— Помолвлен! — саркастически воскликнула Дульси. — Он просто давно бегает за этой стервой.
Броди оставил эту тему и стал задавать вопросы о рэкете Вэла, о его врагах и о том, были ли у него при себе в тот день большие деньги. Он также попросил ее описать, какие при нем были ценности. Она сказала про наручные часы, золотое кольцо и запонки. Это соответствовало тому, что было обнаружено на покойнике. Дульси сказала, что в бумажнике и правда могло быть только тридцать семь долларов.
Затем Броди взялся прорабатывать вопрос времени. Если верить Дульси, Вэл ушел излома часов в десять. По ее словам, Вэл хотел посмотреть шоу в театре «Аполло», где оркестр Билли Экстайна выступал вместе с братьями Николс. Он пригласил ее тоже, но у нее была назначена встреча с парикмахером. Поэтому он решил заехать в клуб, взять Джонни, а потом уже ехать на поминки.
Она же вернулась домой в двенадцать часов ночи с Аламеной, которая снимала комнату этажом ниже в том же доме.
— Сколько времени вы с Мейми провели в ванной? — спросил Броди.
— Полчаса. Может, больше, может, меньше. Когда я посмотрела на часы, было четыре двадцать пять. Тогда-то и начал колотить в дверь преподобный Шорт.
Броди показал ей нож и повторил, что сказал о нем преподобный Шорт.
— Этот нож вам дал Чарли Чинк? — спросил он.
Адвокат подал голос, сказав, что ей не стоит отвечать на этот вопрос.
Дульси вдруг разразилась истерическим смехом и лишь минут через пять настолько пришла в себя, что смогла произнести:
— Ему бы следовало жениться. А то смотрит на этих катунов каждую субботу и мечтает сам побарахтаться.
Броди покраснел.
Могильщик хмыкнул:
— А я-то думал, проповедник церкви Святого Экстаза просто обязан кататься по полу вместе с сестрицами во Христе.
— Большинство из них и катается, — призналась Дульси. — Но у преподобного Шорта так часто бывают видения, что он если и катается, то с призраками.
— Ладно, пока все, — сказал Броди. — Я вас отпускаю под залог в пять тысяч долларов.
— На этот счет не волнуйтесь, — поспешил успокоить Дульси адвокат.
— А я и не волнуюсь, — отозвалась Дульси.
Джонни опоздал на пятнадцать минут. Его адвокат стал улаживать вопрос об освобождении Дульси под залог, а Джонни отказался отвечать на вопросы без своего юрисконсульта.
Не успел Броди задать свой первый вопрос, как адвокат передал ему письменные показания двух помощников Джонни, Кида Никеля и Пони, согласно которым Джонни ушел один из своего клуба «Тихуана» на углу Мэдисон-авеню и 124-й улицы. Вэл, по их словам, на вечер в клубе так и не появился.
Не дожидаясь вопросов, Джонни сообщил, что последний раз видел Вэла в девять часов вечера накануне у него на квартире.
— Как вы относились к шурину, который брал деньги и ничего не делал? — спросил Броди.
— Мне было все равно, — отвечал Джонни. — Она так или иначе давала бы их ему. Мне хотелось, чтобы она к этому не имела отношения.
— Вас это не раздражало? — спросил Броди.
— Мне было все равно, я уже сказал, — повторил Джонни равнодушным голосом. — Он был ни то ни се — ни жулик, ни честный трудяга. Он не умел играть, не умел сводничать. У него не было своего рэкета. Но я не имел ничего против того, чтобы он был под рукой. Он всегда был готов пошутить, посмеяться.
Броди предъявил нож. Джонни взял его, открыл, закрыл, повертел в руках и вернул.
— Хорошая штучка, — сказал он.
— Вы раньше этот нож видали? — спросил Броди.
— Если бы видал, то купил бы себе такой же.
Броди передал ему слова Шорта насчет Дульси, Чарли Чинка и ножа. Когда он закончил, на лице Джонни не отразилось никаких чувств.
— Этот проповедник спятил, — сказал он все так же равнодушно.
Он и Броди обменялись холодными невозмутимыми взглядами.
— Ладно, дружище, можете идти, — сказал Броди.
— Хорошо, — сказал Джонни, вставая, — только не называйте меня «дружище».
— Как же прикажете вас называть, мистер Перри? — удивился сержант.
— Все вокруг зовут меня Джонни — чем плохо?
Броди встал, посмотрел на Могильщика, потом на Гробовщика. — Ну, кто у нас кандидат в убийцы?
— Можно попробовать выяснить, кто купил нож, — сказал Могильщик.
— Это мы уже сделали утром. «Аберкромби и Фитч» год назад закупили шесть таких ножей и пока не продали ни одного.
— Ну, это не единственный магазин в Нью-Йорке, где продаются охотничьи принадлежности, — возразил Могильщик.
