ее к свече. Другие негромко разговаривали.
Пленный француз лежал в углу, накрывшись шинелью Мурина: старался не мозолить людям глаза. Кольцо выпало, покатилось по полу. Мурин поймал его. Ощутил пальцами неровности. Поднес к глазам, повернулся к свече. На внутренней стороне кольца разглядел гравировку: «17 juin. Ensemble pour toujours». «“17 июня. Вместе навсегда”. А погибла. Когда все самое страшное было уже позади». Мурину стало горько. Счастье этих двоих оказалось куда короче вечности.
– Жена ваша? – отозвался пленный, заметив круглый блеск золота.
Мурин, глядя сквозь кольцо, точно в прицел, покачал головой. «Должно быть, на кольцо и позарился мародер там, в пустом доме, – подумал он. – Как нелепо».
– Невеста? – предположил Арман.
Мурин, не ответив, убрал кольцо в кошелек.
– А у меня есть, – похвастался француз.
– Может, и ее портрет у тебя с собой тоже есть? – задиристо вмешался голос, и Мурин понял, что их слушали. Что их все время слушают.
Остальные тут же умолкли.
– Конечно, – невозмутимо ответил француз и, постучав себя пальцем по темени (отчего шутник прикусил язык), пояснил: – Вот здесь. Всегда со мной.
«Вместе навсегда». Надпись на кольце тут же пришла Мурину на ум. Опять пронзила грусть. Живые продолжали жить и надеяться на встречу, только мертвым надеяться не на что.
– Гляжу, Мурин, французу твоему палец в рот не клади, – сказал кто-то.
– Я узнал, где собирают пленных в обоз, – несколько громче нужного заговорил Мурин, чтобы не дать перебранке разгореться. – Завтра я вас туда отведу и сдам.
Шутник проворчал что-то, отвернулся, захлопотал, приготовляясь ко сну. Все снова занялись своими делами.
Мурин понизил голос, наклонился к французу:
– А до той поры носа отсюда не высовывайте. Если жизнь дорога.
Арман посмотрел на Мурина. Но, не решившись задать свой вопрос вслух, накрыл голову шинелью.
Горбатенькую улицу эту он сразу узнал. На следующий день, когда они проезжали с Изотовым мимо, она мелькнула по правую руку.
– Изотов, погоди, – бросил Мурин и развернул Азамата.
– Куда ты? – донеслось в спину. – Но…
– Езжай вперед, я тебя догоню.
У обгорелых развалин дома Мурин спрыгнул. Крыша обрушилась. Торчала почерневшая печь и труба. Азамат, чуя тепло недавнего пожара, напрягся, фыркнул, заплясал на месте. Мурин похлопал его по шее. Пожарная рота закончила работу, увезла бочки и трубы. В развалинах возились саперы.
– Что, ребята, – крикнул Мурин, – на Луну сегодня полетим?
– Не сегодня. Здесь чисто, – отозвался один, сдвинув со лба кивер. Лоб был грязен от пепла и пота.
– Что ж тогда вчера бахнуло?
– Хрен его знает. Офицер из патруля вчера рассказал, они с товарищем делали объезд и на какую-то каналью в доме наткнулись. Мародер, видать.
Мурин понял, что под офицером тот имеет в виду Изотова.
– Успел, сука, долбануть. Бабенка какая-то в доме была, тоже погибла.
«Бабенка какая-то…» – нахмурился Мурин, прошел по пепелищу. Мысль о кольце с романтической надписью не выходила у него из головы. «Как это печально. Как несправедливо, – думал он о незнакомой ему влюбленной паре, которую вчера разлучила смерть. – Какая ужасная участь».
Прямо на заднем дворе солдаты копали яму. Рядом, обернутые тканью, лежали в ряд тела. Мурин подошел, поздоровался. Солдаты перестали копать. Один поставил ногу на лопату. Значит, начальство, понял Мурин. Подошел, угостил из кисета табаком. Солдат тут же заложил себе щепоть за губу. Мурин кивнул на тела:
– Тоже со вчерашнего случая, что ль?
«Неужели в сгоревшем доме было так много обитателей?» – удивился. Вчера дом показался ему давно заброшенным.
– Не. От вчерашних одни головешки остались. Косточки мы в мешок собрали. Вон, – указал подбородком он. – А этих, – он показал на тела, – в развалинах поблизости понабрали. Кто раньше помер, кто позже. Всякого хватает. Похоронные команды только и успевают подносить.
