— Сударыня, вы никогда не пробовали писать психологические романы? Полагаю, ваш опыт был бы удачным.
— Обычно романы, особенно трехтомные, пишут те, кто страдает от отсутствия ярких событий в собственной жизни. А я сейчас, простите великодушно, загружена делами по горло!
— Заметьте — чужими делами! Вы, собственно говоря, не имеете никакого отношения к событиям, происходящим в семействе Терских-Хорватовых, но почему-то непременно оказываетесь самым главным действующим лицом в любой их сваре. Даже ограбление, которому вы подверглись, является следствием вашего излишне активного участия в борьбе за наследство, которое вам не принадлежит.
— Господин следователь, вы никогда не замечали, что чужие дела всегда гораздо важнее собственных и заниматься ими гораздо интереснее?
— Мне, повторюсь, чужими делами приходится заниматься по долгу службы, и особого веселья я в этом не нахожу. Кстати о чужих делах, вы случайно не знаете, где может находиться Дроздова-Тушкина, которую вы спугнули в Последнем переулке?
— Вот этого я, признаться, не знаю.
— Слава Богу, что вы хоть чего-то не знаете! Будьте любезны, напомните вашим друзьям — господину Щербинину и графине Терской, что я завтра жду их здесь, в Окружном суде, на предмет дачи показаний по делу.
Да уж, этого следователя трудно назвать приятным человеком. Но вправе ли я осуждать его за проявление мизантропии? Легко ли ежедневно заниматься чужими преступлениями, каждое из которых может подорвать в человеке веру в христианские добродетели? Видимо, из-за специфики своей службы он во всем видит только плохие стороны…
Вернувшись домой, я поинтересовалась — не было ли телефонных звонков или каких-либо иных сообщений от господина Легонтова. Увы, Легонтов не подавал никаких вестей. Значит, на след Жени ему выйти так и не удалось.
После обеда мы с Марусей отправились в больницу к Михаилу. Он явно шел на поправку. Доктор обещал выдать его нам на руки дня через два, если все и дальше пойдет столь же благополучно.
Когда Михаил увидел меня в дверях больничной палаты, его единственный глаз засиял таким нежным светом, а на лице расплылась такая радостная улыбка, что у меня потеплело на сердце.
Не знаю, согласится ли он на пластическую операцию, по-моему, он и так неплохо выглядит, особенно в глазах тех, кто привык к особенностям его внешности. И нужно ли искать лишних мучений ради внешней красоты?
Похороны преступного Нафанаила. — Как нелегко бывает держаться в рамках христианского всепрощенчества. — Телефонное послание господина Легонтова в изложении Шуры. — Флигель в Казачьем переулке. — Знатный «сурприс». — Связанная старуха. — «Вы — чудовище!» — Женя Дроздова.
Похороны Нафанаила Десницына явно уступали по пышности похоронам нотариуса Вишнякова, что, собственно говоря, справедливо — нельзя же оказывать равнозначные почести и душегубу и жертве.
Маруся и Андрей с утра уехали в Окружной суд, так что родня Терских-Хорватовых была представлена одной Варварой Филипповной Здравомысловой.
Мое предложение помочь несчастной миссис Десни с организацией похорон Нафанаила мадам Здравомыслова поначалу приняла в штыки, и пришлось долго уговаривать ее, взывая к христианскому милосердию и в красках рисуя тяжелое положение одинокой, убитой горем матери преступных братцев.
Позволив себя уговорить, Варвара Филипповна все же подошла к своей миссии с большим чувством ответственности и организовала достойные, насколько позволяла ситуация, проводы покойного.
Я невольно обратила внимание на один нюанс — к миссис Десни, по мнению Варвары Филипповны, вполне можно было обращаться свысока, милостиво-покровительственным тоном, а госпожа Здравомыслова, давно задыхавшаяся в тисках благопристойной бедности и терпящая много унижений, явно испытывала потребность проявить высокомерие, чтобы хоть слегка отыграться за свои беды. Тем не менее женщины почти подружились.