— От этого все равно мало толку, — подал голос Гробовщик. — Пока мы не поймем, почему его убили, мы не найдем убийцу.
— Дело непростое, — сказал Могильщик. — Полные потемки.
— Я не согласен, — сказал Броди. — Уже одно нам понятно: убили его не из-за денег. Значит, дело в женщине. Шерше ля фам, как говорят французы. Но это не означает, что убила его не женщина.
Могильщик снял шляпу и почесал макушку.
— Мы в Гарлеме, — сказал он. — Другого такого места на всей земле не сыскать. Гарлемцы все делают не так, как остальные. Сам черт их не разберет. Вот, например, жили-были двое трудяг, двое отцов семейств, так они повздорили и порезали друг друга в баре на углу Пятой авеню, около 118-й улицы, — не могли решить, Париж ли во Франции или Франция в Париже.
— Это еще что! — рассмеялся Броди. — Двое ирландцев в Адовой кухне[2] поспорили и застрелили друг друга, потому как не сумели договориться, ирландцы произошли от богов или боги от ирландцев.
Аламена сидела на заднем сиденье «кадиллака», Джонни и Дульси спереди, а адвокат примостился рядом с Аламеной.
Проехав совсем немного, Джонни подрулил к обочине и обернулся, чтобы видеть одновременно и Дульси и Аламену.
— Слушайте, женщины, я хочу, чтобы вы помалкивали обо всем этом. Мы едем к Толстяку, и не вздумайте поднимать там волну. Мы понятия не имеем, кто это сделал. Ясно?
— Это Чинк, — решительно сказала Дульси.
— Ты этого не знаешь.
— Черта с два не знаю.
Джонни уставился на нее так пристально, что она заерзала на сиденье.
— Если ты знаешь, кто это сделал, то должна знать и почему он это сделал.
Она откусила кончик наманикюренного ногтя и сказала с угрюмым вызовом:
— Нет, не знаю!
— Тогда заткнись и помалкивай. Пусть этим занимаются легавые. Им за это платят.
Дульси заплакала.
— Тебе наплевать, что его убили, — сквозь слезы проговорила она.
— Ничего не наплевать, просто я не хочу, чтобы это повесили на того, кто ни в чем не виноват.
— Ты всегда изображаешь из себя Иисуса Христа, — прохныкала Дульси. — Почему мы все должны терпеть от этих полицейских, если я знаю: это сделал Чинк?
— Потому что это мог сделать совсем другой. Вэл всю свою жизнь на это напрашивался. Да и ты, видать, тоже.
Наступило молчание. Джонни по-прежнему смотрел в упор на Дульси. Она откусила еще кончик ногтя и отвернулась. Адвокат крутился на сиденье так, словно в брюки ему заползли муравьи. Аламена безучастно смотрела на профиль Джонни.
Джонни снова взялся за руль, включил мотор, и машина плавно поехала.
У «Домашнего ресторана» Толстяка был узкий фасад. Стеклянная витрина была занавешена шторами, неоновая вывеска изображала мужчину, похожего на гиппопотама.
Не успел большой «кадиллак» остановиться, как его уже окружила стайка полуголых тощих негритят. Они выкрикивали: «Джонни Четыре Туза! Джонни Перри Рыбий Хвост!»
Они дотрагивались до «кадиллака», до сверкающих фар с таким благоговением, словно это был не автомобиль, а алтарь.
Дульси выскочила из машины и, расталкивая детей, быстро направилась к стеклянным дверям, сердито стуча каблучками.
Аламена и адвокат двинулись куда медленней, но и они даже не подумали улыбнуться детям.
Джонни не торопясь выключил зажигание, положил в карман ключи, поглядел на ребятишек, поглаживающих машину. На лице его по-прежнему было написано бесстрастие, но в глазах засверкали довольные искорки. Он вышел из машины, оставив верх откинутым под палящими лучами солнца, и попал в окружение детворы. Озорники теребили его за пиджак, путались под ногами, мешая ему войти в ресторан.
Он похлопал по головкам девчонок и мальчишек и, прежде чем войти, порылся в кармане, вытащил гору мелочи и бросил на мостовую. Детвора устроила кутерьму, ловя и подбирая монеты.
В ресторане было прохладно и так темно, что Джонни снял черные очки. Его обдало неповторимым ароматом виски, духов и шлюх, отчего он сразу расслабился.
Настенные лампы мягкими пятнами высвечивали ряды бутылок на полках бара, где всем заправлял чернокожий гигант в белой спортивной рубашке. Увидев Джонни, он застыл, перестав вытирать полотенцем стакан.
Трое мужчин и двое женщин на высоких табуретах у стойки обернулись, чтобы поздороваться с Джонни. В них безошибочно угадывались профессиональные игроки и их подруги-проститутки.
