Через двадцать минут я был в центре города. И неожиданно понял, что приехал к приемной доктора Неблина. Разумеется, все было заперто. Я сошел с велосипеда и минут десять просидел там, глядя, как ветер закручивает снежные вихри и швыряет ими в кирпичную стену. Делать было нечего, пойти некуда, поговорить не с кем. Не находилось ни малейшей причины, чтобы жить дальше.
Все, что у меня было, — это мистер Кроули.
По таксофону в конце улицы я месяц назад набирал службу «911». Не зная, зачем это делаю, я прислонил к будке велосипед, сунул в щелку двадцатипятицентовик и набрал сотовый мистера Кроули. Пока шли гудки, натянул на трубку футболку, чтобы он не узнал голос. Я просто молился, чтобы Кроули меня не узнал. На четвертый гудок он ответил:
— Алло?
— Алло, — отозвался я, не зная, о чем говорить дальше.
— Кто это?
Я молчал, а потом сказал:
— Тот, кто присылал вам письма.
Он отключился.
Я чертыхнулся, вытащил еще один четвертак и снова набрал его номер.
— Алло?
— Не вешайте трубку.
Щелчок.
У меня осталось только два четвертака. Я набрал его еще раз.
— Оставьте меня в покое, — сказал мистер Кроули. — Если вам столько обо мне известно, вы знаете, что я сделаю, попадись вы мне в руки.
Щелчок.
Нужно было что-то придумать, чтобы он не отключался. Я должен с кем-нибудь поговорить — с кем угодно, хоть с демоном, хоть с самим чертом. И я забросил в щелку последний четвертак и снова набрал его номер.
— Я же сказал!..
— Вам больно? — перебил я его.
Было слышно, как он тяжело дышит. Но не отключается.
— Вы оторвали свою руку, — продолжал я, — вскрыли себе живот. Я хочу узнать: это больно?
Он молчал.
— Все, что вы делаете, бессмысленно, — сказал я. — Одни тела вы прячете, другие — нет. Улыбаетесь человеку, а через секунду вырываете у него сердце. Я даже не знаю, что вы…
— Это чертовски больно, — ответил мистер Кроули и умолк. — Каждый раз.
Он ответил мне. В его голосе было что-то, чего я не мог понять. Не то чтобы радость или усталость… Нечто среднее.
Облегчение?
Любопытство, разбиравшее меня в течение нескольких месяцев, так и рвалось наружу.
— Вы ждете, когда какой-нибудь из ваших органов выйдет из строя, и заменяете его? — стал я спрашивать. — Вам приходится изымать органы у других людей? А что было с тем человеком из Аризоны — Эмметом Опеншоу? Что вы взяли у него?
Молчание.
— Я взял его жизнь.
— Вы убили его.
— Не просто убил, — сказал Кроули. — Я украл его жизнь. Думаю, он мог бы жить долго. До сегодняшнего дня уж точно. Мог бы жениться и завести детей.
Что-то в этих словах было не так.
— Сколько ему было лет? — спросил я.
— Тридцать, кажется. Я всем говорю, что мне семьдесят два.
Я думал, Опеншоу был старше, как недавние жертвы.
— Вы спрятали его тело… так надежно, что его никто не нашел. Почему же не спрятали труп Джеба Джолли? И двух других, которые были после?
Молчание. Щелчок закрывающейся двери.
— Так, значит, вы еще не знаете?
— Вы действуете как новичок, — сказал я, подбирая слова. — С каждым новым трупом вы набираетесь опыта, начали прятать тела, что разумно, если вы не делали этого раньше. Но вы так и делали. Это что, представление? Но почему вы притворяетесь неопытным, если можете сделать так, чтобы все было шито-крыто?
— Подождите, — попросил он и закашлялся.
Прикрыл микрофон, но я все равно слышал громкий кашель. Это были странные громыхающие звуки. Он убрал руку с трубки, но теперь его было плохо слышно, словно на линии появились помехи.
Что он сделал?
— Я действовал как неопытный, потому что таким и был, — продолжал он. — Я отнял больше жизней, чем вы можете себе представить, но Джеб был первым, кого я… не забрал.
— Не забрали? Но…
Неужели он мог забирать души? Поглощать их, как и части тел?
— Вы забрали тело Эммета целиком, — сказал я, — и приняли его форму. А перед этим забрали тело у кого-то другого, еще раньше — у третьего. В этом есть логика. Прежде вам не надо было прятать тела, потому что вы забирали их целиком, оставляя свое старое тело. Вот почему в доме Эммета было найдено так много черного вещества: вы бросили там все ваше тело, а не какую-то его часть, и вы…
Тук… тук… тук…
— Это что? — спросил я.
— О чем вы? — ответил он вопросом на вопрос.
