ему все, что нарисую.
— Как интересно! И кто же сей меценат?
— Он пожелал остаться неизвестным. Но когда я вчера пришел из казино, меня уже ждал его посланник. Тот самый, который по ошибке передал тебе деньги. Он, кстати, очень извинялся. Я отдал ему все вчерашние зарисовки, в том числе и с привокзальной площади. Даже жаль было с ними расставаться — как по мне, они были весьма хороши. Я успел поймать выражение лица того бедняги-офицера…
— Большая художественная удача.
— О да! Я и не думал, что обычный человек, пусть даже и офицер, может принимать смерть с таким спокойным и гордым выражением лица. Если бы все это было не по-настоящему, я быть может, даже зааплодировал бы. Знаешь, отец предлагал мне командовать эскадроном…
— Да, ты говорил.
— Но я бы так не смог. Смерть — это же очень страшно.
— Эй, месье! — послышалось рядом. — Эт вы сейчас плохо тут встали, отойти бы надо!
Тарло оглянулся — около художника стоял бородач в брезентовой куртке на голое тело. За ним, держа такую же куртку в руках и ящик с инструментами, жался второй в широкополой фетровой шляпе.
— Ты повежливей тут, — громко зашептал он, — это ж не простые люди, не нам ровня. Как его, ваше сиятельство — прошу извинить! Тут сейчас ограду ставить будем.
Он махнул рукой и уронил грубую робу наземь.
— Вот ты косорукий! — возмутился его приятель, глядя, как тот подбирает одежину. — Словом, просим извинения, господа, но вам бы посторониться.
Матье тяжело вздохнул и, не глядя на мастеровых, попросил Владимира:
— Будь добр, помоги мне с мольбертом. Кстати, не желаешь позавтракать? Наверняка тут поблизости есть какое-нибудь славное кафе.
— С удовольствием составлю тебе компанию, — улыбнулся Тарло. — А скажи, мог бы ты по памяти нарисовать для меня то происшествие на привокзальной площади?
— Конечно! У меня очень цепкая память. Однако я пообещал — все, что нарисую здесь, передавать моему благотворителю. Если желаешь, я пришлю тебе рисунок попозже, когда уеду отсюда.
— Что ж, — разочарованно вздохнул Тарло. — Пусть так. Мы были дружны с Эберфельдом. Я хотел бы сохранить память о нем.
— Сочувствую, — вздохнул живописец. — Я постараюсь что-нибудь придумать… Давай так — после завтрака я сделаю набросок, и отойду как будто что-то забыл в кафе. А холст вдруг унесет ветер. И когда я вернусь, то попросту не найду… — Де Шатийон вздохнул, — незаконченный шедевр!
— А ты хитрец! — рассмеялся граф.
— Чего только не сделаешь для друзей!
В тот самый миг, когда граф де Шатийон расплачивался за легкий завтрак, в замке его высочества ударила сигнальная пушка.
— Полдень! — услышав знакомый громкий хлопок, от которого вздрогнули стекла, прокомментировал Тарло. — Скоро мне нужно будет уходить.
— Тогда давай скорее приступим к делу! — воскликнул живописец. — Возвращаемся на набережную. Я потом еще надеюсь порисовать море.
Взяв мольберт и ящик с красками, приятели двинулись в обратном направлении. Дежурившие у набережной полицейские отсалютовали, заметив графа Тарло и родственника ее высочества. Те без помех расположились поодаль от возводимых помостов. Расставив мольберт, де Шатийон закрепил на нем холст и развернул сундучок с красками.
— Погоди, — удивленно глядя на аккуратно разложенные по полочкам свинцовые тюбики с краской, пробормотал Тарло и себе под нос повторил заученную с детства считалку: «Как однажды Жак-звонарь городской сломал фонарь». — Странное дело. Ты ведь здесь с самого утра?
— Да.
— И все это время рисовал?
— Ты же знаешь!
Владимир задумчиво поглядел на юного художника:
— Очень интересно! Краски разложены… Прости, сейчас я вынужден тебя оставить. Срочное дело.
— А как же рисунок?
— Ветер унесет его чуть позже.
* * *
Едва успел Владимир отойти за линию полицейского оцепления, как навстречу ему, подобно идущему на всех парусах в полный штиль Летучему Голландцу, двинулся человек, чрезвычайно похожий на Дитриха фон Эберфельда.
— Прошу извинить, — на плохом французском обратился он. — Вы есть граф Тарло?
— Да, это я. А вы, несомненно, Герхард, младший брат моего покойного друга Дитриха фон Эберфельда?
— Так и есть. Вы говорите по-немецки?
— Вполне.
— Это сильно облегчает мое положение, — чуть заметно улыбнулся младший брат.
Тарло глядел на него, стараясь понять, какими мелкими штрихами пользуется матушка-природа для создания тех или иных образов. Несомненно, Герхард был похож на командира телохранителей эрцгерцога Леопольда. Но чуть мельче, — может всего на дюйм, — чуть плотнее, и осанка не столь величественна — словно книжный червь рядом с питоном. Законник не мерил собеседника взглядом полным силы и вызова, он глядел исподлобья, немного искоса, будто не желая встречаться с ним взглядом. Его усы были опущены вниз и смыкались с небольшой бородкой, а на носу красовались толстые очки в роговой оправе.
— Рад, что вы уже здесь, — поприветствовал его Тарло.
— Да, я приехал утренним поездом из Генуи. Вчера, когда мне сообщили об этом прискорбном… — он остановился, поправил очки и растер переносицу, — …об этом прискорбном событии, я отложил все дела, и едва успев завизировать предписание у министра, помчался сюда. Ужасное горе!
Герхард покачал головой. Его голос тоже напоминал звучный рокочущий бас майора, однако он говорил негромко и глухо, будто в колокол.
— Я так понимаю, вы были дружны с моим братом?
— О нет, — возразил Тарло. — Мы не виделись много лет. Однако и он, и я обрадовались встретившись здесь.
— Очень интересно. Просто очень, — не сводя с Тарло странного изучающего взгляда, недоверчиво процедил Герхард. — Вы не виделись много лет, не были прежде близко дружны, даже служили, насколько я могу понять, в разных армиях…
— Да, это так.
— Однако же вы принесли и оставили у смертного одра моего несчастного брата тысячу древних золотых монет. Вы можете как-то объяснить этот поступок?
— Как вам конечно известно, — с недоумением глядя на спрашивающего, произнес Владимир, — ваш покойный брат собирал нумизматическую коллекцию. Незадолго перед смертью он хотел купить эти ауреусы. Полагал, что это будет хорошим вложением денег.
— Да, — скривился Герхард. — Его коллекция сейчас лежит у меня. Мы вместе начинали ее детьми. Я забросил, он продолжал. Это бессмысленная куча мусора. Быть может, я преувеличиваю, но по факту это разрозненное собрание случайных монет, не имеющее никакой исторической ценности. И тут вдруг такое богатство. Вам не кажется это странным?
— Мне не кажется. Еще раз повторюсь: ваш брат очень хотел приобрести эти монеты. В силу обстоятельств мне они достались бесплатно. Я хотел скрасить последние мгновения Дитриха и поэтому оставил золото там под честное слово. Вряд ли телохранители эрцгерцога и его лейб-медик решат меня ограбить. После всех этих празднеств заберу ауреусы обратно.
— Неубедительно. Очень неубедительно, — процедил младший Эберфельд. — Попробуйте дать
