— Для чухонца вполне сносно, — тоже улыбнулась гостья, осматривая комнату.
— А вы так и будете в маске?
— Она вам мешает, князь?
— Мне нет. Боюсь, она мешает вам.
— Ни капельки.
Они двинулись дальше. Дом и в самом деле поражал богатством и изыском. Миновав еще несколько залов, князь жестом показал в сторону небольшой комнаты.
Здесь уже был накрыт стол, причем накрыт так просто и одновременно богато, что это не могло не вызвать у гостьи довольной улыбки. Кроме разных вин, здесь лежали румяный бараний бок, сыры разных сортов, ананасы, апельсины, виноград, сладости в сахарной пудре, разнообразная выпечка.
— Быстро, дешево, сердито?
— Именно.
— И кто же это готовит?
— Мои люди.
Полковник отодвинул стул, прима уселась, окинула взглядом стены, оформленные в китайском стиле.
— Красиво. Вкус ваш или вашей жены?
— Не женат, — развел руками князь, присаживаясь напротив. — Поэтому все валите на мой вкус. — Он внимательно посмотрел на девушку. — Может, все-таки вы снимете маску?.. Я хочу увидеть ваше лицо.
Табба рассмеялась.
— А если оно вас испугает?
— Наоборот. Думаю, оно еще более прекрасно, нежели я представляю.
Икрамов хлопнул в ладоши, в комнате тут же возник Михаил, разлил вино по бокалам.
— Ступай, — махнул ему полковник и поднял бокал. — За вашу решительность, мадемуазель.
— Решительность? — переспросила артистка, взяв свое вино.
— Именно. Решиться приехать в гости к холостому мужчине — для этого нужен характер.
Табба отпила половину бокала, пожала плечами.
— Никакого характера. Я достаточно наблюдательна, чтобы понимать, кому следует доверять, а кого надо опасаться.
— То есть вы во мне не видите мужчину? — то ли удивился, то ли обиделся князь.
— Напротив. Мужчина тот, кто не совершает необдуманных и опрометчивых поступков.
Полковник собственноручно налил вина, дотянулся своим бокалом до бокала гостьи.
— За настоящих женщин и настоящих мужчин.
Выпили, девушка с интересом посмотрела на хозяина.
— В вас течет нерусская кровь?
— Да, — кивнул тот, беря длинными, тонкими пальцами ломтик мандарина. — Мои предки — выходцы из азиатских степей. Отсюда, возможно, моя неуемная пылкость, особенно если это касается женщин.
— Ревность?
— И это тоже. Но превалирует желание быть собственником избранного объекта.
— Как странно вы выражаетесь, — засмеялась артистка. — «Избранного объекта».
— В этом нет ничего дурного. Объект — это то, на что направлен твой заинтересованный взгляд.
— В таком случае вы тоже объект. Мой объект! — Табба заметно хмелела. — Я обратила на вас внимание еще в тот раз, когда вы подарили мне орден. — Она расстегнула пуговицу на кофточке, извлекла подвешенный на цепочке подарок. — Видите, ношу с собой.
Полковник поцеловал ее пальцы, затем орден.
— Я не просто обратил на вас внимание. Я сразу влюбился в вас. И очень хочу, чтобы вы открыли лицо.
— Вы торопитесь, — вскинула бровки артистка.
— Хотите, чтобы я вас огорчил?
— Нет.
— Тем не менее огорчу. — Икрамов снова налил вина, пригубил.
Табба выжидающе смотрела на него.
— Огорчайте же.
— Завтра я отправляюсь на Кавказ.
— Вы шутите.
— Нет.
— Посылает командование. После поражения от Японии нам важно не потерять Кавказ. А, судя по всему, дело идет именно к этому. Горцы почувствовали слабость России и желают отделения. Там уже фактически война.
Прима ошарашенно смотрела на него.
— В таком случае зачем вы меня пригласили?
— Я не мог уехать, не объяснившись с вами. Я бы от тоски умер по дороге. Я полюбил вас.
— Но вы совершенно меня не знаете.
— Ошибаетесь. Я сейчас назову ваше имя, и если оно верное, вы снимете маску.
— Хорошо, — согласилась артистка. — Называйте.
— Вы — несравненная Табба Бессмертная.
Она помедлила какое-то время, после чего не спеша сняла маску.
Икрамов на миг замер, затем опустился на колени и стал целовать руки, платье, ноги примы.
На этаже было прохладно и темно. Изюмов стоял на полпролета выше квартиры Таббы, прислушивался к каждому звуку, к каждому грохоту колес на улице, к каждому скрипу дверей.
Громко мяукнула кошка, от неожиданности артист вздрогнул, засунул руку во внутренний карман, проверил наличие там револьвера и снова стал ждать.