— Этот звук. Похоже на…
Я бросил трубку и схватил велосипед, в страхе оглядывая дорогу.
Это был звук поворотника. Кроули ехал в машине — он искал меня.
На Мейн-стрит никого не было. Я вскочил на велосипед и бросился за угол, но ехал слишком быстро, и на льду меня занесло. На этой улице Кроули тоже не было видно. Я выровнял руль и изо всех сил крутил педали до следующего поворота, свернул и помчался в противоположном направлении, подальше от его дома и того маршрута, которым он мог ехать.
Вот почему он стал таким разговорчивым. Мистер Кроули говорил со мной по сотовому с определителем номера. Вероятно, он сообразил, что я звоню из таксофона, и стал поддерживать разговор, а тем временем вышел из дому, сел в машину и поехал меня искать. В городе было всего два-три таксофона, и он, по-видимому, проверял все — «Флайинг джей», заправку у лесопилки и заправку на Мейн-стрит, откуда я и звонил. На праздники заправка, слава богу, закрыта, поэтому никто не сможет меня описать, если всеми уважаемый мистер Кроули станет задавать вопросы. Но Рождество — это еще одна проблема: все здания в центре закрыты, двери заперты, магазины пусты. Спрятаться мне негде.
Что может работать на Рождество в таком крошечном городке, как Клейтон? Больница? Но там тоже, наверное, есть телефон, и Кроули, возможно, заедет туда, чтобы проверить. Я услышал шум машины, свернул с дорожки на засыпанную снегом лужайку, с трудом прокручивая педали, и направился вдоль здания. Там было пространство между двумя домами, а на полпути — газовый счетчик. Я протиснулся за него и, присев по другую сторону, стал следить за улицей в конце длинного кирпичного забора. Машина, которую я услышал, не появлялась. Я не знал, чья она и куда едет, но понимал, что лучше спрятаться.
Я просидел в снегу до самого вечера, дрожа от холода. Весь закоченел, но боялся шелохнуться. Представлял, как мистер Кроули с горящими глазами носится по улицам, словно все туже затягивает петлю. Я выждал еще час после наступления темноты и взялся за велосипед. Тело занемело, руки и ноги горели от холода. Я добрался до дому, увидел, что машина Кроули припаркована где обычно, и поднялся к себе.
Дома никого не было.
В течение трех следующих дней, забыв обо всем на свете, я снова и снова прокручивал в голове разговор с мистером Кроули. Мама вернулась домой в рождественский вечер в слезах. Она кричала, что они весь день искали меня, не зная, куда я подевался, радовалась, что я жив и здоров, и говорила еще много всяких слов, которых я не слышал, потому что был занят мыслями о мистере Кроули. На следующий день после Рождества пришла Маргарет, и мы втроем отправились в стейк-хаус, но я не замечал ни тех, с кем сижу за столом, ни того, что ем, погруженный в свои мысли. Они наверняка думали, что я переживаю из-за отцовского подарка, но я практически забыл о нем и мог думать только о намеках и признаниях мистера Кроули, так что в голове у меня не осталось места ни для чего другого. К среде мама оставила попытки поднять мне настроение, хотя иногда я ловил ее на том, что она внимательно смотрит на меня через всю комнату. Я был рад, что в конце концов меня оставили в покое.
Мистер Кроули признался, что прежде забирал тело целиком, а теперь — только отдельные его части. В общем, это было логично, так как объясняло, почему ДНК черного вещества во всех случаях принадлежала одному и тому же человеку: потому что все тело раньше было Эмметом Опеншоу. Стало понятно и то, почему Кроули, с одной стороны, был опытным убийцей, а с другой — так неумело скрывал следы своих преступлений. Вероятно, Джеба Джолли он убил от отчаяния — без новой почки он бы просто умер — и даже не задумался, что делать с телом, ведь прежде он такими вещами не занимался. Время шло, он убивал все больше людей и набирался опыта. Даже стал подыскивать безвестные жертвы вроде того бродяги, которого отвез на Фрик-Лейк. И теперь, месяц спустя, никто не знал, что этот человек пропал и что Клейтонский убийца перед Днем благодарения забрал еще одну жизнь. Об убийстве перед Рождеством тоже никто не знал — о том убийстве, которое я пропустил. Наверное, и в этом случае жертвой стал какой-нибудь бродяга. А могли быть и другие, о которых не знал даже я.
Из всего этого можно было сделать вывод, объясняющий, почему он за один раз не забирает у жертвы больше одного органа. Если, забрав все тело, он получил ту внешность, которую имеет сейчас, возможно, он опасался, что, забрав слишком много органов из другого тела, спровоцирует изменение собственной наружности, а ее-то ему важно сохранить. Тело Кроули могло принять почку, руку, но, если забрать слишком много органов, он может утратить внешность Билла Кроули, к которой все привыкли.
