– Котенок! – радостно позвала она. – Я пришла!
Ей никто не ответил. Инна быстро сбросила грязные сапоги и, даже не сняв короткую шубку, стремительно ворвалась в спальню. Юля лежала в постели с книжкой, ее длинные светло-рыжие волосы казались золотыми на фоне голубой наволочки, а выражение смазливого личика было недовольным и скучным.
– Котенок, ты чего не откликаешься? Ты плохо себя чувствуешь? – заботливо спросила Инна.
– Нормально, – вяло протянула Юля.
– Сейчас я приготовлю ужин. Хочешь салат с крабами? Я купила…
– Да ну, – все так же вяло протянула девушка. – Я хочу шампиньонов, я тебе еще вчера говорила. Курицу хочу с шампиньонами. И креветок в кляре.
– Я все купила, котеночек, не злись, я сейчас все сделаю, – засуетилась Инна.
– Да? – Юля заметно оживилась. Просто удивительно, откуда в этой юной девушке была такая непреодолимая страсть к изысканной кухне. Она ела немного, была очень стройной и изящной, но претензии по части кухни у нее были поистине княжеские, и она знала, что Инна в своей слепой любви к ней готова на все, лишь бы доставить ей удовольствие.
Ужин Инна принесла ей в постель. Сидя рядом на краешке кровати, она с умилением наблюдала, как Юля с аппетитом ест крупные креветки в кляре, обмакивая их в специальный соус.
– Вкусно? – с надеждой спросила Инна.
– Нормально, – безразличным тоном ответила девушка. – Ты мне обещала, что мы поедем на Средиземное море, где в ресторанах подают устрицы, креветки и омаров. Когда мы поедем?
– Скоро, котеночек. Скоро у нас будет много денег, очень много. Я, может быть, не смогу с тобой поехать, но ты ведь и одна съездишь, правда?
Инне очень хотелось услышать в ответ сожаления по поводу невозможности поехать на Средиземное море вместе. Но она, как, впрочем, и ожидала, услышала совсем другое.
– Ладно, я и одна не пропаду. Так даже лучше. Так когда я поеду?
– Я не могу сказать точно. Я думаю, что получу деньги в течение двух, самое большее – трех месяцев. Сейчас январь, значит, наверное, в мае ты уже сможешь ехать.
– Договорились, – повеселела Юля, – в мае я еду в Италию, на море, есть устрицы.
Инна тщательно перемыла на кухне всю посуду, протерла мокрой тряпкой пол. Ей приходилось тщательно следить за чистотой в квартире, потому что Юля обожала ходить босиком и по целым дням не снимала белых, нежно-голубых или розовато-сиреневых пеньюаров, и не дай бог на кухонном столе останется непросохший след от чашки с кофе или от розетки с вареньем.
Закончив уборку, она отправилась в ванную. Сняв юбку и темную строгую блузку, она осталась в одном белье и по привычке окинула себя взглядом в зеркале. Прямые плечи, мощный торс, полное отсутствие талии и узкие сильные бедра. Лицо некрасивое, грубоватое. Коротко остриженные волосы с ранней сединой. Да, Инна Литвинова, до красавицы тебе далеко, но это не так уж и важно. Мужик и не должен быть красивым, вполне достаточно, если он чуть-чуть лучше обезьяны.
Стоя под душем, она с нежностью подумала о Юле, о ее золотых волосах и молочно-белом теле на голубых простынях, и почувствовала, как внизу живота возникла приятная ноющая тяжесть. Юлечка… Юленька… Котеночек…
Дима Красников родился в 1979 году в Саратове. Его мать, Вера Борисовна Боброва, так и не вышла замуж, но, защитив диссертацию и построив себе кооперативную квартиру, в сорок три года решила, что нужно рожать. Родители ее были уже старенькими, и перспектива остаться совсем одной на этом свете Веру Борисовну ужасала.
Она поехала в южный санаторий «за беременностью», но в первый раз ей не повезло. На следующий год она повторила попытку, но снова неудачно. Ей хотелось родить ребенка от здорового непьющего мужчины, а такой нашелся лишь под самый конец ее пребывания в санатории, и хотя и удалось затащить его в постель, но забеременеть Вера снова не успела. Третья поездка оказалась успешной, правда, врач предупредил, что первые роды в сорок пять лет – дело весьма опасное. Отец Веры к этому времени умер, оставалась мать, которой было уже за семьдесят и которая здоровьем похвастаться не могла. Перспектива полного одиночества была такой близкой, что Вера рискнула пренебречь советом врача, хотя тот очень и очень советовал ей подумать, показывал результаты анализов, кардиограмму и говорил о высокой вероятности неблагоприятного исхода.
Прогноз врача оправдался. Двоюродная сестра Веры Борисовны Оля Боброва, коренная москвичка, работавшая в то время в Курске учителем русского языка и литературы по распределению после окончания педагогического института, примчалась в Саратов, едва узнав о смерти сестры.
