Девица плюхнулась на переднее сидение, положив на колени, прикрытые юбкой в складку, синий портфель. Краска на нем стерлась, проступила сероватая кожа.
— Учишься в школе высшей ступени?[18] — обреченно спросил Фудзио.
— Ага.
— Какой класс?
— Второй.
Глаза у нее были узкие, как щелочки.
— Куда поедем?
— Все равно.
— Ты всегда садишься, когда приглашают?
— Так ведь не часто…
Дурацкий разговор. Вроде допроса. Из такой беседы много не выудишь.
— А что ты любишь? — спросил Фудзио, зайдя в тупик.
— Собак и Дзюн-тя-я-на из «Кюто-кюто-о» …
У девицы была характерная манера растягивать слова. «Кюто-кюто» — так называлась модная в последнее время среди подростков группа. В ней голосили четверо сопляков не старше двадцати лет.
— Я же знаком с продюсером «Кюто-кюто»! И с Дзюном тоже много раз встречался, мы с ним в приятельских отношениях, — беззастенчиво соврал Фудзио.
— Как? Правда?!
Голос девицы внезапно наполнился таким неподдельным восторгом, что Фудзио от удивления чуть не выпустил руль.
— Хочешь заполучить автограф Дзюна? — спросил Фудзио.
— Ну да, но…
— Что — «но»?
— Лучше футболку…
— Нет ничего проще!
Фудзио представил, как он дарит этой дурехе собственную грязную футболку, и его разобрал смех.
— Ладно, попрошу у него при случае. Он мне не откажет. Я ведь часто ему помогал.
— И автограф даст?
— Даст, даст.
Фудзио понятия не имел, как расписывается этот самый Дзюн-тян. А ведь эта пигалица, хотя и понятия не имеет, где столица Америки, подпись Дзюн-тяна наверняка знает, как свои пять пальцев, так что нужно не попасть впросак. Но если всучить ей футболку, вопрос с автографом можно замять — мол, закрутился, подожди еще немного.
— А что взамен? — нахально спросил Фудзио.
— А что вы хотите? — заинтересованно спросила девица.
— Ты не догадываешься? Тебя. Или, думаешь, мне нужны деньги?
— Ну да.
— Нет, денег у меня хватает. Я сам угощу тебя чаем. А тебе достаточно только раздеться, идет?
Девица погрузилась в задумчивое молчание.
— Это же раз плюнуть! Если тебе нравится богема, значит, должна жить по ее законам, иначе над тобой просто будут смеяться.
— Вы меня познакомите с Дзюн-тяном?
— Вообще, это будет непросто. Но я попытаюсь. Дзюн — звезда, поэтому осторожничает и не остается вдвоем с незнакомыми девушками. Во всяком случае, ты не должна болтать об этом. Дзюн терпеть не может девиц, которые разносят слухи.
— Я никому не скажу. Не хочу, чтобы у него были из-за меня неприятности.
— Вот и ладно. Ты все правильно поняла. Тогда пойдем выпьем чаю? — непринужденно сказал Фудзио. — А потом я тебе покажу, как нужно заниматься сексом, чтобы понравиться Дзюну. Тебя как зовут?
— Ёсико Яманэ.
— Ёсико? Обалдеть! Так звали первую девушку Дзюна, он мне сам рассказывал. — Фудзио ощущал прилив вдохновения.
В ресторане, сидя напротив Ёсико, он спросил:
— Кто твой отец?
— Учитель в средней школе, — ответила та.
Фудзио пережил новый шок. Будь у него стул без высокой спинки, как в баре, наверное, так бы и рухнул.
— Серьезный человек, — притворно восхитился Фудзио. — Как же ты отцу расскажешь о Дзюне?
— Никак не расскажу.
— Почему?
— Все равно не поймет.
— Это верно. Я тоже перестал делиться с родителями, когда повзрослел.
Фудзио сказал это для перестраховки. И без того было ясно, что девица с подобным характером ничего не скажет ни родителям, ни учителям. С такими можно делать все, что угодно — даже не предупреждая, чтобы молчала. А вот с болтушками связываться не стоит.
— Что, строгий отец? Все поучает, — как учиться, с кем встречаться, с кем не дружить?
— Не-а.
— Неужели ничего не говорит?
— А мы не разговариваем.
— Вообще, что ли, не разговариваете? Не верю!
— Разговаривать?… А о чем?…
— Ну, о чем-то ты должна говорить с родителями!
— Да не о чем мне с ними говорить…
— А чем отец занимается дома?
— Читает комиксы для девочек.
— Хм! — Фудзио даже подавился чаем… — А для чего? Наверное, для работы? Чтобы лучше понимать своих учениц?
— Может, и так. Не знаю.
У Фудзио даже мурашки по спине побежали. «Извращенец какой-то», — подумал он.
