Ознакомительная версия.
Словом, понял Грязнов, сплошные темные истории и, куда ни ткни, одни вопросы без ответов. И это — следствие?! Ведь вот же, явно напрашивается прямая связь между этими событиями! Но это обстоятельство никого не взволновало, гораздо более важными для следствия оказались выводы относительно виновности Калужкина — этакого, понимаешь ли, яростного мстителя за своих погибших «от рук врача» детей, а также за своих «обиженных» соседями пчел.
Однако, если это все так, в чем доктор был виноват перед Калужкиным? Вячеслав Иванович извинился по поводу своего прихода и попросил хозяйку по возможности подробно рассказать ему про все, что ей было известно относительно тех угроз, которым подвергался доктор со стороны «ночных гостей». Он, мол, заинтересован в том, чтобы не обвинили невиновного человека в убийствах, которые тот не совершал, но отыскать подлинных преступников. И помощь Елены Григорьевны, о разговоре с которой он никому не скажет ни слова, а факты употребит лишь для личного расследования, будет для него просто неоценимой. Словом, еще с прежних времен умел Грязнов располагать к себе людей своим мягким и искренним подходом и сочувствием их горю. Да и у Зины на лице тоже было написано искреннее сострадание, отчего вдова словно немного помягчела. История-то эта случилась почти уже год назад, подробности и частности стали забываться, поскольку никого они до сих пор не интересовали. Правда, когда приезжала целая группа из милиции, и следователи, так они себя называли, обходили все, без исключения, дома, собирая данные, зашли, разумеется, и к Усатовым.
Елена Григорьевна, еще не отошедшая от тяжелого удара, лишившего семью единственного кормильца — самой ей в станице делать было абсолютно нечего ввиду отсутствия какой-либо работы, кроме огородной, — готова была обвинить в смерти мужа любого, на кого указывали эти следователи. А они говорили уверенно, назвали преступником именно Калужкина, хотя и напомнили ей, что фактически именно доктор оказывался причастным к гибели обоих детей Антона, а значит, и месть со стороны пчеловода имела под собой почву. И вдова не могла с их доводами не согласиться. Наверное, вот так, трагически ошибся Егор, спутав симптомы, да и откуда ему было знать об аппендиците парня, если тот никогда до этого не обращался в больницу? Отец сам всегда и возил его в Замотаевку, слабый же был мальчик. В общем, поделилась с официальными людьми тем, о чем знала. Что они и записали у себя в протоколах.
Но она рассказала им также, что накануне той последней страшной ночи, когда муж зачем-то вышел во двор, и там прогремел выстрел, Егор Петрович ходил мрачный, неразговорчивый и даже выпивши. А причину она видела в ночном посещении незваных гостей, которые кричали на Егора, что сотрут его в порошок, сам же он после их ухода велел ей молчать, будто ничего она не слышала. А на следующий день случилась беда с мальчиком. Об этом она и вспомнила. Но следователь — капитан милиции с красным лицом — отнесся к ее словам без доверия. Просто отмахнулся: мол, это все — ее собственные догадки, а свидетелей тому нет и подтвердить никто ее слова не может, а стало быть, и никакого значения для следствия ее немотивированные предположения иметь не могут. Зато у него уже имеются твердые улики против преступника.
Грязнов внимательно выслушал, взглянул на Зину, и та лишь молча развела руками: сам видишь, как тут расследовали… И он задумчиво покивал.
— Скажите, Елена Григорьевна, а вы не смогли бы припомнить хоть какие-то фразы либо просто слова, которые кричали те «темные люди»? Вот вроде «порошка»? Не очень понятно, чего они требовали-то от вашего супруга. И вообще, такие посещения до того случая были?
— Нет, не помню… Правда, Егор… Петрович однажды признался мне, вдруг, ни с того ни с сего, что самое дорогое, что у него есть, это мы с Танечкой, и он сделает все, чтобы мы не пострадали. Я думаю, наверное, у него была на то причина, да, Зина? — Она посмотрела на гостью. — У вас же с ним были добрые отношения, я знаю, может, он тебе говорил?
Грязнов заметил, как напряглась Зина, но, помолчав, она тихо ответила:
— Он вас очень любил, я это знаю. Но у меня есть подозрение, что его кто-то настойчиво хотел использовать в качестве… Как это называется?
Курьера, да? Который наркотики перевозит, причем на законных основаниях. Как врач. Я говорила. Слава, — тихо добавила она.
