находился царский ординарец унтер-офицер Кузьма Мачнев.
На этот раз после развода караулов император заехал к своей кузине, великой княгине Екатерине Михайловне, и теперь направлялся обратно, в Зимний дворец. В начале третьего пополудни кортеж повернул с Инженерной улицы на набережную, направляясь к Театральному мосту — и в этот момент какой-то юноша бросил под ноги лошадей императорской кареты жестяную коробку цилиндрической формы.
Прогремел мощный взрыв — в подпольной мастерской Кибальчича снаряд был начинен гремучим студнем, вес которого составлял около шести фунтов, и надежной системой запалов. На несколько мгновений мир вокруг, казалось, погрузился в тишину, после чего весенний воздух огласился криками людей и страшным лошадиным ржанием. Взрывом оказались ранены конвойные казаки и еще несколько прохожих, оказавшихся поблизости.
Человек, который бросил бомбу, попытался бежать, но почти сразу был схвачен.
У царской кареты разнесло напрочь заднюю часть, однако сам император не пострадал.
Лица, ответственные за безопасность Александра II, и даже лейб-кучер Сергеев попытались уговорить его немедленно покинуть место покушения. Но император, по словам очевидца, решил, что «военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов». Одетый в мундир Сапёрного лейб-гвардии батальона, он подошёл к задержанному бомбисту, спросил его о чём-то, потом направился обратно к месту взрыва…
И тут еще один участник покушения, мужчина маленького роста, который стоял в перепуганной толпе у решётки канала, внезапно бросил под ноги императору вторую бомбу, завернутую в салфетку. Новый взрыв будто бы подкосил императора, окружавших его офицеров, охрану и самого покушавшегося. На высоте, превышающей человеческий рост, образовался большой клубок беловатого дыма — затем он, кружась, начал расходиться и распластываться книзу…
Взрывная волна отбросила Александра II на землю, из раздробленных ног начала хлестать кровь. А в 15 часов 35 минут на флагштоке Зимнего дворца был спущен императорский штандарт, оповестив население Санкт-Петербурга о смерти императора Александра II.
В результате двух взрывов из свиты и конвоя было ранено девять человек, из числа чинов полиции и посторонних лиц, находившихся на месте теракта — одиннадцать. Из них смертельными оказались ранения Государя императора, одного из конвойных казаков, четырнадцатилетнего мальчика из мясной лавки и самого террориста.
Впоследствии на месте покушения был воздвигнут храм, получивший название Спас на Крови.
Здесь уместно припомнить, что за несколько лет перед этим, сразу же после выстрела Веры Засулич, император навестил раненого градоначальника Трепова. И тот на слова участия будто бы ответил:
— Эта пуля, быть может, назначалась вам, ваше величество, и я счастлив, что принял ее за вас.
Считается, что Государю эти слова не понравились, но как только Федор Федорович покинул свой пост, революционеры начали на Александра II настоящую охоту.
По воспоминаниям современников, Трепов «счел бы за оскорбление, за наказание для себя, если бы помимо его сопровождение государя в поездках по городу было поручено кому-либо другому, а не лично ему». И, конечно, он не дозволил бы государю осматривать раненого казака. А если уж это и было бы непременным желанием царя, то сумел бы охранить монарха от вторичного покушения, «ибо для прозорливого полицианта, каким был Трепов, не было бы ни малейшего сомнения в том, что неудача первой бомбы не есть еще окончание покушения. И эта охрана была так проста и так возможна, даже непреложна, ибо в момент разрыва первого снаряда из Михайловского манежа возвращалось Константиновское училище юнкеров, участвовавших в зловещем для государя параде в этот день, и стоило только оцепить юнкерами то место, где началась катастрофа, и жизнь государя была бы спасена…».
Сам генерал-адъютант Федор Федорович Трепов после убийства Александра II несколько лет провел в Киеве, где ушел из жизни в 1889 г. вследствие ран и контузий, полученных на службе. По некоторым сведениям, до последних дней он участвовал в деятельности тайной монархической организации «Святая дружина» [48].
Что касается присяжного поверенного Унковского, то на судебном процессе по делу о цареубийстве первого марта 1881 г. он принял на себя защиту студента Николая Рысакова — того самого, который бросил первую бомбу в карету Александра II. Непосредственно Рысаков, равно как и остальные подсудимые, царя не убивал — однако по закону все шестеро были именно «цареубийцы», поскольку все они участвовали в подготовке и организации покушения.
Алексей Михайлович построил защиту на том, что пытался найти для своего подзащитного смягчающие обстоятельства и хотя бы спасти его от виселицы. Присяжный поверенный сделал для этого все возможное, учитывая негативный настрой государственной власти, суда и большей части публики в отношении обвиняемых. Когда на суде пришло его время для выступления, Унковский сразу же заявил: «Я понимаю, что очень многим приходит в голову то, что защита по настоящему делу совершенно невозможна, что защиты здесь быть не может. И действительно, обстоятельства настоящего дела таковы, что подобная мысль может прийти в голову. Но в любом случае обязанность защитников, назначенных от суда, священна…
Защита является таким же фактором правосудия, как и обвинение. Само собой разумеется, я не являюсь здесь защитником совершенного злодеяния, я защищаю только лицо, которое его совершило».
Далее он сослался на показания свидетелей о том, что еще совсем юный, едва достигший девятнадцати лет, Рысаков «был известен им за мальчика хорошей нравственности и самого мягкого характера». Алексей Михайлович доказывал, что его подзащитный стал революционером и террористом не осознанно, а «был вовлечен в революционную деятельность другими, более сильными людьми, и, конечно, вовлечен помимо его воли».
«Наш закон, — говорил он, — в числе обстоятельств, уменьшающих вину, а, следовательно, и меру наказания, прямо ставит тот случай, когда преступление совершено по легкомыслию и убеждению других лиц».
Когда же прокурор Н.В. Муравьев [49] — этот, по выражению Салтыкова-Щедрина, «мастер щипать людскую корпию», добившийся на политических процессах за два года шестнадцати смертных приговоров, затребовал виселицы для всех, включая Рысакова, присяжный поверенный Унковский выступил с мотивированными возражениями. Он сослался не только на судебную практику европейских государств, но и на статью 139 Уложения о наказаниях Российской империи, согласно которой несовершеннолетние, то есть не достигшие двадцати одного года, могут быть осуждены не более чем на двадцать лет каторги.
Суд не принял во внимание доводы защиты. Рысаков был казнен. Но речь Унковского по этому делу вошла в историю отечественной адвокатуры как пример по-настоящему профессионального исполнения своего долга.
Скончался Алексей Михайлович в Петербурге, в возрасте шестидесяти четырех лет.
Министр внутренних дел граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов зимой 1881 года подготовил и представил Александру II план административно-хозяйственной и финансовой реформы, привлечения общественности к законотворчеству путём созыва представительного органа с
