Александра Маринина
Cмерть ради смерти
Ольга Красникова в сердцах швырнула на рычаг телефонную трубку.
– Опять? – хмуро спросил муж.
Ольга молча кивнула. Вот уже две недели какой-то человек одолевал их телефонными звонками, угрожая рассказать их сыну Диме о том, что они его когда-то усыновили, если Красниковы не заплатят ему десять тысяч долларов.
– Хватит, Оля, надо поговорить с Димой. Нельзя скрывать это до бесконечности.
– Да ты что? – всплеснула руками Ольга. – Как же мы ему расскажем? Нет, ни за что!
– Как ты не понимаешь, – разозлился Павел Красников, – мы не должны позволять себя шантажировать. Мы же повесим себе ярмо на шею на долгие годы. Где мы возьмем такие деньги? А если он и дальше будет требовать? Из дома начнут исчезать вещи, мы станем экономить на еде и на всем необходимом. И как мы это объясним сыну? Все равно придется рассказывать правду.
Ольга тяжело опустилась на стул и заплакала.
– Но… я не знаю как… Такой возраст… Ты же видишь, как ему сейчас трудно, у него ломается характер. Эта история с джинсами… Как он отнесется, если мы ему расскажем? Паша, я боюсь. Может, не надо рассказывать?
– Надо, – жестко ответил Павел. – И я сделаю это немедленно.
Он решительно вышел из кухни, оставив плачущую жену в одиночестве.
Пятнадцатилетний Дима сидел в своей комнате за уроками. Высокий, нескладный, он со своей длинной, по-детски тонкой шеей и ботинками сорок четвертого размера был похож на страусенка. Всегда был тихим домашним мальчиком, и вот, пожалуйста, эта дурацкая и совершенно непонятная история с джинсами, которые он пытался украсть в магазине. Попался он сразу же, его схватили за руку продавщицы, тут же вызвали милицию, составили протокол, а паренька отправили в камеру. Ольга с Павлом подхватились, заняли денег, заключили соглашение с адвокатом, который взялся быстренько вытащить мальчика если уж не из уголовного дела, то хотя бы из камеры. Родители долго ломали голову над тем, что же вдруг случилось с их домашним, тихим и послушным сыном. Сам Димка ничего членораздельного объяснить не мог. Было это четыре месяца назад, и с тех пор Дима Красников стал еще тише, еще послушнее, даже учиться стал вроде получше. Похоже, он и сам не понимал, что на него тогда нашло…
Павел решительно вошел в комнату сына и уселся на диван.
– У меня к тебе серьезный разговор, Дмитрий.
Мальчик оторвался от тетрадки и с опаской поглядел на отца.
– Ты, наверное, не знаешь, но у нас с мамой неприятности, – начал Красников.
– Это… из-за тех джинсов? – робко предположил Дима.
– Нет, сынок. Нам вот уже две недели звонит какой-то человек и вымогает деньги. Большие деньги, десять тысяч долларов.
– За что?! – ахнул Димка. – Вы что, преступники?
– Как тебе не стыдно, Дмитрий, – строго произнес Павел. – Ты и в мыслях не должен такого допускать. Дело в другом. Ты помнишь, что у твоего дедушки Михаила, маминого отца, был брат Борис Федорович? Он был намного старше твоего дедушки и умер, когда ты еще не родился?
– Да, вы мне рассказывали. Я и фотографии видел в альбоме.
– А ты знаешь, что у дяди Бориса, вернее, у дедушки Бориса была дочка, Вера?
– Да, мама говорила, что она тоже умерла давно.
– Так вот, она умерла, когда рожала сына. Его назвали Димой.
– Как меня? – удивился мальчик.
– Не КАК тебя. Просто – ТЕБЯ.
Дима нахмурился и сосредоточенно уставился в лежащий перед ним учебник физики.
– Я не понял, – наконец выдавил он, не поднимая глаз на отца.
– Твоя мама умерла, сынок, – мягко сказал Павел. – И мы тебя усыновили. Пришло время рассказать тебе об этом.
Дима снова умолк надолго, переваривая услышанное и стараясь не глядеть на Павла. Молчание становилось тягостным, но Красников-старший не мог придумать, как его прервать, чтобы не причинить ребенку еще большую боль.
– А мой отец? – подал голос Дима. – Он кто?
– Ну какое это имеет значение, сынок, – ласково сказал Павел. – Твоя мама не была замужем, и твой отец, вполне возможно, даже не знает о твоем существовании. Твои родители – мы, Красниковы. Ты был у нас на руках с момента рождения, ты носишь нашу фамилию, мы вместе прожили пятнадцать с лишним лет, это ведь немало, согласись. И ты уже достаточно взрослый, чтобы можно было говорить с тобой открыто, не обманывая.
– Значит, я вам совсем неродной? – упрямо спросил Димка.
