– Мало ли чего я говорил, – пробурчал Колобок. – Может, я шутил. В общем так, ребятки. Я перед вами виноват, Лепешкина просмотрел. Я его знаю давно, он в городской прокуратуре всего два месяца работает, а до этого много лет сидел в районе и в округе. Вам, слава богу, сталкиваться с ним раньше не приходилось, он специализировался на хозяйственных делах. Когда мне сказали, что убийство Галактионова ведет следователь Лепешкин, я должен был сразу вас предупредить, чтобы женщин-свидетельниц вы предварительно опрашивали сами, иначе толку не будет. Я этого не сделал, в чем и признаю свою вину. С этим все. Теперь о другом. Мне звонил сегодня Константин Михайлович Ольшанский с несколько странной просьбой. Ему нужны сведения по делу Галактионова. Господин Лепешкин их, естественно, не дает. Ну, тут он в своем праве, тайна следствия – дело святое. В принципе Костя мог бы получить эти сведения сам, но у него это займет раз в сто больше времени, чем у вас троих плюс Лепешкин. Объясняю суть: Ольшанский ведет дело о разглашении тайны усыновления. Некий Лыков вымогал деньги у приемных родителей под угрозой разглашения вышеозначенной тайны. Будучи благополучно пойманным, Лыков заявил, что узнал эти сведения от недавно убиенного Галактионова. Вопрос: а откуда сам Галактионов мог это узнать? Спросить мы у него уже ничего не можем, к сожалению. Поэтому Косте остается только одно: прошерстить весь круг знакомых покойного, чтобы попытаться найти ниточку, которая приведет его к человеку с излишне длинным языком. Если Костя сейчас кинется заново терзать родственников, друзей и знакомых Галактионова, причем с какими-то странными и совершенно другими вопросами, то потратит массу сил и времени, а в результате только людей озлобит. Ему бы получить перечень свидетелей и краткие характеристики показаний, да Лепешкин ему дело не дает. Просьба ясна?
– Так Лепешкин и нам дело не дает, – подал голос Коротков. – Мы Ольшанскому можем дать только то, что сами сделали, а уж чего там Лепешкин надопрашивал – мы и знать не знаем. Так только, в общих словах, исходя из того, что он соизволит нам сквозь зубы процедить.
– Ребятки, Косте надо помочь.
– Конечно, Виктор Алексеевич, о чем речь, Ольшанский – нормальный мужик, с ним хорошо работать. Поможем. А почему бы ему не забрать дело Галактионова себе?
– С какой это стати, скажи, пожалуйста? Кто он такой, чтобы забирать дела по собственному усмотрению? Чтобы это сделать, нужно по меньшей мере доказать, что убийство и разглашение тайны усыновления можно объединять в одно уголовное дело. У тебя есть основания так думать? Правильно, нет. И у меня нет. И у него нет. Во-вторых, нужно еще доказать, что дела надо объединять именно у Ольшанского, а не у Лепешкина. По общему-то правилу дело о менее тяжком преступлении присоединяется к делу о более тяжком, а никак не наоборот. Усыновление можно отобрать у Кости и отдать этому дегенеративному Лепешкину. А наоборот – маловероятно.
Выйдя от начальника, Настя направилась к своему кабинету, когда ее догнал высокий черноглазый Миша Доценко, самый молодой сыщик в отделе по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями.
– Анастасия Павловна, можно к вам на минутку?
– Заходите, Мишенька.
Она приветливо улыбнулась, открывая перед Мишей дверь. Он ей нравился своим упорством, неугасимым стремлением научиться тому, чего он еще не умеет, открытостью и какой-то почти детской наивностью и чистотой. Сам он перед Каменской трепетал, называл ее по имени-отчеству, чем вот уже три года ввергал ее в смущение и краску, но переходить на «ты» и на обращение по имени отказывался категорически.
– Выпьете со мной кофе? – спросила она, доставая большую керамическую кружку и кипятильник. Без кофе она не могла прожить и двух часов, и если ей не удавалось вовремя влить в себя чашку горячего крепкого напитка, она начинала слабеть, внимание рассеивалось, а глаза закрывались.
– С удовольствием, если можно, – застенчиво ответил Миша. – Анастасия Павловна, объясните мне, пожалуйста, про Лепешкина, я не все понял из того, что говорил Виктор Алексеевич.
У Миши Доценко было еще одно отличительное качество: он был единственным сотрудником отдела Гордеева, который никогда не называл своего начальника Колобком не то что за глаза, а даже и в мыслях.
