— А может быть, мальчишки?… Очень даже может быть, — говорит настырным голосом Задирака.
— Мальчишки? Не-ет, это вполне взрослые воры.
— А почему не пацаны? — въедается дальше Задирака.
— Сколько пропало из вивария клеток? — поворачивается Тихонов к белому халату.
— Четыре.
— Стас, а почему ты уверен, что это не мальчишки? — спрашивает врачиха Маргарита Борисовна.
Тихонов пожимает плечами:
— Ну, во-первых, поднять клетку, в которую напихано пять-шесть кроликов, может только крепкий мужик. А во-вторых, если бы сюда забрались такие рьяные юннаты, они бы еще взяли вот этих морских свинок, белых мышей и уж обязательно ежей…
…Юнгар поднимает на меня глаза, и весь он уже в предстартовом напряжении. Черные ноздри его быстро-быстро шевелятся, вздыбился шерстью загривок, комья мускулов перекатываются на спине, хвост палкой.
— Ищи, Юнгар!
Собачка дернула лонжу и пошла по следу. Юнгар держит след красиво, он ведет его просто изящно — не зарывается носом в землю, не ерзает на маршруте, он бежит, слегка наклонив свою черную лобастую голову, и только подрагивающий нос, будто вырезанный из черной пористой резины, да острые уши дыбком скажут понимающему человеку, что собачка не выгуливается, а служит.
Мы перебежали через захламленный хозяйственный двор, и в самом углу Юнгар легким толчком перемахнул через забор. И я за ним. Выскочили в проулок, Юнгар полоснул носом асфальт, как миноискателем, и рванул в глубь дворов. И здесь стал набирать скорость.
А мне-то что? Я и быстрее могу поспевать, Юнгарушка. Тебе четыре года, а мне двадцать три, мы прожили с тобой треть своей жизни, мы с тобой ровесники, мы с тобой еще молодые и оба очень здоровые! Пошли, Юнгар, ищи, ищи, я за тобой поспею…
Юнгар влетает на детскую площадку, пересекает песочник, делает быстрый и плавный круг вокруг скамейки, на которой, видимо, ночью отдыхали воры, а сейчас сидят остолбеневшие бабушки и няньки и зачарованно глядящие на собачку малыши, и резко, рывком-рывком, режет наискось газон, сильным махом перелетает через кусты и снова — в переулок…
Наше дыхание сливается, прошел первый противный мандраж поиска, и мы оба уже окунулись в веселый крепкий азарт охоты. Незримая, никем другим не ощутимая нить острого запаха кроликов ведет Юнгара компасной стрелкой, она злит и волнует его нервы поискового пса, и эти полкилометра, что мы пробежали вполсилы, внушают ему уверенность в успехе, — больше всего городская розыскная собачка ненавидит запах резиновых автопокрышек и вонь сгоревшего бензина, потому что обычно на этом смрадном барьере кончается для нее настоящий след. А если след не оборвался рядом с местом происшествия, значит, он будет еще долго вести через дремучий лес чужих, ненужных сейчас запахов — резкий, как пила, смрад резиновой обуви, волнующий аромат собачьих «визиток», кошачий злой, противный дух, аромат случайно пролившейся из сумки мясной сукровицы, дурманящее, сбивающее с пути дыхание женских пудр, помад и одеколонов, больное, как толчок в нос, колыхание отравленного воздуха над большим пятном машинного масла, горькую пыльцу цветов и слабых осенних трав, одурь типографской краски от клочьев газеты и сорванных афиш…
Вдох-выдох, вдох-выдох, легче шаг, толчок правой. Еще быстрее!
Ищи, ищи, Юнгар!
Ах, как прекрасно чувствовать послушность каждой своей косточки, каждой мышцы, любой связки, когда между нами с Юнгаром — пять метров лонжи, и мы мчимся без топота и хрипа, и земля будто сама отталкивает нас для полета в следующем прыжке, и сердце бьется ровно и гулко, и холодный осенний воздух кипит в крови пузырями, как боржоми.
Ищи, ищи, Юнгар! Вперед, через пустырь, Юнгар!
Наш инструктор-наставник капитан Емец знает про собачек и поисковую работу все. Но для этого ему пришлось прослужить почти тридцать лет, и устало сердце, и когда он вышел в последний раз на поиск бандитов в Бирюлеве, его призовая собачка Акбар вела по следу одиннадцать километров, и Емец, у которого хватило сил воспитать ее, не мог их собрать, чтобы бежать одиннадцать километров, и он привязал лонжу к бамперу милицейского «газона», и Акбар тащил за собой двигавшуюся на второй скорости погоню, пока не привел к укрытию бандитов.
Ищи, Юнгар, ищи, ищи! Быстрее, быстрее, пока сердце бьется мощно и весело!
За пустырем расползлись сараи и гаражи. Здесь запах бензина, резины, масла и старого металла даже мне шибал в ноздри, но Юнгар уже шел неостановимо, как стайер на последнем закруглении перед финишем.
Круто рванул в сторону, через канаву, по дощатому измостью, к перекосившемуся сараю, у дверей встал во весь рост, налегая на серые старые доски, и радостно, с горловым хрипом, во всю мощь легких дал голос.
— Охранять, Юнгар! — Я сбросил лонжу и облегченно вытер с лица испарину.
