тот с ненавистью.
– Да будь ты проклят, выродок! – сказала Анна, начиная плакать. – Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
Полная боли и злобы, Анна кинулась на сына, чтобы отхлестать его по лицу, да Перова перехватила её, и кивком велела Кузьминскому увести Артёма, что тот и сделал. Перова отвела несчастную женщину на кухню, где, дав воды, просила её успокоиться.
– Господи, за что мне это всё? – спросила Анна, приходя в себя. – Мать убита, свекровь умерла, муж под арестом, а сын убийца.
– Кстати, а откуда вы узнали и о муже, и о смерти вашей свекрови? – спросила Перова.
– Тёме, когда он к ним ходил, сказали соседи, – сказала Анна, будучи уже в порядке. – Как теперь жить?
– Не знаю, – с горечью ответила Перова. – Мужайтесь! А мужа вашего я сегодня же выпущу. Поддержите его, так как он тоже потерял свою мать.
– Я постараюсь, – спокойно сказала Анна.
– Вы в порядке, Анна Ивановна? – спросила Перова.
– Да, Ольга Алексеевна, – уверенно ответила Анна. – Пойдёмте, я вас провожу.
Женщины вернулись в прихожую.
– Анна Ивановна, позвольте на прощание вас попросить, – начала Перова. – Простите Артёма, пожалуйста! Я вас прошу, как мать.
– После того, что он сделал, у меня нет больше сына, – холодно и со злостью сказала Анна. Услышав это, Перова с сожалением ушла.
***
Прибыв в отдел, Перова вручила Кузьминскому постановление, выписанное дорогой, и попросила съездить в тюремную лечебницу к Георгию, освободить его, извиниться перед ним от лица коллектива и ещё раз принести соболезнования.
– Хочешь сама «расколоть» этого юного головореза? – спросил тихонько Кузьминский, кивая на Артёма, сидящего в кабинете. – Я не против! Но а вдруг он на тебя станет рыпаться?
– Я думаю, он слегка присмирел после того, как ты ему ручонки сковал, – сказала Перова. – Ольга Алексеевна, давайте я съезжу! – предложила Маслова.
– Не возражаю, – согласилась Перова, и Маслова уехала. Начался допрос. Хотя, пожалуй, это походило больше на обычный, свободный разговор. Перова некоторое время, будто ища нужный вопрос или подходящую фразу, с которой следует начать, смотрела на Артёма.
– И что вы меня так рассматриваете? – спросил хамоватым тоном Артём.
– Да хочу понять, кто передо мной? – отвечает Перова.
– Как кто? Человек! – сказал Артём.
– Человек? – спросила удивлённо Перова. – Ты считаешь себя человеком после того, что ты сделал?
– Да! – уверенно сказал Артём.
– А тебе не жалко было бабушки? – спросила Перова. – Ведь она тебя любила, заботилась о тебе и вообще хотела, чтобы ты был культурным человеком… И за всё это ей такая благодарность?
– Да плевал я на то, что она хотела! – проорал Артём. – Меня тошнило и от её сраных книг, и от того, что я был вынужден с ней изо дня в день валандаться, а не с ребятами и девчатами гулять… Да, мне надоела эта лямка. Я пожить хочу!
– А бабушка, значит, не хотела пожить? – спросила Перова. – А бабушка Ира, умершая от горя, что её сына арестовали по обвинению в убийстве, тоже пожить не хотела? И вообще, милый мой, ты не забыл, что у нас ничего даром не бывает? И ты, как дееспособный, обязан был заботиться о недееспособной бабушке и по конституции, и просто по человеческим нормам!
– Жить надо, пока ты молодой! – сказал Артём. – А когда ты стар – твоё место на кладбище, как мусору на свалке, дабы не мешать жить тем, моложе тебя. А ваши слова о долге перед старшими вы можете засунуть в задницу.
– Послушай, наглец молодой! – вмешался Кузьминский. – Ты бы выбирал слова, когда со старшими разговариваешь! Тем более с женщиной!
– А то что будет? – нагло улыбаясь, спросил Артём. – В морду мне въедешь? Так я жалобу напишу – и тебе быстро руки укоротят, а то и пагоны сдерут.
– Ты мои пагоны не трожь! – закричал Кузьминский.
– Товарищ капитан, возьмите себя в руки! – сказала Перова, и Кузьминский отступил. – Артём, скажи, как ты подбросил отцу топор? И, главное, зачем?
– У меня была копия ключей от квартиры бабы Иры, – начал Артём. – Я открыл этими ключами дверь, и вижу, что баба Ира собралась немного пройтись, а отец был у неё, так как заболел. Помню, они удивились, что я пришёл, потому что я должен был быть в школе; но я отбрехался тем, что в школе трубу прорвало, и нас разогнали по домам. Поверят мне или нет – мне было плевать. Баба Ира ушла, а мы с отцом остались; он предложил мне чая – я согласился, сказав, что только руки помою. Вот тогда-то я и подложил ему в ванной топор. А сделал я это для того, чтобы отомстить ему за то, что он, как телёнок, тянул вместе с матерью эту лямку, а нет бы, чтобы сдать бабу Дашу в дом инвалидов, и не терпеть её придурей.
– Поверишь, Артём, – отвечает Перова. – Я слушаю тебя, и меня начинает уже тошнить. Теперь я понимаю и твоего отца, который назвал тебя падонком, и твою мать, которая отреклась от тебя. Они не заслужили такого сына, а ты не заслужил их к тебе любви. Равно, как любви твоих бабушек. Единственное, чего я хочу дождаться от тебя, – это чистосердечного признания, чтобы потом забыть тебя навсегда. Бери бумагу и ручку, и пиши! – На мобильном Перовой раздался звонок. Она вышла за дверь, а её подменил Кузьминский. – Да, Рая! Светлов вышел, и уехал домой? Поняла. Как он (и самочувствие, и вообще)? Слава богу, хоть самочувствие лучше. Спасибо, Рая. Ты, пожалуй, езжай домой! Мы сейчас Светлова-младшего оформим, и тоже по домам. Давай, пока. – Перова вернулась в кабинет. – Ну, что, Артём, написал?
– Написал, – буркнул Артём. Перова бросила взгляд на исписанный мелким почерком лист бумаги.
– Я надеюсь, ошибок нет? – спросила Перова, читая текст.
– Будьте спокойны, Ольга Алексеевна, – отозвался Кузьминский. – Я ему и подсказывал, как какое слово пишется, и проверил.
– Спасибо, Виктор Павлович, – сказала Перова, убирая лист в папку с надписью «Уголовное дело». – Я надеюсь, Артём, у тебя в колонии для малолетних преступников будет достаточно времени, чтобы и изучить родной язык, и поменять своё отношение к старым и немощным людям.
– Давайте обойдёмся без надежд! – ответил Артём злобно. Перова вызвала конвойного, и тот увёл Артема в камеру.
***
Отперев дверь и войдя в квартиру, Перова тотчас почуяла доносящийся с кухни запах блинов. «Ларка кулинарит, блинная душа», – с улыбкой подумала она, поскольку Лариса всегда была неисправимой лакомкой, и блины, которые она обожала, были едва ли не вторым блюдом после яичницы, которое она научилась готовить в совершенстве. Блины Ларису научила печь бабушка по
