— Сейчас должен появиться.
Но Вадим почему-то не появлялся. Появился чем-то удрученный Кириллов, узнал, что шеф уже уехал, еще больше огорчился и исчез. Вадима все не было. Прошел час. Марат начал нервничать.
— Да есть еще время до самолета, почти два с половиной часа, — попытался успокоить его Николай. — Разве что с ним что-нибудь случилось…
— Боже нас от этого сохрани. Пусть на самолет опоздаем, но чтобы с ним — ничего. Хоть молись! — признался Марат.
Прошло еще минут сорок. Улицы Старой Риги стали редеть, в машине похолодало. Николай пару раз заводил мотор, чтобы согреться. Наконец, предложил:
— Вон на углу кафешка. Пойдем хоть перекусим, а то у меня уже живот к спине прилип.
— А появится этот хрен.
— Оставим ему записку.
Так и сделали. На листке чиркнули: «Жди!» — и положили листок под щетку лобового стекла.
Едва за ними, звякнув колокольчиком, закрылась дверь кафе, из-за противоположного угла собора к машине скользнула тень. В руках у Вадима был увесистый камень, обмотанный какой-то рогожей. Но камень не понадобился. У Николая на «семерке» была установлена сигнализация с автоматическим закрыванием замков, так что Марат о двери не заботился. Так произошло и на этот раз. Он закрыл за собой дверь и пошел в кафе. Николай тоже не сообразил, что машина не оборудована сигнализацией. Да и не та это была машина, чтобы кто-нибудь на нее позарился, — «СААБ» 85-го года. Такие машины уже не крадут. А вот Вадиму это было на руку. Бесшумно отворив дверь с пассажирской стороны, он выгреб все магнитофонные кассеты, рассовал их по карманам, для правдоподобности с потрохами, как делают неопытные воры, вырвал из панели приемник «Пионер», подергал магнитофон, но оставил его в покое. Закончив свое черное дело, он открыл бардачок, вывалил из него на пол все содержимое и покинул машину. Дверь так же бесшумно закрылась.
Задами, по темным кварталам позади Домского собора, Вадим пробрался к городскому каналу и вывалил в воду приемник с колонками и все коробочки аудиокассет. Сами кассеты он аккуратно разложил по карманам, чтобы не топорщились, и, сделав небольшой круг по Старому Городу, нашел почту, которая еще работала. За десятидолларовую бумажку работница почты не только упаковала кассеты, но написала на двух языках адрес и сама отнесла посылку в экспедицию, чтобы уже утром она была в Москве. Посылку Вадим адресовал на свое имя до востребования на Главпочтамт.
Теперь можно было возвращаться. В попутном баре он хватанул виски без льда, двинулся к «СААБу» и завернул в кафе, куда зашли Николай с Маратом.
— Виски со льдом, двойное! — потребовал он, подойдя к стойке, и тут же под носом у него оказался мощный кулак Николая.
— Говна ему с мочой, а не виски! — взревел Николай, вытаскивая поддатенького Вадима из кафе. — Мы тут… Случилось! — передразнил он шефа. — Надрался, паскудник, вот это и случилось!
— Ну, виноват! — оправдывался Вадим. — С кем не бывает? Я же не на работе, правильно? И не за рулем? Ну, еще только стакашек — и все, завязываем!
Но они уже бросили его в машину и уселись сами. Николай завел двигатель и только тут заметил погром в салоне.
— Суки! — загремел он. — Ну что за б… страна! Что та, что эта! Ну, совки! Ничего нельзя без присмотра оставить! Смотри, Марат: приемник прямо выдрали, колонки будто ломом выковыряли! И пленки сперли!
— Пленки? — насторожился Марат. — Все?
Николай пошарил по салону.
— Считай, все. Нет, вот две остались, под сиденье закатились.
— Пленки — жалко, — прокомментировал сзади пьяненьким голосом Вадим. — Значит, без музыки поедем. Не в кайф! А как они дверь открыли?
— А никак! — огрызнулся Николай. — Открыта была.
— А надо было запереть, — назидательно проговорил Вадим. — И проверить, хорошо ли заперто. Я на своем автомобиле всегда так делаю.
— Если ты сейчас не заткнешься, я тебе всю морду разобью! — пообещал Николай.
— Понял, — мирно согласился Вадим и заснул. Он не сделал вид, что заснул, а заснул самым натуральным образом: день-то все-таки был не из легких, да и виски в таких количествах он в жизни не употреблял.
Растолкали его уже в Румбуле. Рейсы задерживались, в зале было душно, и решили подождать на свежем воздухе.
— Ну и где же ты гулял? — спросил Марат как бы безразлично, между прочим.
