– Ну, возьми стакан минералки и быстро выпей. Иди уже, Петенька, не тяни, они давно сидят в «Афродите» и в любую минуту могут выйти.
Линда торопила своего друга не напрасно, она словно чуяла, что время поджимает. Каменская и ее муж (о том, что они супруги, Линда узнала у администратора гостиницы «Райский уголок») появились на крыльце ресторана ровно в ту секунду, когда Петр вышел из дверей расположенного на противоположной стороне улицы кафе. Сделав Линде знак, означающий «я их вижу», Петр не спеша двинулся следом. Через пару минут Линда догнала его.
– Нет, все-таки он очень интересный мужчина, – проговорила она, внимательно разглядывая спину Чистякова. – Выглядит он на свои годы, но старится красиво. Вот ты замечал, Петруша, что люди стареют по-разному?
– Да что ты выдумываешь! – отмахнулся Петр. – Все стареют одинаково. Всех одолевают немощь и болезни, другой старости не бывает. И характер у всех портится.
– Не скажи, – горячо возразила Линда. – Некоторые в старости становятся просто отвратительными, а некоторые, наоборот, делаются даже интереснее, чем были в молодости. Вот ты, Петенька, будешь стареть некрасиво.
– Это еще почему? – возмущенно спросил Петр.
– А ты недобрый, тебе никого не жалко: ни котенка бездомного, ни ребенка потерявшегося. А этот Чистяков явно добрый, потому и выглядит так хорошо. Ты, например, знаешь, сколько ему лет?
Петр задумался и, прищурившись, уставился в затылок Чистякову.
– Ну, лет сорок пять, наверное, может, меньше. Меня его седина с толку сбивает.
– А вот и нет! – торжествующим шепотом сообщила Линда. – Ему пятьдесят уже исполнилось.
Ей самой еще не было сорока, и пятьдесят лет казались Линде Хасановне первым порогом подкрадывающейся старости.
– Ты только посмотри, как он выглядит, – возбужденно продолжала она. – Какая осанка, какая походка! А улыбка! От одной его улыбки можно умом тронуться. И тетка эта престарелая, которая с ним, его недостойна. Не понимаю, как он мог на ней жениться? Зачем?
– Чем она тебя не устраивает?
– Ей никого не жалко, она бессердечная, – уверенно повторила Линда то, что уже говорила раньше. – И глаза у нее такие, что сразу видно: она только о работе думает.
– А о чем, по-твоему, надо думать? – с усмешкой спросил Петр. – О любви, что ли?
– А как же! Только о ней и имеет смысл думать, только любовь имеет значение, это же самое главное в жизни! Если любви нет, то, считай, ничего у человека нет, гол как сокол. Смотри, они сворачивают на Белинского. Как ты думаешь, куда они направляются?
– Точно не в гостиницу, на Короленко с этой стороны никак не выйти. Значит, на очередную встречу. И когда только им надоест шататься по адресам? Хоть бы съездили куда-нибудь развлечься, что ли! Мы бы с тобой тоже на машине прокатились бы, а то все ногами да ногами, скоро ботинки порвутся, – проворчал Петр. – У меня уже мозоли.
– Мозоли? – встрепенулась Линда. – Петруша, вон там аптека, я сейчас побегу вперед и куплю тебе пластырь, они идут медленно, я успею вас догнать.
Она рванулась вперед, и Петру с трудом удалось удержать ее:
– Куда ты? Не надо в аптеку, идем спокойно.
– Ну как же не надо! – запротестовала она. – Тебе же больно, Петруша. Если мозоль вовремя не заклеить, будет еще хуже. Нет-нет, я побегу.
Она вырвала руку и помчалась вперед. Несмотря на солидный лишний вес, бегала Линда Хасановна хоть и грузно, но быстро. Через несколько минут она догнала ушедших далеко вперед Каменскую с Чистяковым и шествующего метрах в двадцати от них Петра.
– Купила! – радостно сообщила она. – Будет минутка – снимешь обувь и заклеишь ножки. А вечером я тебе специальную мазь наложу, очень хорошую, она обязательно поможет, утром ножки будут как новенькие.
– Ты со мной разговариваешь, как с ребенком, – недовольно пробурчал Петр, пряча в карман упаковку пластыря.
– А как же мне с тобой прикажешь разговаривать? – удивленно откликнулась Линда. – Ты сам ничего не можешь для себя сделать. У тебя ноги стерты, а ты не догадаешься пластырь приклеить, ждешь, пока я все куплю и все устрою. Ты – моя любимая деточка, – нежно добавила она, целуя его в висок.
Линда Хасановна ростом была почти на голову выше своего любовника, поэтому для поцелуя ей пришлось слегка нагнуться. Однако разница ни в росте, ни в весе их никогда не смущала.