– Глупости, – отрезал Павел. – Во-первых, Вера была двоюродной сестрой мамы, так что кровное родство у нас есть. А во-вторых, что такое «родной – не родной»? Родной – это человек, которого ты любишь, близкий тебе, дорогой человек. А в том, что для нас с мамой ты близкий, любимый и дорогой, нет никаких сомнений. Так что ты в полном смысле слова наш родной сын. И не смей никогда думать по-другому.
– Хорошо, папа, – почти шепотом ответил мальчик.
Павел поднялся. Он был человеком добрым, но несколько суховатым, и сейчас растерялся, потому что не знал, что нужно делать дальше.
– Тебе, наверное, нужно побыть одному, подумать над тем, что я сказал, – неуверенно произнес он. – А я пойду к маме, она очень переживает.
Ольга стояла на кухне с опухшими от слез глазами и нервно перетирала полотенцем только что вымытую посуду.
– Ну что? – кинулась она к мужу. – Сказал?
– Сказал.
– И как он?
– Трудно сказать. Думает.
– Но он не плачет? – встревоженно спросила она.
– Кажется, нет.
– Ой, господи, – простонала Ольга, – за что нам такое испытание! Чем мы провинились? Только бы он сейчас не замкнулся, не отошел от нас, не считал нас виноватыми.
– Ну что ты такое говоришь, – возмутился Павел. – Почему он должен считать нас виноватыми? В чем?
– Да разве я знаю? – горестно махнула она рукой. – Разве можно понять, что у них в голове делается?
Она принялась накрывать стол к ужину, достала из холодильника сковороду с жареным мясом, нарезала хлеб. Через некоторое время робко сказала:
– Надо звать Димку ужинать. А я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Не знаю. Страшно. Боюсь с ним встречаться. Может, ты позовешь?
Павел пожал плечами и громко крикнул:
– Сынок! Мой руки и иди ужинать!
Голос его сорвался и прозвучал как-то хрипло и фальшиво. Он и сам не ожидал, что тоже волнуется, и смущенно улыбнулся жене.
Послышались торопливые шаги, Димка шмыгнул в ванную, откуда донесся шум льющейся воды.
– Не нервничай, – тихонько шепнул Павел жене. – Все будет хорошо, я уверен. Мы с тобой все сделали правильно. Если бы мы сейчас промолчали, дальше было бы только хуже, поверь мне.
Когда мальчик появился перед родителями, то по его дрожащим губам было видно, что он нервничает не меньше их. Он молча сел за стол и начал есть. Ольге и Павлу кусок в горло не лез. Наконец Ольга не выдержала:
– Сынок, ты очень расстроен?
Димка оторвался от тарелки и осторожно взглянул на мать.
– Я не знаю. Наверное, нет. В кино показывали, что дети начинают биться в истерике, когда им такое говорят, ну и вообще… Я, наверное, тоже должен плакать, да?
– Что ты, сынок, плакать не нужно. Ничего же не изменилось, правда? Ты все равно наш сын, а мы – твои родители. А в кино показывают всякие глупости специально, чтобы нагнать напряжение.
Павел довольно улыбнулся. Он так и знал, что все обойдется, он не ошибся в своем Димке. И в своей Олечке он тоже не ошибся.
– Теперь пусть нам звонит кто угодно, – бодро сказал он, – нам теперь никто не страшен, верно?
Но радость его оказалась преждевременной, потому что когда через два дня вымогатель позвонил снова, то просто-напросто не поверил тому, что услышал от Ольги.
– Нашли дурака, – нагло рассмеялся он в трубку. – Так я вам и поверил. Пусть ваш сын сам подойдет к телефону и скажет, что он все знает, тогда поверю.
– Но его нет дома, – растерялась Ольга, которая совсем не была готова к такому обороту. К тому же Димки действительно дома не было.
– Конечно, как же иначе, – фыркнул шантажист. – Вот что, мамочка. Готовьте-ка деньги, время уговоров кончилось, послезавтра позвоню в это же время. Чтобы все было тип-топ. Ясненько?
Павел, молча наблюдавший, как жена ведет переговоры с вымогателем, вдруг взорвался:
– Все! Хватит! Наглецов надо учить. Я немедленно иду в милицию и пишу на него заявление. Мало он нам крови попортил!
– Да что ты, Пашенька, – попыталась урезонить его жена, – пусть себе звонит, мы же его не боимся. Позвонит еще какое-то время и перестанет.
– Перестанет? А если он вздумает осуществить свою угрозу? Он же не верит, что мы все рассказали Диме, и может попытаться поймать его где-нибудь на улице, чтобы открыть ему глаза на историю рождения. А ты уверена, что Димка спокойно это воспримет? Не кинется бить ему морду? Или не испугается до нервного шока? Я не хочу, чтобы этот ублюдок встретил моего сына в каком-нибудь тихом уголке.
