из любопытства, сунул нос в папку «Кактус», почитал про себя. Ничего нового не узнал — кроме характеристики от секретной полиции кэмпэйтай. «Легкомысленный прожигатель жизни, ни интереса, ни оперативной ценности не представляющий, но может быть использован для давления на мать». На полях жирный знак вопроса: Доихара усомнился в мнении тойкийских коллег. Несколько снимков скрытой камерой, сделанных еще в Японии. Непристойных. Приятно было вспомнить хорошее.
Разыскал Эдди, само собой, и папку агента «Принцесса». Вот где было по-настоящему интересно. Какие приключения! Действительно Мата Хари. И даже Жанна д’Арк. А еще Эдриану стало Принцессу жалко. Оказывается приемный отец, ас разведки, изнасиловал Ëсико, когда она была еще подростком. Понятно, почему бедняжка стала моральной инвалидкой и сексуальной извращенкой. Права современная психологическая наука — все травмы из детства.
Однако пришлось остановиться. Время было уже позднее. А еще спускаться по жуткой водосточной трубе, красться через парк, лезть через забор, пешком топать до вокзала.
Вчитываться в досье Хаттори Хандзо было уже некогда. Послужной список у агента-«акциониста» такой длинный — не хватит пленки. Ларр снял только первую страницу, где общие сведения: 1896 г.р., м.р. Формоза, звание «капитан», семьи нет, квалификационная категория «высшая», асексуален, интеллектуальный уровень «выше среднего», вредные привычки — «садистские наклонности» и т. д. и т. п. Всё это значения не имеет. Главное — на фотокарточке то же лицо, которое снял при посадке оператор «ПанАм».
Задание выполнено, и выполнено блестяще, сказал себе Эдди. Скромность в число его достоинств не входила.
Ползя по трубе, он храбрился. В парке был сосредоточен — чтоб в последний момент не запалиться. Через ограду перелез менее ловко, чем хотелось бы — порвал брюки. Зато на тихих ночных улицах, двигаясь к вокзалу, расслабился и предался сладостным мыслям.
В мягком кресле чудесного экспресса «Азия» он выспится. Завтра в полдень отплывет на британском пароходе в Шанхай. В это время люди Доихары еще будут искать утопленника в мутных водах реки Итунхэ.
Из Шанхая, правда, придется добираться до дома по воздуху (бедная аэрофобия!), зато возвращение в Нью-Йорк будет триумфальным. Утереть нос мамочке так приятно. Триста тысяч долларов нужно инвестировать под восемь процентов годовых, это две тысячи в месяц. Можно жить-не тужить в свое удовольствие до конца дней. И никогда, никогда больше не работать.
ОБЪЯСНЕНИЕ
(наиболее вероятное)
В сущности нужно застрелиться, думал Лев Филиппович, глядя на пышные облака, очень похожие на присыпанные пудрой пончики. Стюард Джон только что принес разогретые донатсы, от них в желудке стало тяжело, а во рту приторно.
В сущности нужно было застрелиться еще двадцать лет назад, когда развалилась Россия и начался нескончаемый бег непонятно куда и зачем. Ведь собирался же, сжимал в руке рукоятку «маузера» двадцатичетырехлетний поручик, с которого солдатня только что сорвала погоны. Получилась бы короткая, но красивая жизнь вместо унизительной тягомотины. Но лучше поздно, чем никогда. И лучше самому, чем с бетонным грузилом на ногах на дне Сан-Францискской бухты, как сулят итальянские ублюдки.
Никого не обездолишь, никто не заплачет. Разве что жена на похоронах — и то из приличия, чтоб одобрили знакомые. Раньше думал, что нет ничего хуже одиночества. В двадцать шестом, когда удалось выйти на след брата и отправить ему в Москву весточку, а в ответ пришло истерическое письмо «забудь-никогда-больше-не-пиши-иначе-погубишь», разрыдался от безысходной заброшенности. А есть штука похуже одиночества — жить под одной крышей с целлулоидной козой. Она ни в чем не виновата, уж какая есть, такая есть. Это он, идиот, новый иммигрант, влюбился в Американскую Американку, а потом за то же самое ее и возненавидел. Для жены нет Аллаха кроме Накопительного Счета, и Мортгидж — Пророк Его. Но на счете всего 4350 долларов. А долг перед ублюдками — 32 тысячи, и каждый месяц увеличивается на 10 процентов.
В юности у Лёвы Терлецкого было две мечты: Свобода и Богатство (которое есть высшая степень свободы, свобода-люкс). Во имя Свободы он стал авиатором. В те времена это означало подниматься в небо одному, отрываться от земли и цепких людишек, парить вольным соколом. И вот нате вам: торчишь в стальном ящике с восемью другими членами экипажа, друг у друга на голове. Хуже, чем в тюремной камере. Поодиночке в гражданской авиации теперь летают только на «кукурузниках». С тамошней зарплатой жену и ее Аллаха не улестить.
Еще коварней обошлась со Львом Филипповичем вторая мечта. Становиться капиталистом он не собирался, не имел склонности к муравьиному скопидомчеству. Верил в Фортуну, в Счастливый Случай, всю жизнь возлагал на сей алтарь подношения. В офицерской молодости играл на скачках, холостяком просаживал все наличные в казино, утаивал от жены премиальные — носил букмейкерам. На этом себя и сгубил. Гадина Марио шепнул, что есть «верняк», надо ставить на Дубину Джексона, потому что в третьем раунде чемпион Большой Чарли Скотт «ляжет». И предложил «плечо»: на каждый поставленный доллар контора добавляет девять, а с выигрыша возьмет только половину. Лев Филиппович поставил тысячу. Но Большой Чарли вынес Дубину Джексона нокаутом на первой же минуте. И защелкал счетчик.
Нет, застрелиться будет нечестно по отношению к Козе, сказал себе Лев Филиппович. Ублюдки начнут выколачивать долг с нее. Он и так перед нею кругом подлец, но становиться ее палачом? До этого мы еще не докатились. И не докатимся.
Он перевел взгляд с облаков на серебристо-чешуйчатую гладь океана и прищурился. Возникла новая мысль. А что если вывернуть штурвал, уйти в штопор и… Никто не успеет ничего понять. Через минуту всё кончится: тоска, мука, страх. Коза получит от «ПанАма» компенсацию, да выплату от страховой компании. Жизнь у Льва Терлецкого была хреновая, так хоть уйдет достойно.
— Лео, д-давай я тебя с-сменю, уже д-двенадцать, — сказал веснушчатый Марк Уокер, второй пилот. Он был тяжелый заика, и оба его сына-близнеца, пятилетние Мо и Джо, тоже заикались и тоже были веснушчатые.
Лев Филиппович оторвал взгляд от соблазнительной поверхности моря. Ничего себе «достойный уход» — угробить еще четырнадцать человек, осиротить четырнадцать семей. Тяжелая судьба не предполагает легкого финала. Надо будет придумать в Маниле что-то другое. В любом случае возвращаться в Сан-Франциско нельзя. Ублюдки сказали: «Это последняя отсрочка». Неисправным должникам мафия сначала ломает пальцы. Потом ноги. Потом берется за членов семьи. Тридцать две тысячи долларов — огромные деньги, взять их неоткуда…
— Пусть Вилли отправит сводку, и
