Он сдвинул очки на лоб и внимательно изучил фотографию Эриха Ван Вейтерена. Объяснил, что никогда прежде того не видел ни в «Траттории», ни где-либо в другом месте, и бросил многозначительный взгляд на наручные часы. «Наверное, запланировал новое заслуженное посещение бара, которое теперь срывается», — подумал Юнг.
Не заметил ли он чего-либо другого, что могло бы оказаться им полезным?
Нет.
Не запомнил ли он чьих-нибудь лиц?
Нет.
Сидели ли в баре еще люди?
У Пилзена появились морщины — мелкие на лбу и глубокие на двойном подбородке. Нет, пожалуй, он все время сидел в одиночестве. Хотя… под конец подошла какая-то женщина. С короткой стрижкой, около сорока лет, похожая на феминистку. Уселась за стойку и заказала рюмку спиртного. Сидела довольно далеко от него, насколько ему помнится, с газетой. Это все.
— Будь там второй бар, она бы наверняка села там, — прокомментировал Роот, когда директор Пилзен вперевалку вышел из кабинета на подгибающихся ногах. — Ах ты, жирный буржуй.
Юнг хмыкнул:
— Такими становятся, когда есть большие деньги и нет никаких интеллектуальных интересов. С тобой было бы то же самое. Будь у тебя деньги…
— Зови следующего, — скомандовал Роот.
Следующих оказалось двое. В кабинет вошли супруги Шварц, которые жили не в Диккене, но навещали там знакомого для деловых переговоров. Каких именно — они не уточнили. На обратном пути в город они задержались в «Траттории», чтобы поесть, — они иногда позволяют себе подобную роскошь. В смысле — поесть в ресторане. Не именно в «Траттория Комедиа», а в ресторане вообще… особенно теперь, когда им больше не надо ходить на службу. Так уж повелось. Правда, не чаще раза в неделю.
Обоим было около шестидесяти пяти лет, и оба сразу узнали Эриха Ван Вейтерена, стоило Юнгу показать им фотографию. Он сидел и ел — обычную пасту, если фру Шварц правильно запомнила, — за столиком в нескольких метрах от них. Сами они ели рыбу. Атлантическая тюрбо,[7] если точнее. Да, молодой человек сидел в одиночестве. Он расплатился и вышел из ресторана приблизительно в то же время, как им принесли десерт. Где-то в начале седьмого.
Были ли в ресторане еще посетители?
Только молодая пара в глубине зала. Они пришли прямо перед шестью часами и, наверное, тоже заказали дешевую пасту. Оба. Они еще сидели за столиком, когда супруги Шварц закончили ужин. Около половины седьмого.
Что-нибудь еще заслуживающее внимания?
Нет, а что бы это могло быть?
Не заметили ли они кого-нибудь в баре?
Нет, от их столика бара видно не было.
Сидел ли там кто-нибудь, когда они направлялись к выходу?
Возможно, а может, и нет. Хотя да, невысокий господин в костюме, точно. По правде говоря, чуть темнокожий… возможно, араб. Или индеец или что-то в этом роде?
Роот заскрежетал зубами. Юнг поблагодарил и пообещал — по настоятельной просьбе фру Шварц, — что они приложат все усилия к тому, чтобы убийца в самое ближайшее время оказался за решеткой.
Ведь это так ужасно. В Диккене, да и вообще. Помнят ли они ту проститутку, которую несколько лет назад приколотили к стене гвоздями?
Да, помнят, но большое спасибо, настало время приглашать следующего «детектива от общественности».
Ее звали Лизен Берке. Ей было лет сорок, и она сидела в баре «Траттория Комедиа» приблизительно с без четверти шесть до половины седьмого. Почему она там сидела, Лизен Берке объяснять не стала — она ведь, черт возьми, имеет право выпить рюмочку где угодно, если у нее возникло такое желание.
— Разумеется, — согласился Юнг.
— И даже две, — подтвердил Роот.
— Вы узнаете этого человека? — спросил Юнг, показывая ей фотографию.
Она три секунды рассматривала снимок и четыре качала головой.
— Он сидел за одним из столиков в ресторане, между…
— Это его убили? — перебила она.
— Точно, — ответил Роот. — Вы его видели?
— Нет. Я читала газету.
— Ага, — произнес Роот.
— Ага? — переспросила Лизен Берке, всматриваясь в Роота поверх очков восьмиугольной формы.
— Кхе-кхе… Были ли в баре еще посетители? — спросил Юнг.
Она оторвала взгляд от Роота и задумалась.
— Пожалуй, двое… да, сперва там торчал жирный тип, похожий на директора, но он ушел. Потом появился мужчина другого сорта. С длинными волосами и бородой. Пожалуй, еще в темных очках… походил на рок-музыканта. В общем, мачо. Развратник.