– Тетя Люба, давайте я заберу мальчика, – предложила она своей тетке. – Вы с ним не справитесь, а отдавать в детский дом при живых родственниках – кощунство.
Мать Веры Борисовны вынуждена была согласиться с тем, что ее племянница права. Ольга назвала мальчика Дмитрием, оформление документов прошло легко и быстро отчасти потому, что у покойной сестры и у самой Ольги фамилии были одинаковыми: обе они носили фамилии своих отцов – родных братьев. Поэтому в доброй половине учреждений тот факт, что Ольга Боброва оформляет какие-то документы на Дмитрия Боброва, ни малейших вопросов не вызвал.
К моменту, когда произошли эти печальные события, срок работы по распределению подходил к концу, через два с половиной месяца Ольга собиралась возвращаться в Москву, к родителям, а примерно через месяц должна была состояться ее свадьба с Павлом Красниковым, учителем истории, преподававшим в той же школе, что и она.
– Ты можешь оставить ребенка в Курске на некоторое время? – спросил Павел, когда взбудораженная Ольга позвонила ему в Саратов и объявила о предпринятом ею шаге.
– Зачем? – насторожилась она.
– Мы поженимся здесь, в Саратове, потом вместе поедем в Курск и оформим перемену фамилии мальчику. После этого ты пишешь родителям в Москву покаянное письмо, что, мол, родила за месяц до свадьбы, стеснялась им говорить, что ждешь ребенка. Ждите, мол, дорогие мои, меня вскорости с мужем и младенцем на постоянное жительство в город-герой, столицу нашей Родины.
– И что нам это дает? – не поняла Оля. – Зачем такие сложности?
– Я не сторонник ненужной огласки, – объяснил ей жених. – Чем меньше людей знают об усыновлении, тем дальше спокойнее жить. Если ты привезешь сейчас ребенка в Саратов, то все поймут, в чем дело, потому что беременной тебя никто здесь не видел. Таким образом, отсюда ты уедешь просто замужней дамой, а в Москву приедешь счастливой молодой матерью. Все, кто знает об усыновлении, останутся только в Курске. Поняла?
– Ты хочешь, чтобы я и от своих родителей это скрыла? Но это не получится, есть же тетя Люба, она им расскажет. Они ведь знают, что Верочка умерла в родах.
– А ты поговори со своей тетей Любой. Я очень тебе советую, Олюшка, попытайся ее убедить. Ты у меня умница, ты сумеешь найти нужные слова. Все, что я хочу сделать, пойдет только на благо мальчику. Чем меньше людей знает, тем лучше, поверь мне, милая, – ласково уговаривал ее Павел. – Попробуй договориться со своей теткой. Не получится – так не получится, но попробовать надо. Мы ведь не знаем, кто отец мальчика, откуда твоя сестра привезла свою беременность. А вдруг она поддерживала с ним отношения вплоть до самых родов? А вдруг он знает, что у него должен родиться ребенок? Ты можешь гарантировать, что он в один прекрасный момент не ворвется в нашу жизнь с какими-нибудь гадостями?
Оля была вынуждена согласиться с тем, что Павел прав. Она сделала все в точности так, как он предлагал, и через три месяца молодая семья с грудным Димочкой переступила порог московской квартиры Бобровых. Тетя Люба вняла Ольгиным уговорам и объяснениям и поклялась ничего не говорить брату своего покойного мужа и его жене. А через полгода она умерла.
Таким образом, в Москве обладателями тайны усыновления были только супруги Красниковы. Те же люди в Курске, которые знали о смерти Веры Борисовны Бобровой, не знали, какую фамилию стал всего через три месяца носить маленький Димочка, а те, кто знал, что Дима Бобров превратился в Диму Красникова, понятия не имели о том, что его настоящая мать умерла.
Обдумывая эту информацию, Константин Михайлович Ольшанский чувствовал себя неуютно. Конечно, проследить путь Димы Красникова от момента рождения до сегодняшнего дня можно, но для этого надо быть работником правоохранительных органов и иметь доступ к любым архивным документам, задавать вопросы множеству людей, которых еще предварительно надо найти, потому что за минувшие пятнадцать лет почти никто из тех, кто работал в 1979 году, не остался на прежнем месте. Кто на пенсии, кто умер, кто уехал в другой город… И потом, нужно же еще найти самих Красниковых. Что толку от того, что какой-то болтун из Курска сегодня скажет: «А в 1979 году я оформлял перемену фамилии мальчику Боброву, который стал Красниковым. И я точно знаю, что хоть у него и записана мать Ольга Боброва, но она ему не родная». Красникова в тот момент была прописана в Саратове, из Саратова убыла в Москву, и спустя пятнадцать лет живет вовсе не в той квартире, куда приехала с грудным Димой, и работает совсем не в той школе, где начала работать после возвращения. Найти Красниковых, безусловно, можно, но опять-таки, это под силу только работнику милиции или прокуратуры. Обычный гражданин сделать этого не сможет.
