скупым, как три жида, и сынку денег не давал. Тот ждал наследства, когда папаша помрет, но сам ушел раньше…
– Что достоверно вам известно? – уточнил Благово.
– Играют во всем Втором батальоне. Седьмая рота – заводила, но и в Пятой, и в Шестой та же канитель. Только Восьмая пока держится, там ротный командир капитан Асатцев зажал молодежь-холостежь в кулаке.
– Где именно играют?
– Сейчас на квартирах. Полк стоит в Красных казармах, офицеры частью снимают жилье у обывателей, частью помещены во флигель, что во дворе. Я сам туда не суюсь, а надо бы…
– Вы сказали: сейчас на квартирах. Ждете лагерей? – догадался Лыков.
– Точно так, господин титулярный советник… как вас?
– Алексей Николаевич.
Беклемишев нахмурился:
– Уже апрель, после Пасхи мы сразу в лагеря. Там такое начнется! Сойдутся три пехотных полка, один казачий и артиллерийская батарея. Делать офицерам нечего, только и остается, что дуться в картишки. Хорошо бы до лагерей вскрыть язву, а, господа сыщики?
– Помогите нам, тогда управимся.
– Эх! – Беклемишев стукнул по столу кулаком. – Жизнь офицерская! Иной раз думаешь, прости господи: уж лучше война. Там все на волоске, твоя судьба – дело случая, а нравы чище. Даже ругаются меньше, похабного слова не услышишь. А здесь, в казармах да палатках, скука и бессмысленность существования заставляют людей пить да играть.
– Почему бессмысленность существования? – удивился Алексей.
Остальные трое поглядели на него с усмешкой. Благово буркнул:
– Повзрослеешь – поймешь.
– А… Ну ладно. Разрешите приступить к дознанию, ваше высокородие?
Действительный статский советник Каргер, генерал-майор Назаров и полковник Беклемишев на этот раз покосились на статского советника. Благово начал загибать пальцы:
– Опрос сослуживцев убитого денщика – раз. Беседа с ротным командиром… как его?
– Рутковский Вацлав Вацлавич, – подсказал Назаров.
– …два. Ну и младших офицеров тоже надо расспросить – это три. Все это поручаю Алексею Николаевичу. А я поговорю с Асатцевым. Попробую получить от него характеристику того, что творится в полку. Тут, Нил Петрович, потребуется ваше содействие.
Беклемишев сообразил сразу:
– Характеристику? Вы хотите, чтобы офицер доносил на своих товарищей, а я этому содействовал?
Благово так же быстро рассвирепел:
– У вас в полку уже два покойника! Вам мало? Просите нас удалить язву, а сами в институтку играете? Гангрену не лечат примочками.
Вмешался начальник бригады:
– Нил Петрович, а я вам приказываю обеспечить сотрудничество капитана Асатцева с чинами полиции! С соблюдением этических соображений, разумеется.
Никто не понял, что под этим имел в виду генерал-майор, но формулировка всех устроила. Каргер поехал к себе, а сыщики направились вместе с полковым командиром в Красные казармы. Там Беклемишев дал необходимые приказания и удалился. На короткое время полицейские остались одни. Павел Афанасьевич требовательно посмотрел на помощника. Тот кивнул:
– Да, конечно, я поищу среди них осведомителя. Но понадобятся деньги. Хотя бы пятерину, а лучше десятку.
Статский советник вынул потертый бумажник с дворянской короной, долго в нем рылся и извлек две трешницы.
– На. Больше с собой нет. В отделении напишешь расписку.
– Слушаюсь. Фамилия Рутковский вам ни о чем не говорит?
– Нет. Это у тебя память феноменальная, а я, после того удара по башке, и все, что знал, позабыл. А тебе она о чем говорит?
Титулярный советник пожал плечами:
– С ходу не вспомню, но мелькало, мелькало… Вечером посмотрю во входящих.
И они расстались.
Первым делом Лыков представился батальонному командиру майору Костыро-Стоцкому. Тот сразу не понравился нижегородцу – типичный карьерист с хитрой физиономией и глазами как две заслонки. Майор вызвал капитана Рутковского и распорядился насчет опроса нижних чинов.
Когда сыщик увидел капитана, то понял, что тот еще противнее батальонера. Вот уж лис так лис! Пришлось прикинуться недалеким служакой, которому начальство поручило скучные формальности. Уловка помогла. Капитан выслушал первые две беседы и удалился, сославшись на дела. Алексей сразу оживился. Как раз зашел фельдфебель по фамилии Скоробогатый. Он быстро уяснил вопросы и ответил обстоятельно:
– Дрянной был солдат Елпидифор Сомов. Ох, паскудная душа! Ленивый, на руку нечистый, службу знал из рук вон.