Под утро Сонька с трудом сползла с табуретки, спрятала ножовку и тряпку в дно чайника, доплелась до койки и калачиком завалилась спать, не зная, куда девать окровавленные руки.
Наступило утро.
Изюмов крепко спал на лестничной площадке, уткнувшись головой в колени. Проснулся от скрипа открывавшейся двери, стал заполошно оглядываться, сунул проверочно руку во внутренний карман сюртука, поднялся.
То ли после сна, то ли от нервного возбуждения глаза его были безумны.
Увидел, как этажом ниже вышла из квартиры Катенька с ведром для мусора, затопала каблучками на первый этаж.
Артист спустился к квартире примы, заглянул в приоткрытую дверь. Перешагнул порог и оказался в квартире.
Здесь было тихо, ни души.
Он, держа руку во внутреннем кармане, миновал гостиную, заглянул в пустую ванную, после чего осторожно приоткрыл дверь спальни. Здесь тоже никого не было. Более того, постель не была разобрана.
Изюмов вернулся в гостиную, и в это время в квартиру вошла Катенька. От неожиданности даже вскрикнула, испуганно спросила:
— Что вы здесь делаете?
— Ищу мадемуазель, — спокойно ответил артист.
— Для чего?.. Ее дома нет!
— А где же они?
— Вам зачем знать?.. Сейчас же ступайте отсюда!
— Они после полковника так и не вернулись? — ухмыльнулся Изюмов.
— Немедленно покиньте квартиру! — вскрикнула девушка. — Я вынуждена буду позвать полицию!
Она двинулась к телефонному аппарату, артист перекрыл ей дорогу.
— Не делайте глупости, мадемуазель, — сказал он. — Я сейчас уйду. Но барыне своей передайте — я всегда буду при ней. — И быстро покинул квартиру.
Проснулась Табба от того, что кто-то стоял возле постели и внимательно смотрел на нее. Со сна не сразу поняла, где она и кто этот мужчина. Потом улыбнулась, протянула к нему руки.
— Вы хотите покинуть меня?
Князь Икрамов был при полном параде, смотрел на нее с печальной улыбкой и любовью.
— Мне пора.
— Я вас не отпущу. — Прима взяла его за руку, привлекла к себе.
Полковник взял ее ладонь, стал целовать ее.
— Мне действительно пора. А вас отвезут. Я распорядился.
Табба капризно надула губки.
— Это нечестно, князь. Почему вы меня не разбудили?
— Пожалел. К тому же всякие дела. У меня через три часа поезд.
— Вы не хотите, чтобы я проводила вас?
— Почему? — удивился Изюмов. — Напротив, я буду счастлив, если вы приедете на вокзал.
— Я непременно приеду. — Девушка прижала его руку к щеке. — Я ведь теперь ваша самая любимая?
— Да, это так. Я уезжаю с солнцем в душе. — Полковник наклонился к ее лицу, и они стали целоваться.
Дверь камеры открылась, конвойный остался в коридоре, а к Соньке вошел судебный пристав Конюшев, бросил беглый взгляд на воровку, неожиданно вежливо поинтересовался:
— Позволите?
Та быстро спрятала стертые до крови руки под одежду, усмехнулась такому вопросу.
— Как пожелаете.
Пристав уселся на табуретку, осмотрел стены, убогую мебель. Обратил внимание на стертый до крови кулачок арестантки, выглядывающий из-под одежды.
— Что с руками?
— Язвы. От сырости.
— Жалобы, претензии имеются?
— Имеются. Когда со мной будет решен вопрос? Прошло более чем достаточно времени! Или судите, если есть за что, или выпустите, если я невиновна! — резко ответила воровка.
— Именно по этому вопросу я и пришел. — Конюшев оглянулся на закрытую дверь, пододвинул табуретку поближе. — Вы, полагаю, слышали о драме, которая у нас приключилась?
— Драм приключается много. Смотря что вы имеете в виду.
— Попытка самоубийства господина Гришина. Он вел ваше дело.
— Надеюсь, выходка господина следователя не повлияет на ход моего дела?
— Напротив. — Пристав снова оглянулся на дверь. — Все может приобрести совершенно неожиданный поворот.
Сонька усмехнулась.
— Вы озираетесь так, будто принесли мне бомбу.
— Да, — кивнул мужчина, — я принес вам бомбу в виде предложения. — Он пододвинулся еще ближе. — Дело в том, что я был весьма близок к господину Гришину. И он кое чем со мной поделился. — Внимательно посмотрел в глаза воровки, спросил: — Он вам говорил о возможности побега?
— Нет, такой глупости я от него не слышала.
— Почему — глупости? По моим сведениям, он готовил такую затею.