– Видите ли, Мишенька, я сама узнала об этом только сегодня утром. Оказывается, от Игоря Евгеньевича в свое время ушла жена, бросила его ради красивого богатого любовника. Подозреваю, там было еще кое-что, но вам, как человеку молодому, эти гадости знать не обязательно. Игорь Евгеньевич очень переживал, причем настолько, видимо, сильно, что у него сформировался свой взгляд на адюльтер. Мужчина, как холостой, так и женатый, может делать все, что считает нужным, но изменяющая мужу женщина достойна всяческого порицания. Он ненавидит только свою жену, но никак не ее нового мужа. Понятно?
– Пока понятно, – кивнул Миша, не сводя с Насти внимательных черных глаз. – У вас вода кипит.
– Спасибо.
Она повернулась к тумбочке, на которой стояла кружка с кипятильником, вытащила вилку из розетки.
– Вам крепкий?
– Средний.
– Сахар?
– Два кусочка, если можно, пожалуйста.
– Можно, пожалуйста. – Настя бросила в его чашку два куска сахару. – От вашей вежливости, Мишенька, можно сойти с ума. Вы не устаете от нее? Впрочем, извините, это с моей стороны уже грубо. Вернемся к Лепешкину. Если Игорю Евгеньевичу приходится беседовать с женщиной, имеющей любовника, то беседу можно считать загубленной с самого начала. Он проявляет крайнюю резкость, нетерпимость, невежливость вплоть до грубости, постоянно давая ей понять, что она нарушает нормы морали и ей вообще не место среди людей. Понятно, что практически любая женщина в такой обстановке замкнется и слова лишнего не скажет, лишь бы быстрее ноги унести от этого малоприятного человека. А поскольку Галактионов в любовных связях и разовых похождениях себя не ограничивал, то совершенно очевидно, что его подруги составляют значительную часть всех источников информации. И вот сегодня утром оказалось, что полноту информации, полученной из этих источников, нужно ставить под сомнение. Костя-то Ольшанский хорошо знает, что такое Лепешкин, вот он меня и просветил.
– Вы мне не расскажете?
– О чем? – удивилась Настя.
– О том, что сказал Ольшанский. Я только в кабинете у Виктора Алексеевича в первый раз об этом услышал.
– Ох, Мишенька, простите меня, ради бога! – спохватилась Настя. Она и в самом деле до начала оперативки не успела поговорить с Мишей, а теперь получалось, что она отстранила младшего товарища от дела, ничего ему не объясняя. – Понимаете, свалить вину на покойника – дело некрасивое, но, к сожалению, весьма распространенное. Ольшанский подозревает, что шантажист Лыков может говорить неправду и сведения об усыновлении он получил вовсе не от Галактионова. Проверить это очень трудно, но Ольшанский вцепился в это дело как собака в кость и хочет, чтобы мы по возможности ему помогли. Мы имеем с одной стороны мужа и жену Красниковых, а с другой – Галактионова, якобы обладавшего информацией об их семейной тайне. И мы должны попробовать провести линию между ними. При этом мы договорились, что Константин Михайлович будет двигаться нам навстречу со стороны Красниковых и их окружения, а мы, в свою очередь, еще раз проанализируем круг знакомых Галактионова, на этот раз с точки зрения контактов с теми, кто соприкасался с Красниковыми. Идея понятна?
– Вот теперь понятно, – облегченно улыбнулся Доценко.
– Ну, раз понятно, тогда начнем. Несите мне все, что у вас есть по Галактионову, я пока начну приводить это в систему, а вы, Мишенька, отправляйтесь к свидетельницам, которых допрашивал Лепешкин. Придумайте какую-нибудь убедительную сказочку, заморочьте им голову, но постарайтесь их разговорить. Ни один из тех, с кем мы беседовали, не сказал ни слова, из которого можно было бы догадаться, откуда у Галактионова сведения об усыновлении. Никто не упоминал ни о связях в органах загса, ни о роддомах, ни о Саратове, где родился и был усыновлен мальчик. Ну не во сне же ему это приснилось, правда? Должен быть кто-то, кто сказал ему об этом. Вот этого «кого-то» мы с вами и должны вычислить.
Получив от Михаила все блокноты с записями по делу Галактионова, Анастасия Каменская заперлась в кабинете, сварила себе еще кофе, убрала со стола все лишнее и с головой погрузилась в изучение списка людей, с которыми так или иначе был связан Александр Владимирович Галактионов.
Инна Литвинова, невысокая, широкоплечая, крепко сбитая, легко поднималась по лестнице, неся в одной руке объемистый портфель, в другой – тяжелую сумку с продуктами. Открыв дверь своей квартиры и войдя в прихожую, она сразу поняла, что Юля дома.
– Котенок! – радостно позвала она. – Я пришла!
