожности членам тихой, убежденной баптистской паствы в Америке. На Священную землю они переехали, чтобы Давид мог делать карьеру в туманной области папирусологии, но также затем, чтобы приблизиться к средоточию своей веры. Они выучили иврит. Службы они посещали вместе с группой, называвшей себя «Евреи за Иисуса».