«Ведь ее возлюбленный даже и не будет знать, где искать ее могилу!» – пришло Мурину на ум, когда он глянул на мешок с костями. Повинуясь странному порыву, присел к нему, развязал, раздвинул горловину, заглянул. Увидел закопченные скаты двух черепов, черные дуги ребер. В горло ударила желчь. Мурин поспешно выпрямился. Попятился. Мысль о том, что бедная жертва обречена теперь до скончания мира делить могилу с грабителем, своим убийцей, поразила его. Даже после смерти ее человеческое достоинство было попрано.
– Что ж вы свалили их в кучу, – возмутился. – Это разве по-людски?
– На войне…
– Здесь уже войны нет.
– Ты нас-то не попрекай, – обиделся солдат. – Могли бы кости просто в яму бросить.
– Прости, – осекся Мурин. – Просто… Не по-людски.
Солдат помолчал, поджав губы. Вздохнул.
– Ладно. Твоя взяла.
Он отошел в сторону к тачке, в которой был навален их инструмент. Чем-то загремел.
– От себя, между прочим, отрываю, – пробурчал. – Сейчас мешков в Москве днем с огнем не сыскать.
Выпростал, встряхнул и протянул Мурину котомку:
– На, сам возись. Нам груши околачивать некогда. К полудню еще мертвяков нанесут.
Солдат повернулся к остальным, которые отставили лопаты:
– Кончай лодырничать. Ишь обрадовались, – беззлобно пробурчал, ибо понимал, что короткий отдых был всем необходим. – За работу, робяты.
Лопаты снова застучали.
Мурин взял мешок с костями за углы, потряс. Обгорелые кости вывалились на землю. Мурин начал с черепов. Один был поменьше, значит – женский. Сунул его в котомку. Туда же отправил ребра. И остановился. Груда костей. Он не знал, где чьи и как их различить.
Вдруг его огорошило: «Ведь ее возлюбленный – тот, кто подарил ей кольцо, – поди, и не знает даже, что она мертва». Какая страшная участь – вечно ждать ту, которая не придет никогда. Сердце его защемило. Вероятно, не будь он сам влюблен, все случилось бы иначе. Но Мурин был влюблен.
– Застопорился? – раздался над головой голос, он все еще был окрашен обидой.
Мурин поднял голову. Старший похоронной команды стоял рядом.
– Вот ты нас зря попрекал. Видишь теперь сам – ни черта теперь не разберешь, где кто.
– Вижу, – признал Мурин: – Я был неправ.
Поднялся. Солдат лопатой сгреб все кости снова в мешок. Завязал. Взял его, взял и котомку. Серьезно посмотрел на Мурина:
– Мой тебе совет. Потом спасибо скажешь. Отпусти.
– Что? – не понял Мурин.
– Был человек – и нету.
Пораженный его равнодушием, Мурин всплеснул руками:
– Никто теперь даже не знает, кто была эта женщина, как ее звали!..
Солдат фыркнул:
– Прям так и никто…
– Кто ж?
– Вчера народ на пожар пялился.
– Где ж их искать? Тех, которые вчера на пожар пялились.
Солдат посмотрел на него с сожалением:
– Куда ж им отсюда деться?
Мурин растерянно оглянулся.
– В подвалах хоронятся, – пояснил солдат. Сунул в рот мизинец и большой палец, громко и коротко свистнул.
Через несколько мгновений доска на одном из подвальных окошек дрогнула, в щель высунулась голова в мещанском картузе. Испуганные глаза остановились на Мурине.
– Только б лучше ты послушал моего совета.
Солдат пошел обратно к ямам, слегка кренясь набок, чтобы уравновесить тяжесть: в одной руке мешок, в другой – котомка и лопата.
Мещанин в картузе выбрался из расщелины и робко подошел к Мурину. Небритое лицо было молодым. Он снял картуз, поклонился не без изящества, пожалуй, даже чрезмерного, бойко зажурчал по-французски:
– Добрый день, господин офицер. Почту за счастье служить.
Мурин испытал замешательство. Все сейчас избегали говорить по-французски. Даже те, кто не умел, отчаянно коверкая, переходили на непривычный им русский. А этот и не думал смущаться:
– Что вам будет благоугодно?..
Всей позой он выражал готовность сорваться с места и исполнить желание господина офицера, в чем бы оно ни заключалось.
– Шарль Жюден, к вашим услугам. Платье дамское и детское.
«Понятно». Вот откуда бойкая любезность. Приказчик модного магазина. Но здесь? Сейчас? Мурин подавил удивление. Платье дамское или детское ему не требовалось, он перешел к делу:
– Дама, которая вчера в этом доме… – Мурин замялся. Он не знал, что она делала в этом доме.
– Которая погибла в пожаре? – быстро откликнулся учтивый француз.
– Вот-вот.
– Ах, бедная мадам Бопра…
«Тоже