Из рассказа пигалицы следовало, что ее папаше лет сорок пять. И этот зрелый мужчина, вернувшись домой с работы, читает комиксы для девочек, вместо того чтобы общаться с домочадцами.
— Ну да ладно. Сейчас я тебе все объясню. — Фудзио решил, что пора уже действовать.
— Да, пожалуйста, объясните, — тоном послушной ученицы откликнулась девица.
И так она это сказала, что Фудзио снова опешил.
Когда они вышли из ресторана, Фудзио вдруг сообразил, что тащить в отель девчонку в школьной форме небезопасно.
— Видок у тебя, вообще-то, неподходящий. Как можно рассуждать с тобой о мире богемы, когда ты одета в эту дурацкую форму?… — многозначительно сказал Фудзио.
— У меня есть другая одежда.
— Да что ты? — ухмыляясь, Фудзио посмотрел на ее раздутый, как жаба, облезлый портфель. — С собой носишь?
— Нет, держу в камере хранения. На станции.
— Ну, так поедем, возьмем. Мне не нравится эта матроска. Фудзио так и не понял ее реакцию.
— Да ты запасливая. Не ожидал… Ну, ты даешь! — И Фудзио якобы от души расхохотался.
Нарочитый смех прозучал неприятно. Будто резкий крик ночной Птицы.
На самом деле Фудзио было совсем невесело. Он испытывал неприятное изумление.
— А ты, как я погляжу, испорченная девчонка, — сказал он, надеясь услышать от Ёсико слова оправдания. Но та ответила совершенно невозмутимо, даже не пытаясь спорить:
— Наверное…
Чувствовалось, эту реплику она позаимствовала где-то. Уж больно фальшиво она прозвучала.
Пока Ёсико ходила в камеру хранения за вещами, на Фудзио накатила какая-то прострация.
Вообще ему нравились «плохие девчонки». Но здесь было совершенно другое.
Сталкиваясь с подобными экземплярами, Фудзио всякий раз вспоминал картину Дали, которую как-то раз показал ему приятель, с которым Фудзио довелось работать в гостинице. Тот все мечтал стать художником.
На картине были изображены часы, четыре циферблата, и все они были мягкими, будто плавились и напоминали горячие блины. Одни часы обнимали тушу выброшенного на берег кита, вторые висели на ветке дерева, третьи перетекали через край стола. На крышке четвертых кишели бесчисленные букашки.
Приятель тогда утверждал, что это великое произведение искусства, но Фудзио было совершенно непонятно: а что тут, собственно, великого.
Однако растекшиеся часы с удивительной отчетливостью врезались ему в память. И, при виде подобных Ёсико девиц, в мозгу у Фудзио постоянно возникала ассоциация с «неправильными» часами, которые не могли ходить и показывать время, как положено нормальным часам.
Ёсико вернулась из камеры хранения почти мгновенно. Когда она ушла на станцию, у Фудзио промелькнула мысль: сейчас возьмет и сбежит. Но Ёсико, похоже, питала те же опасения — в отношении Фудзио. Так что, когда она вернулась, Фудзио почувствовал что-то вроде разочарования.
— Переоденься. Тогда и поедем в гостиницу, — велел он.
— А где?
— Здесь, в машине. Можешь сменить только блузку. Какая тамна тебе юбка, все равно никто не разберет. Сейчас поищу, где лучшеостановиться.
Минут через десять Фудзио притормозил у обочины. В том месте было довольно безлюдно — по одной стороне дороги тянулась длинная ограда какого-то научно-исследовательского института, по другой стояли жилые дома.
— Можно здесь.
Он специально остановил машину, чтобы понаблюдать за процессом переодевания, однако зрелище ему не понравилось. Грудь у Ёсико — посмотреть не на что, а красный свитер — верх безвкусицы…
Юбку она тоже сменила, Фудзио даже не понял, зачем — то ли решила, что глупо не переодеться, если уж принесла другую, то ли эта зеленая тряпка была предметом ее особой гордости.
Кожа у нее на ногах была обветренная, вся в цыпках. И угораздило же его, Фудзио, такую замарашку подцепить.
— Знаешь, что такое «непруха»? — спросил он.
— Что?
— Это когда не везет.
Ёсико намека не поняла.
— И что?
— У тебя разве нет знакомых, которым не везет?
— Ну, есть один парень, который попал в аварию.
— Что за авария?
— У него не было прав. Но он захотел покататься. Взял у кого-то машину и разбил.
— Я совсем о другом, — раздосадованно сказал Фудзио. — А школу любишь? — он попытался сменить тему.
— Терпеть не могу.
— Я так и думал. Такие, как ты, всегда прогуливают уроки. Фудзио сказал это довольно-таки презрительно, но Ёсико нисколько не обиделась.