— Да куда ноги шли, там и гулял. Прекрасный все-таки город Рига!
— А израильское посольство как — понравилось?
— А вы откуда знаете, что я там был?
— Мы все знаем.
— Ну, был. Заехал. Как было не заехать, я все-таки гражданин Израиля, хоть и бывший. А посольство — ну, нормально, посольство как посольство, в Москве грязнее. И посол приятный человек, сама обходительность.
— Как ты к нему проник?
— Очень просто. Сказал, что хотел бы увидеть посла, и он меня принял…
— Снимай пиджак, — неожиданно приказал Марат.
— Зачем? — удивился Вадим.
Не вдаваясь в объяснения, они сдернули с Вадима его прекрасный белый пиджак, из-за лацкана пиджака извлекли булавку «жучка», а из-за широкого, по моде сшитого пояса брюк — плоскую коробочку магнитофона.
— О чем вы с послом разговаривали? — спросил Марат.
— Да ни о чем, — искренне признался Вадим.
— Что ж, сейчас услышим…
Николай перемотал пленку, нажал кнопку пуска, раздался звук открываемой двери, шум шагов и голос Вадима:
— Шолом, господин посол.
Другой голос:
— Шолом, адами.
Вадим:
— Канн их ейне платц неймен?
— Яволь. Натюрлих. Зитцен зи битте…
Николай выключил магнитофон:
— Они же на немецком шпарят!
— На идише, — поправил Вадим. — Я же вам говорил, что они похожи. Иврит — дело совсем другое.
— Как же быть? — спросил Николай.
— Так давайте я вам переведу, — предложил Вадим.
— Без тебя обойдемся, — решил Марат. Он бросил на сиденье машины ключи и документы. — Сиди и жди. Придут за машиной — отдай. Будут выступать насчет приемника — пошли подальше.
— А по морде не получу?
— Значит, получишь.
— И справедливо, — добавил Николай. — Потому что это из-за тебя: тебя, кретина, ждали!.. Секунду! Вылезь-ка!
Вадим вышел из машины. Николай обыскал его с ног до головы.
— Нелишняя предосторожность, — одобрил Марат, а Вадим похвалил себя за собственную предусмотрительность. Не вслух, разумеется.
В зале по-прежнему было тесно и душно. То и дело раздавались объявления о рейсах на латышском и английском языках. За стеклянными стойками дремали агенты частных авиакомпаний, которых за последнее время развелось бессчетно. На одной из табличек Марат замети: «Эль-Аль», Израиль, Москва — Тель-Авив.
— Что нужно, — кивнул он Николаю.
Девушка за стойкой благожелательно улыбнулась подошедшим:
— Желаете воспользоваться услугами нашей авиакомпании? Правильный выбор, господа!
— Желаем воспользоваться услугами, верно, — подтвердил Марат. — Вы говорите на идише?
— На идише? — почему-то оскорбилась она. — Я говорю на иврите, английском, немецком и испанском.
— А на идише? — не унимался Марат.
— Разумеется, говорю. Но это не язык, это наречие, базарный сленг.
— Вот нам как раз и нужен специалист по базарному сленгу. — Марат положил перед девушкой стодолларовую купюру. — Эти деньги вы заработаете за шесть минут. Нам нужно, чтобы вы перевели, на слух, без записи, вот эту небольшую кассетку. Она на идише.
— Прямо сейчас? Здесь? Может, мне лучше взять ее с собой и поработать дома?
Марат добавил еще двадцатку:
— Нет. Прямо сейчас и здесь. Нужен смысл, а не языковая точность.
— Ну, давайте попробуем…
Они пристроились в сторонке, на диванчике для отдыха дежурных администраторов и персонала. Николай включил кнопку воспроизведения, а Марат — кнопку записи другого диктофона, который они купили прямо здесь, в зале ожидания.
Пошла запись:
«— Здравствуйте, господин посол.
— Здравствуйте, мой господин».
— Пока это иврит, — прокомментировала девушка.
— Что значит «мой господин»? — спросил Марат.
— «Шолом, адами» — обычная форма вежливого приветствия незнакомого человека.
— Незнакомого — точно?
— Точно. Если знакомый, то «мой дорогой господин Шарон». В этом роде.
— Ну, не отвлекаемся.
«— Могу я сесть?»
— Это уже пошел идиш…
«— Конечно. Садитесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?
— Меня зовут Вадим. Фамилия вам ничего не скажет. Я три года был гражданином Израиля…
— Вы еврей?
— По матери. Записан по отцу — русским. Моя мать в молодости попала на принудительные работы в Германию, а потом за попытку побега — в Освенцим. Поэтому нас впустили в Израиль.
— И отчего же вы уехали? Не понравилось?