С дальнего края пустыря показался наш желто-синий автобусик, я подкинул вверх кепку и замахал им рукой — чтобы они нас с Юнгаром не потеряли.
Потом участковый и подъехавший из отделения инспектор доставили к сараю хозяйку, и сзади нее маялся красномордый опухший парень — сынок, в грязно-рыжей щетине и голубой ряби наколок-татуировок. На правой кисти у него было кривыми буквами наколото «ЖЕНЯ». Радостный Задирака спросил у парня:
— Ты, что, боишься забыть, как тебя зовут? Мы напомним!..
Парень плевался и грозился нам прокурором за самоуправное вскрытие сарая. Потом мать вынула откуда-то из-под кофты ключи, хрустнул в нутре ржавый замок, распахнулась створка двери, и в прорезавшем сумрак сарая луче фонаря кроваво сверкнули две дюжины напуганных кроличьих глаз. А на верстаке у двери валялись три голые, уже ободранные тушки…
Юнгар подвизгнул и отошел от дверей.
— …Милиция слушает. Замдежурного Микито…
— Дяденька, помогите, пожалуйста. У нас кошка Машка упала в сетку под окном. На шестом этаже. Мяукает, а вылезть не может. Жалко Машку…
Вытирая руки носовым платком, в зал вошел следователь Скуратов и сказал:
— Станислав, вас ждут в приемной какие-то провинциалы.
Тихонов удивился:
— А почему вы думаете, что провинциалы?
— Они оба в сапогах и в нейлоновых рубашках, — оъяснил следователь.
Тихонов засмеялся, взял меня за руку и предложил:
— Хочешь познакомиться с провинциалами?
— Хочу, мне все интересно. — Я поднялась, и мы пошли вниз, в приемную.
По дороге, все еще улыбаясь, Стас сказал:
— Он мне напомнил одну давнюю историю. Ко мне пришел как-то в гости мой приятель, однокурсник. Вечером мать спросила: «Он что, провинциал, твой новый друг?» «…Мамочка, — спрашиваю, — ты с чего это взяла?» А она хохочет: «У него бакенбарды и трагическое выражение лица!»
В приемной сидели и тихо переговаривались с молоденьким дежурным лейтенантом «провинциалы» — здоровенные парни с обветренными простодушными лицами.
Лейтенант встал:
— «Сквознячок», Станислав Палыч.
Тихонов мельком оглядел парней и спросил:
— Мотоцикл?
Парни в один голос ответили:
— Мотоциклы! — и только потом удивленно переглянулись.
— Ясно, — кивнул Стас. — Рассказывайте, только покороче.
Один из парней, беспокойно жестикулируя огромными ручищами — на пальце правой поблескивало золотое обручальное кольцо, — забубнил:
— Приехали мы вчера, да, вчера, выходит, «Явы» нам нужны. Из города Ново-Экономическое, знаете небось, нет? В Донбассе, одним словом, да… Шахтеры мы… Наших мотоциклов, конечно, навалом, но охота «Яву», у нас шоссейки такие нынче залили, будь спок!..
— Короче, гражданин… — сказал Тихонов, и фраза прозвучала у него совсем по-милицейски. Он, наверное, это почувствовал и добавил: — Я же вас просил… К делу переходите.
— Я и говорю к делу, — отозвался парень. — У нас тут в Москве делишки кой-какие, ну и мотоциклы решили взять. Приезжаем к магазину, на витрине «Явы» красуются, а в наличии нема. Директор говорит: «Дефицита нету, да вашего брата фанатов полно, с базы завозить не успеваем…»
— И что, очередь? — спросил Стас.
— Ну! Месяца, говорит, на полтора. Так мы ж не можем полтора месяца тут ошиваться — работа ждет! Ладно, толкемся около магазина, подходят двое парнишек; слышь, говорят, орлы, «Яву» хотите? Ну, говорим, «Яву». Тут, говорят, такое дело — мы сами на заводе работаем, нам министерство на два мотора наряд выделило. И, как на грех, денег нет, выкупить не можем… Ну, говорю, друга, помогите — так «Яву» хочется! А набросить нам по полтинничку — не обидно, говорят, будет, на пропой души, вашу покупку спрыснуть, значит? Да что вы, кричим, мы хоть сейчас! Не, говорят, сейчас не надо — сделаем дело, тогда ужо… Договорились, поехали. Приезжаем в министерство — наряд оформлять. Один парень на улице остался, другой, который разговор с нами вел, пошел по кабинетам, мы за ним ходим. Все его там знают — вась-вась да за ручку и все такое прочее. Приходим к главному начальнику, парень к секретарше: «Борис Иваныч на месте?» Она говорит — вышел. Подождали с полчаса, опять туда же. Пришел? Пришел. Он к нему в кабинет, минуты через две вертается — пишите, мол, заявления. Ну, мы пошли в коридор, написали. Он их забрал, ушел в приемную, скоро обратно является — на заявлениях наших красным карандашом: «Бухгалтерия. К оплате». Пошли, говорит, братцы, в кассу. У дверей бухгалтерии взял деньги, пришпилил к заявлению. Мы ему снова — возьми свою сотню. Не, говорит, ни за что — выкатите моторы из магазина, тогда, как говорится, чокнемся. Ладно. Ушел он, и с концами. Часа полтора ждали…
