но Ребекка почувствовала его и остановилась. Это было неправильно. Снег должен оставаться неподвижным так высоко в горах под ногами одинокой лыжницы.
Она оглянулась на Биран. Три лемминга, как три стрелы, пробив наст, устремились из-под снега к солнечному свету. Ребекке вспомнилась старая народная примета: если лемминги выпрыгивают из-под снега, значит, под ним стало ненадежно. И эта трещина в насте наверху у края, неужели она была там с самого начала? Или образовалась только что?
«Это все твои фантазии, – услышала Ребекка строгий внутренний голос. – Опасности нет. И про леммингов – детские сказки. Никакая это не трещина, просто снежная корка чуть надломилась. Ты ничего не видишь в своих паршивых очках и не можешь ясно мыслить».
Ребекка продолжали спуск. Движения сами по себе, без ее сознательного участия или решения, стали осторожными – легкое скольжение с аккуратным переставлением палок. Ребекка вслушалась – звук повторился. Уже не вздох, а скорее приглушенный рокот. И на этот раз ее фантазии точно были ни при чем.
Снег под ней зашевелился. Ребекка превратилась в глыбу льда с колотящимся сердцем. Медленно повернула голову, стараясь удержать остальное тело неподвижным. Несмотря на слепящее солнце, она отчетливо различала эту трещину в пласте снега, на переходе от крутого участка к пологому. «Сейчас все это поползет вниз, – подумала она. – Утянет за собой новые пласты и превратится в снежную лавину».
Ребекка замерла – как олень на дороге, пойманный лучами автомобильных фар. Лыжные палки зависли в воздухе. Ребекка боялась, что две новые дырочки в насте приведут в движение тонны снега, который погребет ее под собой.
И не смерть сама по себе ее пугала. Ребекка слишком хорошо знала, как именно все будет происходить. Руки и ноги застынут в снегу, как в цементе. Погребение заживо, в полном сознании, с забитым снегом ртом и ноздрями. Она будет медленно задыхаться, давясь собственным криком.
Поэтому унесенному лавиной так важно держать ладони перед лицом. Чтобы образовался «воздушный карман» – шанс продержаться, пока не подоспеет помощь. Были случаи, когда лыжники жили под снегом по многу часов только за счет «воздушного кармана» и холода, замедлявшего работу организма. Кристер спасал таких со своей прежней собакой Заком.
Но ни Кристер, ни его собаки не придут Ребекке на помощь, потому что никто не знает, где она.
Ребекка дышала так осторожно, что воздух достигал лишь задней поверхности полости рта, а грудь едва двигалась. Все еще с поднятыми лыжными палками, она пыталась сообразить, что делать. Повернуть назад – плохая идея. Ей придется идти под той частью скалы, где образовалась трещина.
То, что на первый взгляд казалось самым естественным – чуть развернуть лыжи и двигаться вниз, прочь от опасного места, – на самом деле было ловушкой. Ребекка рисковала оказаться в эпицентре лавины. Тем более что снег сходит с гор, вовлекая в движение все новые и новые участки. Остается обойти потенциальный фронт схода с краю. Тогда есть ничтожный шанс уйти вниз и в сторону, если произойдет худшее. Но Ребекка боялась лишний раз дохнуть, не то что опустить палки или сдвинуться с места.
Она осторожно переместила вперед одну лыжу, не особенно налегая на нее весом. Потом другую, так же осторожно. Малейшее движение таило в себе смертельную опасность, но Ребекка старалась действовать беззвучно, насколько такое было возможно. Чтобы огромные белые волчицы вокруг нее успокоились, улеглись и уснули. Спасение было там, с краю. И приблизиться к нему можно было только шажок за шажком.
Шкурки на лыжах стали еще одной проблемой. Они тормозили движение, увеличивая трение о снег. Делали невозможным легкое, беспрепятственное скольжение.
Преодолев метров пятьсот таким способом, больше напоминавшим китайскую гимнастику цигун, Ребекка решилась, наконец, коснуться наста лыжными палками. А потом оттолкнулась, почти по-настоящему. Остановилась. Прислушалась. Запустила пальцы под нижний край очков и вытерла слезы. Прищурилась на щель: стала ли та больше? Трудно сказать…
Ребекка страшно боялась того момента, когда снег поползет вниз, как ковер, который выдернут из-под ее ног. И продолжала осторожное движение вперед.
Пот стекал в подмышки. Кисловатый запах адреналинового пота – не от напряжения, а от страха – достиг ноздрей. Так, крадучись, Ребекка вышла из опасной зоны. И вечность спустя осознала, как далеко оказалась от склонов Куоблатьярро и Латкатьокка и что смертельная ловушка осталась позади.
Ноги подкосились, и Ребекка рухнула задом на снег, все еще с креплениями на ботинках. Повалилась на спину, развела в сторону колени. Сорвала очки и закрыла рукой глаза, чувствуя слезы внутренней стороной ладони.
Снежные волчицы улеглись. Она их больше не интересовала.
* * *
Елена Литова, которую, согласно новому паспорту и реестру народонаселения, звали Мария Меки, вместе с Тоней вот уже сутки готовила дом к визиту полицейских.
Ночью женщины не спали. Кожа на их руках покраснела и стала шелушиться. Теперь они почти управились. Мария и Тоня следовали ими же составленному списку. Все, к чему прикасались их руки, должно быть обработано раствором моющего средства и хлорки. Дверные ручки и косяки, лампочки и выключатели, посуда – кастрюли, сковородки, столовые приборы, стаканы, – полки, столы и ежик для унитаза. Конечно, они что-то упустили, но это будет не так легко найти.
Елена охапками бросала одежду в камин. Сегодня она сожгла их простыни.
Посмотрела на часы. Услышала звук – как будто крыса шевелилась за стенкой. Это Тоня соскребала с ногтей лак. Она платила бешеные деньги за эти ногти, только для того чтобы потом грызть их и соскребать толстенный слой краски – пока ногти не начинали походить на облупившиеся дома в городе, где экономика пришла в упадок.
– Ну, и когда же? – спросила Тоня с зажатым между зубами ногтем.
Она уже надела золотистый плащ. Посылки из «Нед-а-порте» [84] приходили минимум раз в неделю. Копить на черный день было не в ее стиле. Тоня рыдала, как над мертвым ребенком, над сгорающими в пламени камина туалетами.
– Еще пятнадцать минут, – ответила Елена. – Сколько на тебе штанов, хотела бы я знать?
– Трое, но ведь этого не видно при моей комплекции.
Елене следовало бы накричать на Тоню. Приказать снять лишние два слоя. Но она так измоталась, что едва переставляла ноги. Еще два года назад у Елены