* * *
Поездку за город в мастерскую Бориса Кротова супруги Сорокины откладывать не стали и отправились туда через день после получения приглашения. Вилен Викторович, правда, сомневался, удобно ли являться к художнику так скоро и не выглядит ли это навязчивостью и бесцеремонностью, однако Ангелина Михайловна заняла твердую позицию и заявила, что если Виля не хочет лишний раз выслушивать от Крамарева слова недовольства отсутствием результатов, то надо пренебречь этикетом и заниматься делом. Суть же состояла в том, что ехать Вилену Викторовичу отчаянно не хотелось: далеко. И смотреть там нечего, чай, не Рембрандт.
– Как мы будем туда добираться? – ворчливо спросил он. – Это же нам придется на электричке трястись, а сегодня пятница, все выезжают на дачи и в поездах страшная давка и духота. Зачем тебе надо было обязательно договариваться с ним на сегодня? Договорилась бы на понедельник.
– Мы возьмем такси и отлично доедем. Виля, не выдумывай сложности там, где их нет.
– А обратно как поедем? Где мы в этой глухомани поймаем машину до Москвы? И вообще, я на частниках не езжу, ты прекрасно знаешь, среди них много бандитов и тех, кто не умеет ездить. Нас или ограбят, или угробят в аварии.
– Обратно, Виленька, мы поедем на электричке. Все будут ехать из города в область, а мы – в противоположном направлении, – миролюбиво улыбнулась Ангелина. – Не придуривайся и иди завтракать, а я вызову такси.
Против ожиданий поселок, где жил приемный сын Гусаровых, оказался вполне цивилизованным и не очень далеко от Кольцевой дороги, во всяком случае, глухоманью его никак нельзя было назвать. Дом нашли легко – Александр очень хорошо объяснил дорогу.
Дверь им открыла полноватая, кровь с молоком, женщина с неприветливым, но красивым лицом.
– Проходите в гостиную, – сказала она строго. – Хозяин предупредил, что вы приедете. Вам придется немного подождать, он работает.
Сорокины робко прошли в небольшую комнату с квадратным низким столом и мягкими креслами. Посреди стола красовалась ваза с фруктами, рядом стояли маленькие тарелочки с изящным орнаментом и лежали приборы.
– Кушайте фрукты, – по-прежнему строго велела домработница. – Вам чаю подать или кофе?
– Спасибо, ничего не нужно, – начал было Вилен Викторович, но Ангелина Михайловна перебила его:
– Если можно, хозяюшка, мы бы выпили чаю. Но мы не хотим вас затруднять. Вы позволите, я пройду с вами на кухню и помогу вам? Как вас величать?
Лицо женщины смягчилось, на нем появилась широкая добродушная улыбка.
– Оксана. Да какое там затруднение, это же моя работа, я за это зарплату получаю.
– Оксана, – мечтательно протянула Ангелина Михайловна. – Какое красивое имя!
Она подошла вплотную к домработнице Кротова и понизила голос почти до шепота.
– Знаете, Оксана, я просто помешана на кулинарии и собираю разные рецепты. Если можете, покажите мне, что и как вы готовите, а я запишу. Я понимаю, что для любой хозяйки ее кухня – это святое, но я очень вас прошу: поделитесь со мной своими секретами. Я хорошо знаю родителей Бориса, и они мне много раз говорили, что с тех пор, как вы у него работаете, он стал намного лучше выглядеть и совсем перестал жаловаться на боли в желудке. Вы же видите, мой муж далеко не молод, и для меня главное – это сохранить его здоровье. Дайте мне свои рецепты, я вас умоляю.
Ангелина лгала на голубом глазу, ничего подобного Гусаровы ей никогда не говорили, они вообще не упоминали о том, что у их сына Александра есть помощница по хозяйству. И разумеется, ни о каких болях в желудке речи отродясь не велось. Но ей обязательно нужно было задружиться с этой Оксаной, ведь домработницы порой знают о своих хозяевах массу всего интересного.
Через минуту она уже стояла перед открытым холодильником на кухне в доме Бориса Кротова и мелким четким почерком переписывала на вырванный из тетради листок названия и рецептуру блюд, которые ей демонстрировала Оксана: творожный торт, рыбу по-гречески, холодный суп гаспаччо и всевозможные закуски.
– Какая вы мастерица, Оксаночка, – вздыхала восхищенно Ангелина Михайловна. – Сколько блюд, и такое разнообразие! Как у вас времени-то на это хватает? Ведь еще и убираться нужно, а дом-то немаленький. Или убираться приходит кто-то другой?
– Да кто ж другой? Я и убираю, больше некому, – удивленно ответила Оксана. – Хозяин не любит посторонних в доме, он вторую домработницу ни за что не возьмет.
– Трудно вам, наверное, ведь работы так много… – сочувственно проговорила Ангелина. – А еще, наверное, приходится терпеть характер Бориса. Характер-то у него не сахар, это я своими глазами видела. Наверное, сильно ругается, если вы что-то не так сделаете, да?