Кроме нас троих, за гробом шла кучка прислуги из особняка Терских, возглавляемая вышедшим из больницы Петром Никодимовичем, чья голова, впрочем, еще была в бинтах. Я бы не осудила старика, решившего проигнорировать похороны человека, пытавшегося его убить. Но старый дворецкий, по-христиански простив все обиды, пришел хоронить своего случайного и нелюбимого хозяина.
— Раз уж так судьба распорядилась, что мы этому господину служили, так и проводить его в последний путь нам надобно, а сколько злодейств на его совести — в том ему не перед нами ответ держать и не нами с него спросится, — сформулировал Петр Никодимович свою позицию.
У ворот кладбища к маленькой похоронной процессии присоединилась еще какая-то группа мужчин, похожих на карточных шулеров. Они отрекомендовались друзьями покойного, проводили гроб с телом Нафанаила до могилы и даже сказали над ней несколько теплых слов, состроив на лицах, напоминающих о всех возможных пороках, благостные мины.
Мадам Здравомыслова, ненадолго забывшись и отвлекшись от своего христианского всепрощенчества, ухитрилась-таки напомнить присутствующим, что покойный много грешил и вообще жил, мягко говоря, не в ладах с моралью. Миссис Десни затравленно вздрогнула и втянула голову в плечи.
— Варвара Филипповна, все-таки госпожа Десницына — мать покойного, — осторожно прошептала я ей на ухо.
— Что ж, я это ей в вину не ставлю, — ответила человеколюбивая вдова.
Церемония похорон, хоть и скромная, и недолгая, все равно оказалась тягостной. Домой я вернулась усталой и разбитой. Видимо, простуда, полученная на крыше в Последнем переулке, еще не до конца отпустила меня. Озноб и ломота в суставах напоминали, что на свете существуют такие приятные вещи, как чай с травками и медом, диван, теплый плед, дамские романы в трех томах и спокойный сон, наконец…
Но из всего, что было мне необходимо, пришлось довольствоваться только наскоро проглоченным стаканом чая. Не успела я переступить порог дома, Шура протянула мне листок бумаги, на котором она в меру своих сил записала телефонное послание господина Легонтова.
«Елена Сергевна гаспадин Легонтов вилели пиридать, чтобы вы срочно ехали к нему на Ардынку дело важное хотя и сурприс. Но вы будити рады если патарапитца изволити. Задерживатца они ни вилели».
— Шура! Как только я разберусь с делами Марии Антоновны, нам с тобой придется позаниматься грамматикой. Ты совсем разучилась писать по-русски! Просто безобразие! Сколько я тебя учила, а ты опять пишешь слово «господин» с двумя «а». Выбери себе книгу — и каждый вечер читай хотя бы страницы три-четыре и запоминай слова. А по средам и пятницам будем писать диктанты.
Шура присела в книксене.
— Это как вам будет угодно. Только если с телефонной трубки на слух записывать, грамматики все равно никакой не выйдет — писать-то надо быстро, и думать некогда.
— Шура, а ты не думай — просто всегда пиши «господин» и «Ордынка», хорошо? А думать тут не о чем. Ты ведь взрослая девушка, скоро появится у тебя жених, напишешь ему письмо о любви, а он смеяться будет.
— Жениху как ни пиши, лишь бы от души! А за такого, кто будет надо мной смеяться, я не пойду — больно нужно! Господин Легонтов, Елена Сергеевна, вас поторопиться просили, извините, что напомнила. Пусть, говорит, барыня без задержки на Ордынку приедут. Он же не думал, что вы мою записку разбирать приметесь, ждет небось не дождется!
И Шура снова присела. Нет, воспитательница из меня никудышная, хотя дерзкая девчонка права — нужно поторопиться!
— Ладно, голубушка, приготовь мне платье переодеться и принеси стакан чаю. К разговору о грамотности мы еще вернемся.
Заменив траурное платье на обычное и сделав несколько глотков ароматного чая, я снова надела шляпу и нехотя отправилась на Ордынку.
Что за дурацкий сюрприз выдумал господин Легонтов? Неужели этот невыносимый человек не мог сам завтра прийти ко мне со своим сюрпризом? Как бы славно я сейчас подремала на диване в кабинете, а нужно брать извозчика и тащиться в Замоскворечье. И что там может меня ждать? Какая-нибудь ерунда!
