прошлого года, являлся начальником Девятого, специально-секретного отдела. Этот отдел ведает всеми научно-техническими направлениями работы — от лабораторных изысканий до шифровки-дешифровки. Нет ни малейших сомнений, что через генерала Бокия можно выйти и на Фриновского!
Мистер Фитцрой был очень воодушевлен.
— Однако после встречи в Лондоне прошло целых семь лет. За это время многое могло измениться, — засомневался мистер Селдом.
— Это легко проверить, — сказала Мэри. — Я могла бы отправить Александру Барченко телеграмму. Если меня в Москве по-прежнему ждут, он сразу ответит.
Ее собеседники переглянулись.
— Значит ли это, что вы, во-первых, беретесь за дело, и, во-вторых, что вы выбираете русскую версию? — спросил заместитель министра. — Тогда для миссии в Синьцзин мы наймем агентство «Пинкертон».
— Для ответа на первый вопрос я должна понять, какого именно результата вы от меня ждете. Что я должна сделать? Предположим, я добуду доказательства причастности русских к исчезновению самолета. Это не вернет вам трех миллионов.
— Доказательства должны быть настолько неопровержимы, чтобы Государственный Департамент смог предъявить их народному комиссару Литвинову или японскому министру иностранных дел Угаки, — сказал мистер Фитцрой. — И потребовать возврата денег, а также компенсации. Угрожая в противном случае разрывом отношений. В подобных случаях и русские, и японцы дают задний ход. Так было и с требованиями лорда Керзона, предъявленными прежнему наркому Чичерину по делу о преступлениях против британских подданных, и с нашими претензиями к японцам в связи с Шанхайским инцидентом. При наличии неопровержимых улик наши несимпатичные оппоненты пасуют. Три миллиона, конечно, немалые деньги, но товарооборот Советского Союза с США составляет 500 миллионов в год, а с Японией — больше миллиарда.
— Добыть подобные доказательства очень трудно, — чуть сдвинула брови Мэри. — Может быть, даже невозможно.
Мистер Селдом сурово произнес:
— За это вам и обещают триста тысяч долларов. И получите вы их только в том случае, если ко мне вернутся мои три миллиона. Так берется ваше агентство за эту работу или нет?
— Берется, — спокойно ответила Мэри. — Но не за одну версию, а за обе. Глупо будет потратить столько усилий, а потом узнать, что гонорар достался «Пинкертону». Мы примем этот заказ лишь при условии, что он целиком достается компании «Ларр инвестигейшнз».
— Но вы не сможете одновременно отправиться и в Москву, и в Синьцзин! — воскликнул мистер Фитцрой. — Это два противоположных конца света! А ждать, чтобы вы отработали сначала один след и лишь потом другой, мы не можем!
— Ждать не придется. Я займусь русским направлением, а мой сын Эдриан — японским.
Дракон был как живой. Казалось, сейчас расправит перепончатые крылья, разинет огнедышащую пасть и взлетит со спины к потолку. Но художник всё еще был недоволен. Склонив голову, сузив глаза, он изучающе осмотрел татуировку и решил подбавить золота в молнию, которую изрыгало восточное чудище.
Иголка опустилась в баночку с красителем, стала наносить мелкие и частые, безукоризненно точные уколы.
— Эдди, больно! Ты ведь сказал, уже всё! — пискнула девушка. Обнаженная фигура с точеным изгибом бедер была похожа на розовую виолончель. Рыжеватые волосы рассыпались по подушке, в пухлых пальчиках дымилась сигарета.
— Ц-ц-ц, — успокаивающе поцокал мастер. — Потерпи еще немножко. Зато дракон будет сверкать и переливаться. Это пигмент моего собственного изобретения, на порошке из золота 999 пробы. Клиенты будут в восторге.
— Тогда рассказывай что-нибудь интересное, — попросила красавица. — Твой голос меня отвлекает.
Голос у молодого человека действительно был очень приятный — медовый, но в то же время с хрипотцой. Да и сам Эдди смотрелся дивно: светловолосый, синеглазый, похожий на Эррола Флинна, только, без усов и, пожалуй, не такой мужественный — потоньше костью и помягче взглядом. Не капитан Блад и не Робин Гуд, а Принц-Шарман.
Эррол Флинн
Прелестна была и комната, оформленная в азиатском стиле. Диван, на котором происходила деликатная процедура, был отгорожен великолепной ширмой с видом Фудзиямы, а на стене висели японские эротические ксилографии.
— Про что бы тебе рассказать? — пробормотал красавчик Эдди, заканчивая золотить молнию. — Да вот хоть про молнию. Ты знаешь, что я — сын молнии?
Барышня хихикнула.
— Знаю. Когда ты в ударе, меня прямо бьет электричеством.
— Не смейся, Китти. Я правда сын молнии… Первый слой готов. Пусть чуть-чуть подсохнет, а я пока сделаю дракону реснички… Так вот. Отца, я тебе говорил, у меня никогда не было, и я понятия не имею, кто он. Воспитывался я в интернате…
— Поэтому только ты один меня и понимаешь. Я тоже приютская. Кто сиротствовал, потом мается одиночеством до самого гроба, — прочувствованно сказала Китти.
— Ну, у меня был не совсем приют, но да — в детстве я любил быть один. Думал про всякое, воображал. Я русского происхождения…
— Иди ты! — поразилась девушка. — А я не знала. Десятку бы поставила, что ты англичанин. У меня бывают русские клиенты, ты на них совсем не похож.
— Не двигайся. Я же делаю реснички… У русских обращаются не только по имени, но еще прибавляют, как звали отца. Твой папаша, который в тюрьме помер, был Джон, так? Значит, в России тебя называли бы Китти Джоновна. Ну мне и стало интересно, какое у меня отчество. Приезжает мать меня навестить, и я ее спрашиваю…
— У тебя была мать? И сдала родного сына в приют? Вот же сука! Теперь понятно, почему ты никогда про нее не рассказываешь!
— Не вертись. Я про мать не рассказываю, потому что очень долго получится. Она не такая, как другие женщины. Не такая, как вообще все, — поправился Эдди. — Навещала она меня нечасто. Приезжает — спрашиваю: «Какое у меня отчество? Кто мой папа? Чей я сын?» Лет семь мне, наверно, было. А мать говорит: «Ты сын молнии. Грянул гром, с неба упала молния, и на свет появился ты». И больше ничего тогда не рассказала.
— Пошутила наверно.
— Она никогда не шутит. Не умеет. Я потом долго ломал голову — чтó она хотела этим сказать. У нее не всегда поймешь. А оказалось — я через много лет узнал — что она сказала чистую правду.
— Как это?
Китти повернула голову, но Эдди взял ее за затылок, ткнул носом в подушку.
— Замри. Заканчиваю золотить… У нас в роду особенные отношения с молнией. Наследственное проклятье. Прадеда и прабабушку убил разряд, когда они на плоту переправлялись через реку. Бам! И всё.
— Фига себе!
Зазвонил телефон.
— Эдриан Ларр слушает…
— Я вернулась из Вашингтона. Приезжай, — сказал ровный голос.
Мать никогда не тратила лишних слов. Даже здороваясь с очень важными людьми, просто слегка