– На руку нечистый? – насторожился сыщик. – Неужто у своих крал?
– Так точно, ваше благородие. У покойного подпоручика Шенрока деньги тырил по маленькой, тот сам мне жалился. И раньше пропадали в роте мелкие суммы. На него грешили… Побить хотели, да доказать не смогли. А по карахтеру – он! Оставшись без офицера, Сомов угодил в артель, делали они к масленице в Гордеевке лубочные ряды. И там отличился Елпишка своей бестолковостью. Выгнали из артели обратно в роту.
– Когда вернули Сомова в роту, с кем он там знался?
– Да ни с кем. Денщики от роты – как отрезанный ломоть: на учения не ходят, дежурств не несут, только и знают, что подай-принеси. Как алешки [17], в общем. И, оказавшись снова в строю, растяпа наш жил наособицу.
– В увольнения он тоже один ходил, наособицу? Что можешь сказать за его знакомства?
Скоробогатый без раздумий ответил:
– А в кабаки он ходил. Причем в самые дурные, их вон на Миллионке вдосталь.
– На какие деньги мог там пить нижний чин? – усомнился Лыков. – На Миллионке в долг не наливают. Сапоги потребуют, а куда он без сапог?
Фельдфебель и тут за словом в карман не полез:
– А вот с краж и гулял.
– Но ведь не доказано.
– Не доказано. Однако как иначе лопать мануйловку с протопоповкой? [18] А Елпишка бахвалился, что, кроме них, ничего не пьет.
Лыков и сам любил настойки московского парового водочного завода Протопопова. Однако со своим жалованьем мог позволить их себе только по большим праздникам. А тут рядовой солдатик.
Другие сослуживцы убитого дали ему такую же характеристику. Вороватый, ленивый, любил угоститься за чужой счет. Жадный – страсть! Самым полезным оказался младший унтер-офицер Кривошапкин. Как только он заговорил, сыщик остановил его и перешел на другой тон:
– Как тебя звать?
– Викула, ваше благородие.
– А по отчеству?
– Елисеевич.
– Викула Елисеевич, сколько тебе осталось служить?
– Год с месяцем.
– Ты у начальства, надо полагать, на хорошем счету?
– Вроде да…
– А куда хочешь поступить после отставки?
Унтер зачесал в затылке:
– Вот бы в конторщики на хорошее место. Или на железную дорогу.
– Чтобы попасть на такое место, нужно представить ходатайство.
– Я знаю. Надеюсь, господин ротный командир подпишет.
Лыков усмехнулся:
– Рутковский? Он с тебя денег за это потребует. А так и слушать не станет.
Кривошапкин смутился. А сыщик продолжил:
– Такое ходатайство, с подходящей характеристикой, можем дать мы. Ежели его превосходительство полицмейстер Каргер черкнет, тебя куда угодно возьмут!
– А… как бы это сделать, ваше благородие?
– Да уж не за спасибо. Нужно, чтобы ты рассказывал мне о настроениях в вашей роте. А лучше – и в батальоне, и во всем полку. Тайно от Рутковского.
Унтер-офицер напрягся:
– Стало быть, доносительством заниматься?
– Мы говорим: негласное осведомление.
– Но суть-то дела такая, как я сказал?
– А это как поглядеть, Викула. Вот у вас офицеры в карты играют, а потом стреляются. Как подпоручик Шенрок. Хорошо, что христианин жизни себя лишил?
– Плохо, очень плохо!
– А ведь этого можно было избежать, если бы его вовремя оттащили от соблазна. И человек сейчас был бы жив. Скажи, много у вас картежной игры?
Кривошапкин мялся, потом выдавил:
– Много. Так ведь среди офицеров, мне туда хода нет. Какой толк от моего осведомления будет? Копеечный.
– Умный человек найдет способ, – возразил сыщик. – Через денщиков, к примеру. Или тебе характеристика хорошая не нужна? Через год с месяцем. А я тебе еще и деньги буду платить. Вот, держи пока трешницу. Станешь получать такую каждый месяц.
Служивый разглядывал билет, потом недоверчиво спросил:
– За что мне деньги?
– За негласное осведомление. Поступаешь ко мне на связь. Сейчас пиши расписку: я, такой-то, получил три рубля, в скобках сумма прописью, от помощника начальника сыскного отделения титулярного советника Лыкова за освещение настроений в военной среде. Дата, подпись.
Кривошапкин накатал расписку, сунул трешницу в карман и начал рассказывать.
По его словам, Сомов якшался за пределами казармы с опасными людьми. И чувствовал себя с ними в своей тарелке. Знакомцы рядового поджидали его на выходе и вели в трущобы Миллионки, славящейся своими притонами.
– А для чего им