— Вы с ним разговаривали? — спросил Юнг.
Лизен Берке презрительно фыркнула.
— Нет, — ответила она. — Естественно, нет.
— А он не пытался с вами заговорить? — поинтересовался Роот.
— Я читала газету.
— Вы поступили абсолютно правильно, — сказал Роот. — В кабаках не следует пускаться в разговоры с незнакомыми мужчинами.
Юнг бросил на коллегу многозначительный взгляд, и тот замолчал. «Черт, — подумал Юнг. — Почему его не отправят на курсы дипломатии?»
Лизен Берке поджала губы и тоже уставилась на Роота, будто тот был необычайно коварным собачьим дерьмом, в которое она вляпалась и теперь никак не может отцепить от подошвы. Дерьмом кобеля, вне всяких сомнений. Роот закатил глаза.
— Как долго он сидел? — поинтересовался Юнг. — Этот развратный рок-музыкант.
— Не помню. Пожалуй, не очень долго.
— Что он пил?
— Представления не имею.
— Он, во всяком случае, покинул бар раньше вас?
— Да.
Юнг задумался.
— Вы смогли бы его узнать?
— Нет. У него не было внешности. Только масса волос и очки.
— Понятно, — сказал Юнг. — Спасибо, фрекен Берке, если позволите, я к вам еще обращусь. Вы нам чрезвычайно помогли.
— Что ты имел в виду? — поинтересовался Роот, когда за Лизен Берке закрылась дверь. — «Чрезвычайно помогли»… что это еще за треп?
Юнг вздохнул.
— Просто пытался пролить немного бальзама после того, как ты ошеломил ее своим шармом, — объяснил он. — Кроме того, этот посетитель бара может представлять определенный интерес. Надо узнать, помнит ли его бармен.
— Один шанс из десяти, — прикинул Роот. — Хотя, возможно, лучшего в этом матче ждать не следует.
— У тебя есть другие предложения? — поинтересовался Юнг.
Роот задумался.
— Можем воспользоваться случаем и поужинать, раз уж все равно туда поедем. Чтобы обрести новые углы зрения и тому подобное.
— Развратник? — подумал вслух Юнг. — Она сказала: развратник?
Эва Морено опустилась на стул, обычно предназначавшийся для посетителей:
— Все еще работаешь?
Рейнхарт посмотрел на часы. Уже семь. Ему бы хотелось, чтобы было чуть поменьше.
— Нужно кое-что подытожить. Довольно поздно смог застать фрекен Фрей. А как у вас дела?
— Неважно, — со вздохом ответила Морено. — Честно говоря, это не самая гениальная стратегия…
— Я знаю, — перебил ее Рейнхарт. — Но будь у тебя что-то получше, ты бы сказала об этом прямо с порога. Поправь меня, если я ошибаюсь.
— Да. Вероятно, так. В любом случае, дело продвигается довольно туго. Мы побеседовали в общей сложности с шестнадцатью знакомыми Эриха Ван Вейтерена… согласно приоритетному списку его подруги. Со всеми, кто в городе… мы отправили Боллмерта по другим местам, и, кстати, он вернется в пятницу. Пока ни от кого ни черта путного добиться не удалось, хотя никто, похоже, ничего не скрывает. Во всяком случае, ничего, связанного с нашим делом.
— Алиби? — спросил Рейнхарт.
— Спасибо тебе на добром слове, — сказала Морено. — Когда просишь людей предоставить алиби, особую популярность не заработаешь, хотя добиваться популярности, наверное, не наша задача, как частенько говаривал комиссар. Как бы то ни было, пока все вроде о’кей. Мы, правда, еще не успели проверить их алиби, но ведь этого и не требовалось?
— Нет, пока у нас не появятся подозреваемые, — ответил Рейнхарт. — Настоящие подозреваемые… думаю, среди этих имен имеются кое-какие сомнительные типы?
— Там имеются всякие, — подтвердила Морено. — Некоторые из них наверняка не слишком довольны, что Марлен Фрей с такой легкостью передала адресную книжку врагу. Но мы плюем на все, что не касается нашего дела. Согласно приказу.
— Согласно приказу, — подтвердил Рейнхарт. Он откинулся на спинку кресла и задумался, сцепив руки на затылке.
— Если бы ты согласилась сделать вместо этого еще один заход к Марлен Фрей, я бы не возражал, — сказал он. — Болевые точки в ее жизни — полицейские и мужчины. Ты хотя бы не мужчина.
Морено кивнула и немного помолчала.
— Как ты думаешь, во что Эрих умудрился вляпаться? — спросила она потом.
Рейнхарт зажал в зубах конец трубки и потер виски.
— Не знаю, — ответил он. — Ни малейшего понятия, это и есть самое отвратительное. Обычно имеешь хотя бы какое-то представление, о чем идет речь… так сказать, направление.