— Нельзя исключить… А что касается вины вашего мужа перед Калужкиным, Елена Григорьевна, так это по воде вилами писано. И в первом, и во втором случае, уж поверьте мне, старому сыщику, он ничего и не мог бы сделать. Отсутствие «скорой помощи» — вот причина гибели девушки. А во втором случае ему потребовались бы совсем другие средства для определения состояния больного. У меня подобных случаев в практике было немало. Так что и винить его не в чем. Правда, разъяренный Калужкин вполне мог и сорвать свою ненависть на докторе, на ком же еще, если его дети фактически погибли в руках Усатова?.. Ну, ладно, предположим, что это именно он застрелил Егора Петровича…
— Да никогда! — воскликнула возмущенно вдова.
— А я не спорю, я говорю: предположим. Тогда за что же он убил Дадаева? За потравленных пчел? Но почему он не застрелил также и своего соседа Руслана, с которым, как слышали, вдрызг разругался? Опять же пчелы пострадали. А этот милиционер, который не имел ни к его детям, ни к пчелам отношения? Странно мне это все. Что он, убийца-маньяк? Сорвавшийся с тормозов мститель? Не верю. Здесь явная натяжка следствия. Вам не кажется, Елена Григорьевна?
— Да я была уверена, и сейчас повторю, что не мог Антон застрелить Егора. Даже в помутнении разума. Ему ж подробно объяснили в замотаевской больнице суть трагического происшествия. Не мог Егор здесь определить, что у парня перитонит, физически не мог. И не уколы тут причина, а надо было отцу раньше думать, почему парень мучается, почему жалуется на живот. Другое тут. Одинокий волк — этот Антон. От него и жена в позапрошлом году сбежала, детей взрослых бросила. За границу уехала…
— Вон как? — Грязнов покачал головой, с укоризной взглянув на Зину.
— Я не считала это важным, — ответила та на его незаданный вопрос.
— А зря. Это обстоятельство, между прочим, кое-что объясняет и в характере Калужкина.
— Так ты теперь считаешь, что он мог? — Зина с тревогой уставилась на него.
— Ничего я не считаю, — недовольно отозвался Вячеслав Иванович. — Фактов у меня мало. И все свидетельства расплывчатые, Алексей тут прав. Одними предположениями дела не прояснишь… Ну, так вы вспомнили хоть что-нибудь, Елена Григорьевна?
— Нет, пожалуй, ничего, — вздохнула та.
— А обыск у вас в доме производили?
— Да чего ж у нас искать-то? — Женщина печально улыбнулась. — Тряпки наши с Танечкой?
Так вот они все — открой шкаф. Лекарства какие-то он домой не приносил, запасов никаких не делал, медпункт же рядом, зачем? Да и случай с Васей исключительный. Трагический, ужасный, но… не типичный.
— Можно мне посмотреть его бумаги, книги?
— Смотрите, только вряд ли чего найдете…
Грязнов подошел к книжной этажерке и стал снимать книги, быстро пролистывая страницы. Вдруг что-нибудь между ними окажется?
Зина подошла ближе и сказала:
— У нас в медпункте кто-то его стол перерыл. Утром, когда я еще не пришла и не знала про убийство. Я сказала следователям, а те отмахнулись. Вроде как, если чего у доктора и хранилось, значит, уже унесли, и теперь все равно искать больше нечего. Так сказал, будто знал наперед. Тот самый молодой парень в форме капитана милиции. Морда квадратная. И смотрит так, что в животе противно становится.
— Бывают и такие, — снисходительно заметил Вячеслав Иванович, но слова Зины запомнил, чтобы при случае поинтересоваться у Алексея, и отошел от книг: ничего достойного внимания он в них не обнаружил. Справочники, труды по диагностике — серьезно, видать, относился к своей работе покойный доктор, да вот не повезло: увы, врачебная ошибка, стоившая ему собственной жизни. Да и мог ли он в таких условиях поставить точный диагноз? Об этом только опытный специалист рассказать может…
— А выстрел, говорите, был громкий? — обратился он к вдове.
— Треснуло так, будто большую сухую доску сломали. А ночью ведь тихо, машин не слышно. Страх божий…
— Все правильно. Мне и Алексей сказал, узнал по моей просьбе: автомат, что предоставил следствию тот Руслан, был без оптики и без глушителя. Обыкновенный АК-74 под патрон калибра 5,45. Армейский. Тут же у вас, надо понимать, Северный Кавказ под боком, а этот ареал, как говорится, — постоянный источник поставок и оружия, и наркотиков. Кстати, Егор Петрович никогда не упоминал слова «наркотики», «наркоторговля»? Или там — «кока», «гера», «соломка», «эфедрин», «марихуана», «конопля» и прочее?
— Господи, да кто ж у нас этих слов не знает? — Зина всплеснула руками. — Поезжай на острова — там всего вдоволь. Ну, может, с героином еще не повезет, а так…
Ознакомительная версия.
